И вот сейчас он привычно слушал гул мотора, и что-то в гуле ему не нравилось. Ведь и в гуле, в грохоте моторов есть своя мелодия, организованность некая, и знал моторист по опыту, нехорошо, если она меняется. Но причину установить он не мог, и росла его тревога. Вот почему Василий Иванович, кряхтя, развернулся в своей тесной рубке и с большой неохотой полез наружу, услышал ответ Сереги, проворчал: «Вот именно» — и поманил старшину пальцем.

— Женя, — сказал моторист, — двигун поет не так. Отчего, не пойму, но только не по моему сердцу!

— Прогляди все, проверь, а я буду осторожно газовать.

— Как проверить? Заглушить бы мотор на пять минут.

— Ты что? — зло проворчал старшина. — Это для нас смерть!

В пять часов вечера капитан спустился с мостика в кают-компанию на ужин. Он хмуро сел на свое место и без особей охоты стал хлебать суп, не доел его и отодвинул тарелку в сторону. Нина, старшая буфетчица, обеспокоенно спросила:

— Плохо приготовлен, Илья Ефремович?

— Да нет, — сказал капитан и оглядел кают-компанию. Кое-где были пустые стулья. Не пришла на ужин инженер-экономист, молоденькая девчонка, год назад закончившая институт. Не пришла и мастер экспортного цеха. Они очень плохо переносили качку. Ну, без мастера в цехе ничего особенного не случится, а вот экономичка… ночью, когда станет завод, некому будет подсчитать расход сырца, общий выход продукции и другие данные, о которых сообщают в крабофлот ежедневно. И тогда капитана будет критиковать в капитанский час начальник экспедиции, хотя он великолепно знает, какой на флотилии хлипкий экономист. Она и при пяти баллах ходит сама не своя и с перевязанной мокрым полотенцем головой.

— Разрешите? — спросил у капитана запоздавший на ужин начальник цеха обработки, тощий высокий старик — надежда и гордость капитана.

Илья Ефремович кивнул головой. Начальник обработчиков сел за стол и сказал, радостно потирая руки:

— Сегодня хорошего краба взяли. Весь полный, крупный. И шторм, значит, не помешал.

— Да, — сказал капитан. — Нина, несите мне второе.

— А мотоботы, Илья, все пришли с морей?

— Нет еще, Борис Петрович.

— Сколько штучек уже висит?

— Одиннадцать, — ответил вместо капитана завлов. — «Семерка» еще в морях. На подходе.

— Бедные ловцы, — покачал головой Борис Петрович. — Им сейчас там несладко. База вся ходуном ходит, а то какой-то мотоботик, щепочка во власти стихии! И чего они торчали в морях дольше всех?

— Связи не было с ними. Всех предупредили вовремя, а их… потом у них поле самое дальнее.

— Да, да, — заметил начальник обработчиков, — в море нервы нужны железные. Я вот сейчас на укладке был, а половина моих баб расклеились и укачались. Так я на кого покричал, кого приласкал, а всех мне их жалко!

— Ваши женщины поболеют и отойдут, — сказал завлов, — а мои мужики и перевернуться могут!

— Валерий Иванович, — вдруг встрепенулся молчавший капитан, — ужинайте быстрее и сами поговорите с Карповичем. Пусть держится. Не он, конечно, экипаж. За Карповича я не волнуюсь, а вот за его ловцов… Парни впервые попали в такую передрягу и могут запаниковать. Быть может, с каждым из них побеседуете. По очереди пусть подходят к рации…

— Будет все сделано, Илья Ефремович, — ответил завлов и стал придерживать рукой заскользившую по наклонившемуся столу тарелку.

А в это время на верхней палубе стояла, ухватившись за леера, Настя — жена Карповича, и с тревогой глядела в море, искала среди волн мотобот мужа. «Господи, — шептала она, — господи, помоги и помилуй. Женя, Женька, где же ты застрял там, милый?»

Она всегда поджидала Карповича из последнего рейса и всегда волновалась, если на море чуть заштормит, думала о самом худшем и страшно боялась этого худшего. Женой его она была уже восемь лет, а продолжала любить, как в молодости, неистово, до самозабвения. Она была счастливой женщиной и хорошо сознавала, что счастлива, что ей повезло в жизни, но иногда думала, не слишком ли ей повезло и не кончится ли все плохим?

Однажды она чуть не потеряла Карповича. Это было несколько лет назад. Карпович ушел с экспедицией на камчатский берег собирать там наплава. Их высадили на низкий берег, на котором они решили заночевать. Ночью начался прилив и шторм, вода пошла на берег, и их стало заливать. Карпович, как это ни удивительно для человека, пробывшего-в море много лет, не умеет плавать и чуть не утонул. Хорошо, что вовремя сообразил: снял резиновые сапоги, набил их наплавами, туго перетянул голенища, связал сапоги и на них выплыл…

А теперь взглянем на места событий как бы с высоты птичьего полета, чтобы увидеть все разом. Тут не помогут ни самолет, ни вертолет и самые лучшие подзорные трубы. Нужно воображение, чтобы представить огромное Охотское море вздыбленным, закипевшим. На него низко опустились мчащиеся со скоростью курьерского поезда багровые тучи, и как бы исчезла граница между атмосферой и водой. Мощный циклон, зародившийся где-то в районе Японских островов, набрал силу на просторах Тихого океана, пронесся через гряду Курильских островов и теперь бесчинствовал в Охотском море. Он шел довольно узкой полосой вдоль побережья Западной Камчатки и лишь краем должен был захватывать район крабового промысла. Но в центре Сибири, над бесконечными просторами Якутии, возник еще более мощный циклон, который стал быстро пересекать тундру и горы и ворвался на просторы Охотского моря почти одновременно с Японским. Сибирский циклон столкнулся с Японским, и это место было страшным, тут боролись стихии, переплелись холодный и теплый потоки воздуха, разразился небывалый дождь со снегом. Водяные валы не знали, куда им мчаться, они схлестнулись, закружились, разбивая друг друга, и наконец Японский циклон стал отступать, менять свое направление и захватил район крабового промысла, приблизился к Западной Камчатке, над которой стояла ясная и теплая погода.

Район крабового промысла — сравнительно небольшой кусок Охотского моря, примерно сто квадратных миль, протянувшийся узкой полосой вдоль Камчатки. Место внешне ничем не примечательное и в то же время уникальное, единственное на земном шаре. Только здесь мигрируют, кружат, то подходя к берегу, то уходя в глубины моря, четыре стада крабов. Эти стада огромные, и никто точно не знает, сколько крабов в каждом: десятки или сотни миллионов. Весной, в марте, апреле, крабы покидают таинственные глубины Охотского моря, где они зимуют, и начинают медленно двигаться к берегу на свои излюбленные пастбища. Они-то и являются объектом промысла.

Кроме крабов тут же добывают рыбу: треску, камбалу, минтая. Таким образом, этот, в общем небольшой, район Охотского моря заселен густо, его бороздят вдоль и поперек сотни больших и малых судов. И не будь туч, высекающих друг из друга молнии, сырой мглы, сражающихся циклонов, можно было бы с высоты птичьего полета увидеть целый плавучий город, в котором живут и работают тысячи и тысячи рыбаков. Можно было бы увидеть, что все суда приготовились к шторму и начало его восприняли с обычным спокойствием. Колхозные суда укрылись в бухтах и в устьях рек, а могучие плавзаводы подняли боты и в окружении юрких траулеров двинулись на юг, в открытое море, где шторм переносить им легче, безопаснее. Суда шли медленно, периодически гудели, потому что видимость с каждой минутой ухудшалась. И жизнь на них продолжалась обычная.

Вот «японец» довоенной постройки. На палуба пустынно, иногда лишь пробежит, пригибаясь, закрывая лицо от ветра, какой-нибудь матрос, а в кубриках и в каютах — многолюдно.

А вот одна из советских плавбаз типа «Андрей Захаров». Судя по цифрам на доске показателей, она успешнее всех ведет промысел крабов. И, наверное, поэтому капитан-директор, помполит разрешили молодежи флотилии провести в столовой вечер музыки. Оттого и бегают по трапам, хлопают дверями кают принарядившиеся девчата и парни, а в столовой комсорг придирчиво перебирает магнитофонные ленты: какую прокрутить?