Эсея вернулась в гостиницу, опередив отправившегося гулять по крышам шеара, и объявила общий сбор.

— Кларисса Санье — это не роза, — сообщила она товарищам. — Это женщина. Но это не та женщина. А ту зовут Софи.

— Красивая? — поинтересовался Кеони.

— Нет, человек. И очень злая. Она его прогнала.

— Прогнала шеара? — в священном ужасе прошептал тритон. — Ни одна женщина не прогнала бы шеара!

— Здесь он не шеар, — вмешалась в разговор Лили. — Эсея, он расстроен?

— Думаю, да.

— Расскажи все, что видела и слышала, — попросил Фернан.

Выслушав короткий, но емкий рассказ, нахмурились уже все.

— Кто она такая? — первым подал голос Кеони. — По какому праву так с ним обращается?

— По тому, которое он сам ей дал, — задумчиво проговорила Лили. Она давным-давно выбросила из головы перепуганную малявку в затертом пальтишке, но сейчас вспомнила: именно так ее и звали — Софи.

— Если бы она знала, кто он, вела бы себя иначе! — выпалил юноша. — Думаю, надо указать этой цветочнице ее место.

— Если бы думал, не говорил бы ерунды, — вмешался флейм. — Это — дела Этьена, и не нужно в них лезть.

— Захочет, сам все ей объяснит, — добавила Эсея.

— Да! — тут же согласился Кеони. — Может, он считает, что она недостойна знать его истинную суть.

Лили с грустной улыбкой покачала головой.

— Наивный мальчик. Не понимаешь, да? Но я попробую объяснить. Вот представь, малыш, что ты придешь в человеческий мир и поселишься в каком-нибудь ручье. Покажешься людям, совершишь для них несколько чудес — например, исцелишь их детей от болезней. Кем они тебя сочтут? Богом, наверное. Станут поклоняться тебе, приносить дары. Женщины будут искать твоей любви… Знаешь, сколько таких историй мне известно? Сколько детей стихий селятся среди людей, чтобы почувствовать себя богами? Вспомни предателей, которых мы искали на Эноле. Их почитали там. Готовы были умереть за них. А кем они были для нас?

— При чем тут это? — насупился тритон.

— При том, что завоевать почтение низших легко. Но не уважение и любовь равных.

— Эта женщина ему не ровня! — упорствовал в непонимании тритон. — Она — человек. Ей никогда не подняться до его уровня.

— Значит, он опустится до ее, — подсказала решение альва. — Хотя бы попытается.

Но, возможно, Этьен сам разочаруется в своей Софи, увидев, как она изменилась за прошедшие годы.

Пока Эллилиатарренсаи надеялась на это, она не спешила ничего предпринимать.

Амелия Ламиль стала Клариссой Санье шесть лет назад. Неопытной шестнадцатилетней художнице, решившейся подать работы на объявленный престижной галереей конкурс, понадобился звучный псевдоним, и подруга предложила использовать название не слишком популярного, а потому мало кому известного сорта розы.

Конкурс рисунки Амелии не прошли, но заинтересовали молодого и в то время востребованного иллюстратора Поля Флави. Тот предложил девушке поработать вместе… А через месяц, вдрызг разругавшись с семьей, Ами, а точнее — уже Кларисса, перебралась в его квартиру рядом с университетом. С той же легкостью, с которой Поль рисовал иллюстрации к приключенческим романам, он живописал картины их дальнейшей жизни: известность, достаток, особняк в центре города, пышная свадьба и однажды, лет через десять, — пара милых ребятишек, красивых в мать и талантливых в отца.

Но известность преходяща, заказов от издательств поступало все меньше, а картины не находили покупателей. Достаток, соответственно, тоже падал, и на пышную свадьбу уже не хватило бы средств. Кларисса согласилась бы и на скромный обряд, но единственное предложение, которое она получила — переехать из квартиры в центре, ставшей Флави не по карману, в Ли-Рей. Девушка согласилась. Деваться ей было некуда: родители не жаждали ее возвращения, а сестра недавно вышла замуж, и мешать молодой семье Кларисса, еще помнившая, что была Амелией, считала себя не вправе. В целом мире у нее оставались лишь Поль и Софи, которой доставало своих хлопот. А когда дела у художника пошли совсем худо, у Клариссы появилась соперница: Поль все чаще сбегал от нее к бутылке. Возвращался, лил покаянные слезы, обещал, что этого не повторится, а через несколько дней забывал все клятвы. Но это не мешало ей в следующий раз снова ему верить.

Кларисса взяла его дела в свои руки. Дорисовывала иллюстрации и отсылала в издательства. Заканчивала заброшенные натюрморты, чтобы продать за гроши и купить еды. А вечерами вытаскивала загулявшего художника из кабаков и тащила домой, слушая дорогой то проклятия, то любовные признания. Уж насколько терпелива и жалостлива была Софи, но и та стала высказывать ей, что нельзя терпеть подобного обращения, и ничего хорошего жизнь с пропойцей в дальнейшем не сулит. Но девушка продолжала надеяться на чудо.

Однажды Поль не пил почти неделю. Этого времени хватило ему, чтобы оценить, какая все же замечательная женщина рядом с ним, и, не откладывая до очередного запоя, он предложил ей в довесок к сердцу, которым она и так безраздельно владела, и руке, за которую уже год как тянула, свою известную в определенных кругах фамилию. Кларисса согласилась. Но при условии, что он не будет пить хотя бы полтора месяца — именно на такой срок отложили их заявление в мэрии…

Флави сорвался через одиннадцать дней. На двенадцатый невеста забрала заявление, но из квартирки в Ли-Рей не ушла. Не смогла, и некуда. У нее по-прежнему были только Поль и Софи.

А потом от Поля, от того Поля, которого она знала и любила, осталась лишь половина. Затем четверть. А после — хорошо, если десятая часть…

И только Софи, вся без остатка, была рядом, готовая поддержать во всем.

Но когда Кларисса решилась оставить безнадежно опустившегося художника, гостеприимством подруги она не воспользовалась. Не только потому, что не хотела стеснять. Софи предлагала комнату в своей квартире и помощь в поисках работы, а Кларисса-Ами уже не представляла жизнь за пределами Ли-Рей. Вставать рано утром и идти на работу? Возиться с бумажками или стоять у прилавка? Не чувствовать, просыпаясь, запаха краски и кофе? Нет, такая жизнь ее не манила.

Недолго думая, Кларисса приняла предложение давно симпатизировавшего ей немолодого, но весьма интересного, обеспеченного и, главное, непьющего антрепренера Марио. Правда, вскоре выяснилось, что тот не употребляет алкоголя из-за болезни, но ночные приступы, визиты врачей, микстуры, таблетки и всеми правдами и неправдами добываемый морфий казались сущей ерундой в сравнении с тем, что она пережила рядом с неизлечимым алкоголиком.

Но и болезнь Марио оказалась неизлечима. И у Клариссы вновь осталась одна Софи — добрый и светлый человек, которого так не хотелось подводить.

Потому-то сейчас хозяйка маленького салона всеми силами пыталась заставить себя молчать, чтобы ненароком не навредить любимой подруге. Ведь неизвестно, зачем этот мужчина с пронзительными зелеными глазами так интересуется ею…

— Полно вам, Амелия, — рассмеялся он, называя ее старым именем, хоть она и просила так не делать. — Мы лишь поговорим. Выпьем вина.

— Я не пью.

— Болезненная тема? — Его ладонь накрыла ее безвольно лежащую на подлокотнике кресла руку. — Не думайте об этом. Все хорошо.

Хорошо, спокойно…

— А где Жерар? — спохватилась женщина. — Как вы вошли?

— Он дремлет в холле. Пожилой человек нуждается в отдыхе, не будем его тревожить.

— Да-да. — Ей тут же стало стыдно перед беднягой-дворецким: порой она загружала его делами без меры.

— Мы с вами говорили о Софи, помните? Софи Хамнет, она привозит вам цветы по пятницам.

— Она — моя подруга, — на миг вырвавшись из-под власти околдовывающего голоса, воскликнула Кларисса. — Она…

— Замечательная, — улыбнулся зеленоглазый, когда-то знакомый ей как Виктор из Галора. — Не бойтесь, я ее не обижу. И другим не позволю.

Ему хотелось верить, и она поверила. А перестав сопротивляться, почувствовала себя вновь легко и свободно.