Он явно что-то хотел сказать, пристально глядя единственным уцелевшим глазом, отчаянно пытаясь поймать за руку врача.

— Что? — спросил Максимус, склонившись, над обожжённым изуродованным телом друга, уже в операционной, где ничем не защищались обнаженные кости его левой скулы.

— Убей меня, — едва слышно проговорили почти уцелевшие, но опалённые губы.

Максимус прикрыл веки, оставляя это вместо кивка, обдумывая эту просьбу, наблюдая, как упрямый мальчишка, пытается сохранять сознание, даже вопреки лекарствам.

— Обещаю…

Сэт ничего уже не мог сказать, от боли и отчаянья, просто покоряясь на волю своего некогда спасителя, искренне надеясь, что его обещание не станет ложью.

…- Знаешь, я заключил сделку с Ремерией…

— А?

— Ну да, не знаю зачем, но она согласилась вычеркнуть меня из списков живых черных магов, если я переживу Илью Николаевича.

— Что за глупость, Сэт?

— Не знаю, — почти смеясь ответил парнишка, — просто нашло что-то…

— Дурачье…

— Ну как всегда…

— Да! Ну, что там?

— Все закончилось, — прошептал устало Максимус.

— Все? Что?! Он жив?!

— Нет… он умер…

Свейвс молчал, долго о чем-то думая. Максимус тоже не стремился что-то говорить.

— Мне очень жаль, — прошептал советник короля и почти сразу положил трубку.

Ремерия усмехнулась, подтверждая королю смерть Сэта Вересова, не отделяя эту усмешку от оправданной тоски.

Похороны как-то слишком сильно затянулись, что бы можно было позволить открыть гроб. Прошло уже боше месяца с того дня, когда Сэт Вересов скончался на операционном столе клиники Максимуса Фина. Прошел почти месяц со дня символических похорон погибшего Дьявола и его свиты, остался один лишь предатель. За этот месяц молва успела затихнуть, оставив лишь отголоски всеми забытых сплетен. Все просто позабыли и о трагедии и о скандале, будто это было не так уж и важно.

Однако сегодня на кладбище было куда больше народу, чем он ожидал увидеть, стоя поодаль незаметно наблюдая. Он и не собирался приближаться, не намереваясь себя выдавать или перетруждать. Это была его первая вылазка за пределы дома, после тяжелого и болезненного восстановления, да еще и на собственные похороны… Но эта толпа его все же поражала. Не думал он, что этот день вообще окажется кому-то нужным.

Здесь даже был король, пусть даже спокойный, но лицемерный одним своим присутствием.

Он не удержался от желания взглянуть на это старое лицо поближе, не покидая свое невзрачное местечко у часовни.

Закрыв правый глаз, он чуть поправил капюшон и резко приблизил изображение левым механическим глазом.

Все же король не улыбался, от этого было даже тоскливо, ведь усмешка на этом лице в этот день была куда уместней задумчивой печали.

Вообще видеть его здесь не хотелось, но и выставить его никто бы не осмелился.

Короля сопровождал советник, но уделять ему внимание Сэт не хотел, не понимая злиться он на него или просто ненавидит, или может это только неприятный осадок из-за связи этого почтенного мага с той историей, что погубила Дьявола. Сейчас он даже задумываться над подобным не хотел и без того не видя смысла в этом действии, именованном похоронами.

Он всматривался в лица с месью отрешенности и интереса, многих совершенно не узнавая, понимая, что кто-то был его клиентом, а кто-то и не вспоминался вовсе. С безразличием скользнул по печальным лицам бывших любовниц, все так же не испытывая ничего, кроме холодного равнодушия.

Лишь одно лицо он хотел увидеть здесь, лишь одни глаза, но не находил их, вместо них…

Норбер. Он стоял слишком близко к гробу, говоря что-то Максимусу. Эти двое были здесь все же обоснованно, но в то же время Норбера хотелось бы просто вышвырнуть, причем куда сильнее, нежели короля, ведь этот трус был жив лишь потому, не влез, почуяв опасность. Его не коснулся даже трибунал, и гнев, и ненависть, зато он, живой покойник, злился на этого труса, будто только теперь, спустя столько лет пришло его время, ответить взаимностью на ту далекую ненависть.

Наблюдать за этим теперь уже совсем не хотелось, но, когда уже хотел просто уйти, его зоркий искусственный взгляд поймал красные глаза.

Она все же пришла, та, ради которой он был здесь.

Ее старший брат стоял рядом, обеспокоенно за ней наблюдая, однако Сэту до него теперь уже не было никакого дела, важна была только она и больше ничего.

Только она совсем не плакала и скорби не выражала. Ее лицо скорее походило на застывшую маску, но даже сейчас, он находил ее черты прекрасными и любовался ими, ведь он так давно ее не видел и уже почти потерял надежду увидеть хоть когда-нибудь еще.

А она, к тому же, была необычайно прекрасна, будто сошла с обложки одного из журналов, после готической фотосессии.

Белая кожа, чуть оттененная на скулах бежевыми румянами. Красные глаза, матовые и пустые с широкими зрачками, обрисованные пышными ресницами и черными тенями. Все это чуть прикрыто черной вуалью от маленькой шляпки, в которой чудом прятались ее волосы. Только несколько длинных прядей кудрями касались ее плеч.

Он любил когда она такая, ей шло все это еще с детства, особенно подобные одеяния: черное платье со сложными бархатно-кружевными узорами, корсет и полуоткрытые плечи, однако сейчас поверх была черная накидка, не очень длинная и свободная, позволяющая крыльям сохранять свободу и ложиться жесткими тяжами и складками поверх пышной юбки только подчеркивая весь этот стиль красноватым переливом.

И ничто не могло ее испортить, ни печаль, ни опустошенный взгляд, ни банальная черная серость вокруг.

Он улыбался. Жаль только лишь одна половина его лица поддавалась выражению эмоций, а другая оставалась неподвижной, даже немного отдавая болью, напоминая обо всем, что происходит здесь на самом деле.

Он был жесток с ней, ничего не сказав, не предупредив, но ведь она могла выдать его, неосознанно, просто эмоциями или некоторыми реакциями. Оставалось лишь оставить ее, поэтому теперь он запоминал ее черты, буквально записывая изгиб ее бровей, линии губ, ресницы, разрез глаз, их алый тон. Он старательно ловил все то, что мог, пока не понял, что взгляд ее ожил и посмотрел точно на него… не сквозь, не рядом… глаза в глаза.

Ни мига на раздумье! Он лишь прикрыл механический глаз и отвернувшись, поспешил удалиться.

Она неподвижно стояла на месте, пустыми глазами лицезря крышку гроба, на которую грязными пятнами падали комья земли. Внутри было отчаянно пусто, будто все что было прежде она успела выплакать еще до этого дня, и Сашина рука на плече, вместо поддержки утомляла своей необычайной тяжестью.

Она хотела бы проститься с возлюбленным иначе, но подобной возможности не было, а в голове по сей день всплывали картины того взрыва, и его обожженное лицо, и запах обгорелой плоти, ложащийся поверх запаха гари и пороха.

Она смотрела на черный гроб и жалела, теперь уже, только об одно, что не может даже взглянуть на это, наверно уже совсем искореженное, тело. Даже таким она хотела увидеть его в последний раз, надеясь найти намеки на те линии и те черты, что она помнила… Может сквозь запах разложения и тлена она смогла бы почувствовать хоть ноту его крови. Ей казалось, что даже при таком прощании, ей было бы спокойней отпускать его навсегда.

В глазах невольно появлялись слезы, но не спешили срываться с ресниц и не скатывались бусинами по щекам. Они замирали на краюшке века, возвращая хоть какой-то блеск ее взгляду. Она уже не мало ночей проплакала за этот месяц, но эти слезы все же проступили, последним прощанием…

Странное чувство… Будто холодным ветром в лицо, но вокруг не дуновения… и сладковатый привкус на губах, и будто пальцы по щеке… губам… и шее…

Аромат алого яда… вкус его крови…