В подобном смысле, сталкиваясь с [некоей] причиной, мы можем не только помыслить, но наглядно себе представить, что сочетающегося с ней в меру опыта следствия не наступит. Эта связь есть связь, необходимая в эмпирическом смысле, но не необходимая в смысле идеальном: сущность вещи — причины — это не несамостоятельная сущность, словно бы она была необходимо связана с сущностью сочетающегося с ней в меру опыта вещи — следствия. Вы не должны думать, что здесь я противоречу себе, признавая, что к сущности всякой вещи принадлежит каузальность изменений. К сущности опыта вещи, к его, повторяю, сущности принадлежит то, что всякое вещественное изменение подчинено каузальным законам. Однако этим отнюдь не сказано, что в сущности постигнутого в опыте изменения заключено то, что с ним сопряжена именно эта найденная в меру опыта причина. Не всякая необходимость в царстве опыта есть, следовательно, необходимость сущностная, ведь иначе все естественные науки были бы априорными. Итак, теперь мы скажем также: связь переживания и обладающего переживанием человека есть связь «случайная».

Отсюда мы можем, не погрешая против смысла, как бы разрезать эмпирическую связь между переживанием и всем вещным наличным бытием (Dasein). Мы осуществляем известную distinctio phaenomenologica. Что может означать она, что это может быть за разрезание [эмпирической связи]? Разве не истинно, что переживания являются переживаниями переживающих людей, а значит, имеют отношение к телу, встроенность в природу? Могу ли я тут что — либо изменить? Все это так, тут не поспоришь. Однако мы можем все же рассматривать[419] переживания сами по себе, не рассматривая[420] их в их эмпирическом отношении. Мы можем выключить всякое естественное полагание (полагание наличного бытия природы) в том смысле, что мы пустимся в такие научные изыскания, в каких просто — напросто не будем пользоваться каким бы то ни было полаганием природы и которые тем самым будут сохранять значимость, [независимо от того,] существует ли вообще [какая — то] природа, [какой — то] духовно — телесный мир или нет.

В самом деле, переживание имеет в себе свое бытие, о котором мы можем сказать, что оно есть то, что оно есть, даже если бы речь о некоей пространственно — временной природе с телами и духами была лишенной значения выдумкой (bedeutungslose Einbildung). И, если взглянуть пристальнее, бытие переживания в себе имеет здесь сильное преимущество перед наличным бытием объекта природы.

Поразмыслим об этом поподробнее! Осознаем самым отчетливым образом противоположность между эмпирическим бытием и бытием феноменологическим и, соответственно, между эмпирическим восприятием и восприятием феноменологическим, как актами, предписывающими смысл тому и другому бытию.

В случае с вещами мы говорим о бытии — в–себе (An — sich — sein), противостоящем познанию, противостоящем сознанию, и [говорим] с очевидным основанием. Вещи даны в опыте непосредственно, продуманы и определены в опытном мышлении. Но если вещь существует, то она есть то, что она есть, даже если нет опыта, который опытно постигает ее, нет опытного мышления, который определяет ее объективно значимым образом. Если все люди уснут, если вдруг некая геологическая революция погубит всех людей и живых существ, то не будет на Земле никого, кто будет мыслить и определять Землю, все ее тела и ее революции. Но со всем тем она есть то, что она есть.

Это верно, выражаясь естественнонаучно. С другой стороны, познание вещности имеет один неустранимый недостаток: пускай вещь опытно постигается в качестве налично сущей со сколь угодно надежным основанием, пускай в ходе последующего опыта ее можно подтвердить в соответствии с ее наличным бытием и определить опытно научным образом — для познания она неизменно остается в известной мере всего лишь претензией на наличное бытие (blosse Daseinsprlitention). Эта сколь угодно надежная правомерность может в ходе опыта оказаться недостаточной и превзойденной правомерностью еще более надежной.

Все это относится к сущности явления или, соотв., ко смыслу опытной предметности как таковой. Нам надо только погрузиться в процесс [какого — то] опытного постижения (in ein Erfahren) и обдумать тот смысл, в каком постигнутое в опыте дает себя в качестве сущего, — и мы со всей очевидностью увидим, что опытно постижимое бытие в принципе не растворяется Bpercipi[421], — скорее, противостоит последнему как некое в-себе. И это в-себе приходит к данности. И все же оно, в принципе, никогда не дано абсолютным образом, его мнящее полагание (seine Meinung) всегда будет лишь мнящим полаганием в том смысле, что оно всегда нуждается в [некоем] удостоверении (eines Ausweises), которого никогда" 1Гё~д1ШГок6нчательно. А тем самым и в — себе — бытие постоянно противостоит познанию в качестве претензии, коль скоро нам все же никогда действительно не избавиться от опытного сознания. От дальнейшего хода опыта постоянно зависит то, можно ли правомерным образом сохранять [в незыблемости] однажды исполненную тезу опыта. Таким образом, в опытном мышлении полагается нечто, по отношении к чему становление — опытно — постигнутым (das Erfahrenwerden) в себе является случайным;[422] все же, как только мы пресекаем всякое дальнейшее становление — опытно — постигнутым, опытное полагание того в-себе также повисает в воздухе, так как не удостоверено и, в принципе, не может быть удостоверено окончательно. Это взаимосвязано, однако, с тем, что опыт по смыслу своему полагает трансценденцию.

Вещь дана в опыте, хотя, с другой стороны, и не дана, а именно — опытное постижение ее — это данность через отображения, через «явления». Всякий отдельный опыт, как и конечнсГ-закрытый ряд взаимосвязанных опытов, дает опытно постигнутый предмет в принципиально несовершенном явлении, с одной стороны, с нескольких, но никогда со всех [сразу] Соответственно тому, чем является вещь. Требовать полного опытного познания предмета в конечно — изолированном акте — бессмыслица, исключаемая самой сущностью опыта, как, впрочем, и требование конечно — завершенного ряда восприятий, который бы давал полное, окончательное, заключительное мнение о вещи. Правда, здесь это пока еще только утверждение, которое мы сейчас не можем вполне обосновать, но вы все же[423] в состоянии усмотреть его очевидность, если только вдумаетесь в смысл восприятия вещи.

Совершенно иначе, чем с элементарным[424] опытом и, прежде всего, с эмпирическим восприятием, обстоит дело с тем [видом] восприятия чистых переживаний, который отрезае. тих отвсякого эмпирическогсмззора и берет их такими, каковы они есть по своему чистому смыслу в себе.

Взглянем, к примеру, на чувство, которое мы как раз сейчас переживаем, и постигнем его чисто в самом себе! Мы не привносим в наше опытное постижение «эмпирической апперцепции», т. е. чувство мы воспринимаем не как состояние чувства, в котором мы, вот эти эмпирические особы, вот эти люди, находимся в настоящих психофизических условиях. Мы не извлекаем ничего из природы, соотв., мы отказываемся от всякого вовлечения чувства в психофизическую природу, всякое полагание его как чего — то зависимого от состояний нашего тела, занимающего свое место в объективном времени, во времени, которое проверяется часами. Все это оставляем в стороне. И тогда у нас в итоге остается, к примеру, не Ничто, остается чувство в себе, независимо от того, существует ли вся природа в целом или нет; его нисколько не коснется Ничто, даже помысли мы всю природу аннулированной.