Нынешний сюжет раскручивался вокруг лифта. На первом этаже Егора встретил старинный экземпляр — решетчатые двери внутри и снаружи, которые складывались гармошкой. Интересно, что подобный агрегат Егор сам не застал, но мама вспоминала, что поначалу в подъезде дежурила специальная работница. Управлялись подъемные механизмы только изнутри. Поэтому лифтерша подвозила жильцов на нужный уровень, а потом возвращалась вместе с кабиной. Спускались обитатели дома, обычно, ногами. Но если возникала необходимость, например, вывезти ребенка на прогулку в коляске, человек выходил на лестничную площадку и кричал, свесившись, вниз. Лифтерша поднималась за пассажирами.

На втором этаже во сне Егора ждал уже виденный в детстве образец: дверь с железной ручкой, с грохотом открывающаяся наружу, потом две створки, ведущие в кабину (с окошками! чтобы считать пробегающие вниз плиты-перекрытия), деревянные панели и огромные белые пластмассовые нашлепки, с указанием номера этажа. Прежде чем тронуться в путь, кабина устрашающе вздрагивала. И, наконец, на третьем этаже героя сна встречал нынешний агрегат: автоматические раздвижные дверцы, антивандальные стены, металлические клавиши-кнопки. Механическая история дома. Кстати, образцы лифтов менялись, подстраиваясь под современность, а шахта оставалась прежней: жесткая металлическая сетка, натянутая с первого до последнего этажа. Егор, преодолевая детский страх, заглядывал сквозь решетку, наблюдал за движением кабины.

Вот и сейчас он приблизился к сетке. Кабина уехала куда-то наверх, значит, пространство до первого этажа свободно и можно увидеть дно. Мальчишкой Лукошкин любил пропихивать сквозь узкие ячейки обертки от конфет или зажженные спички (высший пилотаж!) и следить за их полетом. Но во сне дно оказалось закрытым мутной пеленой. Егор попытался вглядеться и похолодел: в шахте слоились другие его … сны.

Например, вчерашний. Про поезд, который неправдоподобно длинный тянулся вдоль платформы, Лукошкин, помнится, задыхаясь, бежал мимо вагонов, но двери уже заперли, и как он не колотился, не кричал, ни одна не открылась для безнадежно опоздавшего пассажира. Под сном про поезд плавал ночной кошмар о майанцах. Правда, сами индейцы участия в сюжете не принимали, они, как это и случилось в истории, исчезли. Зато Егор никак не мог выбраться в привычный мир, блуждал среди пирамид и храмов, разбивая об острые камни руки в кровь. Еще ниже находился сон про поиски Борисенко: по аллее уходили десятки мужчин в куртках-ветровках. Спины, спины, спины…

Из серии неприятных попался сон про автомобильные пробки: будто мается Лукошкин в машине, никакой надежды на дальнейшую дорогу. До горизонта вытянулись в мареве выхлопов автомобили. Наконец, Егор не выдерживает, решает добираться пешком. Дергает за ручку, пытается вылезти из "консервной банки" наружу, но дверь не открыть: и слева и справа прижимаются иномарки. Причем водителей не видно, стекла сплошь тонированные. Жуть!

Затем выплыли видения, знакомые по студенческим годам: горы учебников, зачетная книжка, билеты с тремя вопросами плюс один дополнительный. Неужели подобные глупости мучили его когда-то по ночам? На что только тратилась юность?

Егор беспокойно ворочался: он и раньше видел сны про сны. Но чтобы в одном сложились сразу все! Интересно, какие прячутся на самом дне шахты?

Что-то мягко коснулось его руки, Лукошкин открыл сначала один глаз, потом другой, выбираясь из паутины образов. Рядом стояла Лена, пытаясь снять с головы Лукошкина "шапочку".

— Расскажешь, что снилось?

— Извини, — вздохнул Егор, усаживаясь на кровати. — Ничем порадовать не могу. Ни одного лица. Сплошная ирреальность, неодушевленные предметы и нагромождение давно пережитых эмоций.

Карева недовольно насупилась. Ночь, выброшенная в корзину.

— Ладно, — тем не менее, подбодрила она пациента. — Любой отрицательный результат тоже результат. Программа вникла в твою энцефалограмму, обработала фотографии, — Лена протянула Егору флэшку, тот кинул пластмассовый прямоугольник в карман, — и готова к новой встрече. Надеюсь, скоро опять увидимся в лаборатории? Работа только начинается.

— Конечно, — подтвердил Егор. — Позвоню, когда соберусь заехать.

И Лукошкин заторопился домой. Глянув на часы, он понял, что еще раннее утро. Значит, он успеет доспать и… досмотреть свой странный-странный сон про сны. Вдруг доберется до самого "дна" — детских видений?

Светлых и добрых, в которых он никуда не опаздывал и никогда не спешил.

ОКТЯБРЬ развлекался в собственное удовольствие: сначала перекрасил листву на деревьях в огненные цвета, потом, к финалу месяца, разошелся и сдул со стволов лишнее, до безобразия оголив ветки.

Егор так и не приступил к чтению лекций. Казавшийся поначалу легким ночной отдых в "бункере" обернулся тяжким испытанием. Чтобы накопить как можно больше материала, Лена постоянно будила Лукошкина, заставляя видеть по нескольку снов за сеанс (ожидания Каревой оправдались: сюжеты приобрели привычный вид, один за другим замелькали знакомые лица). Возвращаясь на рассвете домой, Егор валился в кровать досыпать и продирал глаза только к обеду. Но и потом оставшийся день слонялся по квартире смурной, не имея сил взяться за серьезную работу. И как только подобный график выдерживал Андрей?

Через две недели беспрерывных экзекуций Лукошкин взмолился о пощаде и взял тайм-аут. Однако начинать лекционный курс уже не имело смысла. Лучший вариант — сдвинуть сроки на январь, на середину, когда отшумят новогодние праздники. Во-первых, к этому времени найдется свободное помещение. А во-вторых, спадет ажиотаж вокруг "Загадки 2012", народ успокоится, да и сам Егор перестанет ломать голову над тайной, потому что после наступления роковой даты она… перестанет быть таковой.

А пока Лукошкин с нетерпением каждый день ждал писем от Андрея. Художник, воспользовавшись выпавшей на его долю удачей — знакомством с мексиканскими учеными-историками, попросил показать древние достопримечательности. Теперь и Егор с подачи Ерофеева без запинки произносил названия знаменитых городов, где обитали когда-то майянцы: Чичен-Ица и Теотиуакан. А дневник пополнился изображениями башни обсерватории Караколь и грандиозных пирамид в Паленке.

Компьютер просигналил, что в почтовом ящике Лукошкина поджидает очередное письмо. Егор поторопился открыть сообщение. Начиналось оно с увеличенного изображения фрагмента на Камне Солнца, ради которого Андрей и сорвался в Мексику

"Я как-то рассказывал вам про искусствоведческую (хотя, по правде говоря, ее стоило бы назвать графологической) экспертизу Камня, — напомнил путешественник, — которую заказал сотрудник Музея антропологии (кстати, его весьма заинтриговала ваша трактовка прочтения древнего Календаря: цикличность времени, возвращение назад). Мой заокеанский друг обратил внимание, что фрагмент камня, на котором указана дата "Конца дней", словно выбит другим человеком. Повторю: Камень — точная реплика, выполненная ацтеками. Настолько точная, что даже смену руки, нанесшей последнюю дату, сумели воспроизвести. Прочитав результат экспертов (слишком уж невероятный), ученый решил еще раз перепроверить и поэтому пригласил меня. Его интересовал взгляд именно художника. Знаете, наш брат (даже если он жил в первом тысячелетии от Рождества Христова) любит оставлять на произведениях какой-либо маленький знак, автограф для потомков. Так вот на Камне я обнаружил две метки. Причем, заметно отличающиеся по стилю. Вряд ли у древних индейцев существовало множество художественных школ. Скорее всего, мастерство постепенно совершенствовалось и видоизменялось. Поэтому осмелюсь предположить, что рисунок на Камне Солнца кроме итогового фрагмента был выполнен в одно время, а финальный штрих нанесли гораздо позже.