— Так он прав, — сказал Ефимов.

— Прав, но пусть не сует нос не в свое дело. Инспектор какой нашелся! Его дело принимать, как я велю. Но он так не хочет и пусть катится мойщиком палубы. На его место десятки желающих, и я подобрал подходящую кандидатуру. Наш кладовщик по совместительству может быть приемщиком.

— Нет, — твердо сказал Ефимов, — приемщиком был и останется только Савченко!

К этому времени он, как видно, стал понимать, что возникшая у него полоса неудач далеко не результат только одних случайных обстоятельств. И с присущей ему энергией принялся за дело подбора кадров и создавать новый крепкий коллектив. Тут у него нашлись помощники в партбюро, в судкоме.

Вот так обдумав все, начальник крабофлота решил, что старшина, пожалуй, прав в своих выводах.

— Верно, может выйти Ефимов, — сказал Евгений Михайлович. — Не все же от него ушли. Смилга, Карпович остались. Это асы своего дела. Набрались опыта и другие старшины. Вот Зайцев… первое место на «Никитине» держит. Я читал последние сводки. «Семерка» Карповича набирает темпы, глядишь — и начнет наступать на пятки Зайцеву.

— Карпович это могет, — охотно подтвердил Семеныч. — Он как стал старшиной, никогда в пролове не був. Я бувал, а он — нет.

— Я во Владивостоке отчет Ефимова получал, — сказал начальник крабофлота. — У Карповича экипаж подобрался слабый, почти все его ловцы впервые пошли в море. Ему очень трудно.

— А кому легко, Михалыч? И я взял половину ловцов из тех, кто приехал по оргнабору. Других нема, воюю с теми, какие есть. Но грех на хлопцев жаловаться.

Начальник крабофлота покачал головой, думая: «Оргнабор работает с каждым годом лучше и лучше. Раньше, бывало, привозили таких сезонников, что…» Сказал:

— Своих не хватает, оттого с Запада везем. В этом году сорок эшелонов в Кузнецово пришло. Считай, что почти двадцать тысяч человек. Тысячи полторы неорганизованных приехало, почти все к нам в крабофлот пошли работать.

— Романтики, за туманом приехали, — пробурчал Семеныч, у которого не лежала душа к непрактичным людям, к романтикам. — Начитаются книжек о море — и айда на Дальний! А тут робить надо. Я бы этих писак, которые про романтиков…

— Постой, — перебил его Евгений Михайлович, — я заметил, из романтиков порою отличные моряки выходят. Так что ты зря. И романтики нам нужны. Сам знаешь, у нас не такие уж длинные рубли получают, как некоторые думают на Западе. Рвачи быстро разочаровываются и, кстати, книжек не читают. Да черт с ними! Я — за романтиков.

— А я сюда ехал, мне туманов не надо було, — упрямо сказал старшина. — Деньги хотел заробить, што тут плохого? Отцу, матери помочь. По-твоему я рвач, Михалыч, али как?

— Ты труженик, Семеныч, и сколько таких же, как сам, на Восток сманил? И Карповича, скажем, ты ведь сманил?

— Було такое. И буду сманивать. В ем, в Востоке, простору много, делов много. Край-то нашенский. И Женька Карпович прирос тут, назад он, как и я, не уедет. Родителев с Крыму привез, дети пошли, куды ему теперь деваться?

— Дети у Карповича? — удивленно спросил начальник крабофлота, который знал, а точнее слышал краем уха, что не повезло Карповичу, неприятность с его женой приключилась, когда он был под следствием. Настю ведь оперировали, детей от нее не может быть.

— Так они, Михалыч, третий год как мальчика из детдома взяли, усыновили чин чинарем. Федором звать, в школу в этом году пойдет.

— Вот как! — воскликнул Евгений Михайлович, развел руками и вспомнил разговор свой с цыганом, там, на «Аппаратчике», рано утром: «Значит, папа Женя?»

Они надолго замолчали, каждый думал о своем, и первым молчание прервал начальник крабофлота. Он неожиданно спросил:

— Как он там сейчас?

Старшина встрепенулся, не понимая вопроса. Но за него невольно ответил пришедший в ту же минуту капитан-директор:

— Извините за беспокойство, Евгений Михайлович, но очень важное дело. Получена радиограмма руководителя Охотской экспедиции. Там у них разыгрался сильнейший шторм и седьмой мотобот с «Никитина» терпит бедствие. Приняты сигналы «SOS». На борту двенадцать человек во главе со старшиной Карповичем.

— Как же это случилось? — воскликнул начальник крабофлота и начал лихорадочно собираться наверх, на мостик.

Открыв двери каюты, Евгений Михайлович неожиданно столкнулся с цыганом, который еще в середине дня перебрался с «Аппаратчика» на плавзавод — воспользовался случаем, чтобы побыть среди молодежи, потанцевать с девушками. И вот, идя на танцы, он вдруг решил навестить начальника крабофлота. Молодой парень не преследовал никаких целей. Был он наивен и доверчив, словно ребенок. Ему понравилась простота Евгения Михайловича, с которым он так тепло беседовал утром и которого без тени сомнения зачислил в свои друзья. А друзей, тем более заболевших, следует навещать?

— Как ваше здоровье? — спросил цыган с ясной улыбкой. А выглядел он отлично: модный, элегантный костюм темного цвета особенно подчеркивал белизну японской «водолазки», обтягивавшей широкую грудь. На ногах сверкали тщательно начищенные до зеркального блеска туфли и носки с золотыми искрами.

— Это ты, дружище? — спросил Евгений Михайлович, оглядывая нарядного парня с ног до головы и с трудом узнавая его. — Извини, но я очень тороплюсь. Очень!

Цыган сразу почувствовал в голосе начальника крабофлота тревогу.

— А что случилось, Евгений Михайлович?

На секунду заколебался Евгений Михайлович с ответом: говорить или не говорить? Сказал:

— Моряк, с которым ты познакомился в Феодосии — помнишь? — попал в беду. Он с экипажем на боте терпит бедствие, понимаешь?

Цыган ошарашенно открыл рот и не заметил, как ушел начальник крабофлота. Он вдруг необычайно ясно, до деталей вспомнил тот летний день, когда старшина ушел с ребенком на шлюпке, а потом испортилась погода, подул с берега ветер, и он, цыган, сел со своим помощником на моторку и не скоро нашел их — отца с сыном. Волны играли шлюпкой, словно спичечным коробком. А старшина работал веслами без всяких признаков утомления и упрямо гнал шлюпку против ветра к берегу.

И такой человек попал в беду? «Нет, это ерунда, — подумал цыган, — таких победить нельзя. Циклоны, тайфуны, цунами — все преодолеет он. Я уверен. И тем, кто с ним, не страшно. Я уверен».

Цыган медленно спустился вниз по трапам и вошел в столовую, где собрались нарядные девчонки и парни. Играл оркестр, которым дирижировал пятый помощник капитана — малорослый, неуклюжий человек. Оркестр играл полонез Огинского, танцевало несколько пар, остальные же сгрудились в двух углах, и странным образом: в одном углу были только парни, в другом — только девушки. Это были как бы два лагеря, крайне заинтересованные друг в друге. Осажденные и осаждающие. Девушки, внешне скучающие, беседовали между собой, парни зорко наблюдали за ними, курили, громко смеялись и иногда непристойно ругались.

Цыган почти моментально выделил из всех девушек Наташу и с первого взгляда влюбился в нее. Не сводя с Наташи черных выразительных глаз, он совершенно забыл о разговоре с Евгением Михайловичем, думал о ней. Потом он танцевал весь вечер только с Наташей и был очень счастлив. Такое с каждым человеком бывает, наверное, один раз в жизни.

Навалившись на румпель всем телом, Карпович думал лишь об одном: чтобы бот не развернуло бортом к волне. А ход у бота был плохой, мотор то сбавлял обороты, то с натугой набирал их, и тогда суденышко словно оживало. В рубке моторист вспоминал всех богов и пытался найти причину неровной работы мотора.

А в это время ловцы под командой помстаршины Сереги спешно облегчали бот. Не работал только Олег, которого совсем укачало. Он сидел у трюма и бессмысленно смотрел на палубу. У его ног катались наплава и грузила, оторвавшиеся от сетей. Тут же орудовали ножами ребята, безжалостно кромсали дель, когда она запутывалась, цеплялась в трюме за стальные тросы, из которых был сплетен строп.