— Андрей!, — закричал обрадованный Егор. — Ты? Наконец-то!

— Уф, — облегченно перевел дух звонивший и гораздо увереннее продолжил: — Я сориентировался и осознал происходящее лишь несколько дней назад. Как же было тяжко! Боялся, а вдруг вы не справились с шоком? Или прошлое успели позабыть, если сыворотка памяти перестала действовать.

— Не представляешь, как рад тебя слышать, — перебил друга Лукошкин. — Ждал, когда позвонишь. Я же твоего старого номера не знаю. Столько нужно обсудить! Кстати, что у тебя с голосом? Неужели успел заболеть?

— Ммм…, — опять замялся художник. — Понимаете… понимаешь, — Ерофеев путался в словах, не зная, как правильно теперь себя вести, — тебе повезло…Вам сейчас около двадцати, я верно подсчитал?

— Да, вернулся в студенческие годы, — засмеялся Егор, не обращая внимания на странное поведение друга. — Прямо в разгар сессии. Но спасибо, что не на пару лет раньше, иначе пришлось бы сдавать вступительные экзамены. Пройти такое еще раз — увольте.

— А мне в 92-м, — горько констатировала трубка, — только 14.

— Ск-колько?!, — поперхнулся Егор.

— Ровесник вашему Антошке, — всхлипнул художник. — Со всеми вытекающими последствиями. Словом, кошмар и ужас!

Десять дней он барахтался в фантастической машине времени, прыгая из одной части жизни в другую. Сначала Ерофеев очнулся в старой квартире, за шкафом, с помощью которого разделили помещение условно на две половины: его и бабушкину. Так "постановила" семья: на них четверых (прибавьте еще папу с мамой) приходились две однокомнатные малометражки, поэтому воспитанием мальчика круглый года занималась бабушка. Андрей усиленно пытался проснуться, вырваться из оков тянущего его назад детства. Но видение не исчезало, наоборот, обрастало множеством подробностей. Пришли соседские мальчишки, уговаривали поехать на велосипедах купаться на пруд. Мальчишки прыщавые, долговязые обсуждали всю дорогу девчонку, которая недавно переехала в средний подъезд. Такая же сопливая и угловатая. Ерофеев, насупившись, молчал — он не понимал смысла и половины слов, слетавших с языка друзей. Сославшись на головную боль (а она действительно терзала виски), Андрей отвязался от компании и до вечера бродил по улицам. Чтобы утомить тело и мысли, безумный сон рано или поздно обязан завершиться. И оказался прав: как глоток свежего воздуха — возвращение назад, в привычную обстановку, лаборатория, они втроем продолжают обсуждать исследования Лены. Ерофеев жалуется подруге на утомительно навязчивые детские сны, а мягкие руки Лены успокаивают, поглаживают по плечу.

Потом новый скачок в прошлое, снова жаркое лето, каникулы, детство, суетливая бабушка с ее непременным горячим супом на обед. Он не понимал, когда спит и спит ли вообще. Или же все увиденное, в том числе и встречи в лаборатории — один непрекращающийся сон, а реальность где-то прячется и не показывается. Но однажды в лаборатории Лена достала из металлического пенала три наполненных прозрачной жидкостью шприца. Сыворотка памяти! Яркая вспышка подобно молнии прорезала мозг. И Ерофеев сумел, наконец, обуздать вихрь, бушующий в голове, и провести грань между явью и снами.

Но осознанная с таким трудом реальность разверзлась словно пропасть — необходимость воспринимать себя ребенком удручала.

— В сентябре придется возвращаться за парту, — жаловался Андрей, — делать уроки, слушаться бабушку, приходить домой до программы "Время". Начинать жизнь не просто сначала, а задолго до наступления начала.

— Не впадай в депрессию, — поставил диагноз дипломированный психолог. — Найди положительные моменты в новых обстоятельствах.

— Какие преимущества у подростка?, — продолжал хныкать Ерофеев.

— Ты уже столько знаешь, столько умеешь. В школу нет необходимости ходить, сдавай экзамены экстерном в конце года, — придумывал на ходу Лукошкин. — Столько свободного времени появится. Рисуй. Займись снова майанской загадкой. Мы же так и не выяснили, чего ждали индейцы, чтобы выбить последний фрагмент на каменном календаре. И еще… Пожалуйста, не называй меня на "вы", мы же коллеги. Коллеги по "осознанному переходу".

— Вижу, вы… ты не понимаешь, в каком я положении, — чуть не задохнулся от обиды художник. — Как работать? Компьютера у меня нет, а Интернет вообще пока в перспективе. Элементарная вещь — фотографии Камня Солнца есть только в специальной литературе, но в серьезную библиотеку школьников не пускают. Да и от бумажных носителей я успел отвыкнуть. Давно уже перекачивал нужные тексты с картинками в электронные книги. Пришлось вернуться к шариковым ручкам — каменный век! Буквы скачут! Я ведь в последнее время с людьми общался с помощью электронной почты и СМС.

— А мне больше всего не хватает нормального плоского телевизора на стене, — мечтательно продолжил список утраченного Лукошкин, — и цифрового плеера с наушниками, чтобы музыку послушать или радиопередачи. А магнитофонные кассеты с программами для компьютера ты видел! Точно, каменный век. Никак не приспособлюсь, что цены редко в рублях, в основном в долларах или в экзотической единице — "у.е.". Пересчитывать замучился. Но особенно тоскую без мобильника.

— Мобильника захотел!, — засмеялся, расслабившись, Андрей. — Еще эра пейджеров не наступила, а ты по сотовому скучаешь. А мне труднее всего с людьми. Они смотрят на меня как на инопланетянина. Лучше вообще рта не раскрывать, иначе ляпну что-нибудь. Позвонила мама, мол, путевку собралась мне купить на август, советуется, что выбрать, куда хочу поехать. Так я наивно пошутил, что после Мексики соглашусь только на маленький тихий остров — в Средиземном или Эгейском море.

— А мама имела в виду лишь подмосковный пионерлагерь, — догадался Егор. — Врача не грозилась вызвать?, — захихикал Лукошкин, вспоминая якобы случайный визит Фаины Григорьевны.

— Почти. Сказала, что ребенок на солнце перегрелся, посоветовала денек дома посидеть, — подтвердил Андрей. — Или вчера бабушку напугал, предложив не заморачиваться походом в магазин, а заказать продукты по телефону. Забыл, что подобная услуга появится нескоро.

— Я тоже поначалу попадал впросак, — признался Лукошкин, — но постепенно научился на любой вопрос, пока не утрясу его смысл в голове, отвечать уклончиво и сам с предложениями не лезу. Попробуй, спасает.

— О-о-ох, — вдруг перешел на шепот Андрей. — Бабушка вернулась. Позже перезвоню. Только скажи, а…Лена не объявилась?

— Нет, еще не звонила, — Лукошкин непроизвольно тоже стал говорить тише. — Где ее искать, не представляю. В этой жизни мы пока не знакомы, а в прошлой, в начале 90-х, Карева вроде обитала в общежитии. Но раз ты нашелся, значит и Ленка скоро о себе сообщит. Мы должны обязательно увидеться. Как говорила ученая дама, нас, особенных, только трое из шести миллиардов землян. Надо держаться вместе.

— Нет, мне пока нельзя встречаться с Леной, — категорично заявил Андрей и бросил трубку.

Егор не обиделся. Он вспомнил слова Вадима: это после тридцати разница в возрасте между мужчиной и женщиной в 4 года не заметна, а если мальчику 14, а девушке 18 — вряд ли она захочет общаться с прыщавым пацаном. "Эх, где мои 40 лет?", — промурлыкал, переиначив популярную песенку, Егор.

Лукошкин правильно оценил терзания "юного художника", только Ерофееву помимо разницы в возрасте с любимой девушкой мешала еще одна проблема. И существенная. Самый большой шок Андрей испытал, увидев себя первый раз в зеркале. И не столько ужаснули давно забытые подростковые угловатые черты, как то, что красовалось на голове. В 14 лет мальчик конфликтовал с родителями, самоутверждался и выбрал для достижения цели оригинальный (тогда это называлось "крутой") способ: вывел на руке татуировку с названием рок-группы "АС DС" (с большим трудом ее удалось свести только после 30-ти) и соорудил на макушке… ирокез. Скандально торчащие вихры не только выделяли тщедушного мальчишку из толпы и отвлекали родителей на обсуждение прически от просмотра кишащего тройками дневника, но и прибавляли росту — средство избавиться от противной клички "малявка", которой его наградили жестокие одноклассники.