Достижение совершенной очевидности указывает, таким образом, не просто на модус данности предметного, но и одновременно на очевидность как идею, руководящую научным познанием, как предельную цель науки.[241] Без идеи очевидности не может быть никакого научного познания в строгом смысле, как познания, проверенного на его значимость. В конечном счете, без очевидности, согласно Гуссерлю, вообще нет познания, поскольку даже в сфере повседневности любое высказывание покоится на определенном усмотрении, которое только и гарантирует данному высказыванию статус истинного или ложного. Хотя, конечно, в последнем случае речь идет об «относительной» очевидности.^[242]

Итак, очевидность как «идеал научности», как регулятивная идея состоит в том, что ничто не должно получать значимость действительно научного, что не обосновано посредством совершенной очевидности, то есть не доказано посредством обращения к самим вещам или положениям вещей в изначальном опыте и усмотрении. [243]

Относительно этого второго смысла очевидности — очевидности в смысле методологического принципа феноменологического исследования — остается указать еще на один аспект, а именно на то, что феноменологический метод ни в коем случае не должен смешиваться с методом психологическим. Основание для этого заключено как раз в том, что психология в традиционном смысле есть наука объективная, а это означает, что принципом ее методического движения выступает не очевидность, а естественное полагание бытия исследуемого ею предметного. Психологический метод направлен на экзистенцию, феноменологический же — на эвиденцию.

Существенным для нас оказывается та очевидность, что феноменологическая редукция как выключение естественной установки, в том числе и ее главного утверждения, вообще является возможной, и что после ее осуществления в качестве резидиума остается сфера абсолютного или трансцендентального сознания, от которого требовать еще и реальности — дело противосмысленное.[244]

Феноменологическая редукция разворачивается, таким образом, не в сфере «душевных переживаний», принадлежащих тому или иному индивиду в качестве реальных событий его души, а в сфере «чистого сознания», чьи переживания должны пониматься только как данности, о существовании или несуществовании которых феноменолог отказывается выносить какие — либо суждения.

Вместе с тем указание на очевидность как на предельную идею или идеал познания, а именно познания феноменологического, содержит в себе нечто большее, чем выражение простого методического требования. Интерпретация очевидности не только как модуса подлинной данности предметного, но и как идеала научности, указывает, на наш взгляд, еще на одну проблему, столкнувшись с которой Гуссерль и был вынужден ввести этот второй, методологический, смысл очевидности.

Как уже было отмечено, сам вопрос об адекватной очевидности претерпевает у Гуссерля определенного рода трансформацию и прежде всего в том отношении, что если в «Логических исследованиях» Гуссерль считает возможной совершенно адекватную очевидность, т. е. такую, которая, со своей стороны, не содержит никаких пустых интенций, которые не были бы еще созерцательно наполнены, то уже в «Идеях I» и особенно в «Картезианских размышлениях» возможность такой безусловной адекватной очевидности подвергается сомнению.[245] Причина тому — введение Гуссерлем понятия «горизонтной интенциональности», которая сопутствует всякому отдельному переживанию сознания как неизбежный фон еще не наполненных пустых интенций. И с каждым актуальным созерцательным наполнением любой из пустых интенций этого горизонта возникают новые пустые интенции, формирующие уже новый интенциональный горизонт. В этой всегда окружающей любую актуальность горизонтной потенциальности возникает новый, феноменологический смысл опыта.[246]

Такой поворот в исследованиях Гуссерля известен как развитие теории генетической феноменологии.[247] Если каждое актуальное наполнение пустой интенции всегда сопровождается комплексом возникающих в таком процессе совпадения новых пустых интенций (или новым горизонтом пустых интенций), то это означает, что предельное совпадение подразумеваемого с созерцаемым оказывается недостижимым, и всякая очевидность, полученная в опыте, есть очевидность относительная, имеющая характер большей или меньшей адекватности. Уже из такого положения дел становится понятным, что гарантией феноменологического анализа должно в этом случае выступать не только само предметное, приводимое к очевидности в созерцании, но и своего рода стремление феноменолога к наиболее совершенной очевидности, которое и было названо регулятивной идеей очевидности.

Однако этим принципиально недостижимым совершенным соответствием интенции и созерцания не исчерпывается проблема введения Гуссерлем очевидности как метода; следует также иметь ввиду. что если адекватная очевидность как таковая сама ставится под вопрос, то, соответственно, должен быть найден совершенно новый принцип, проверяющий научные положения, «будь они даже совершенно очевидны»,[248] на степень принадлежности их к абсолютному познанию.

Таким образом, не только сама по себе совершенная очевидность предметного гарантирует строгость научного познания. В свой поздний период Гуссерль приходит к тому, что всякая очевидность должна быть еще раз перепроверена, прежде чем получить статус подлинного познания. Методом такой перепроверки очевидности на ее очевидность выступает введенная Гуссерлем в «Картезианских размышлениях» идея аподиктичности.

Следует напомнить, что в «Идеях I» адекватная и аподиктическая очевидности были равнозначными понятиями и вводились в противовес неадекватной, или ассерторической, очевидности. Последняя есть очевидность опыта, или эмпирическая очевидность, которая приводит к очевидности только часть предметно данного (например, акт восприятия). Первая же есть очевидность сущностного усмотрения, которое схватывает предметное в его полноте, схватывает сущность, причем не перспективно (как акт восприятия свой предмет), а сразу — в его ноэматической целостности. Гуссерль утверждает:

Поэтому обычное восприятие принципиально не может дать адекватной или аподиктической очевидности, поскольку всегда окружено горизонтом ненаполненных интенций:

Однако взаимооднозначное соответствие аподиктической и адекватной очевидности было подвергнуто Гуссерлем основательной ревизии в «Картезианских размышлениях». Вопрос, с этим связанный, относится как раз к проблеме восприятия, поскольку сущностное усмотрение как адекватная очевидность не представляло проблемы. Но если феноменология претендовала на статус универсальной науки, то это означало одновременно, что ее анализы должны разворачиваться не только в сфере эйдетического, но что она должна быть чем — то большим, нежели просто наукой эйдетической, должна выступать не еще одной эйдетической наукой, наряду с такими, как логика или чистая математика, а служить основанием последних.