— Вот что я. думаю по этому поводу! — прибавил я и тут же продекламировал русский перевод этого знаменитого гейневского стихотворения.

Тася, однако, не была удовлетворена.

— Ну, а если вам все-таки пришлось бы выбирать между личным счастьем и общественной пользой, что вы выбрали бы?

Я на мгновение задумался, желая быть искренним с самим собой, и затем твердо ответил:

— В таком случае я выбрал бы общественную пользу.

— Ну, вот видите, вы со мной! Вы со мной, а не с этими эпикурейцами! — удовлетворенно воскликнула Тася, делая презрительный жест в сторону Сергея и Баранова.

Как-то придя вечером к Ярославцевым, я застал Сергея в состоянии большой ажитации. Он был чуть-чуть выпивши, ходил энергичными шагами по комнате, ерошил свои пышные кудри и громко напевал:

Кругом сидели, пили чай, курили, читали, разговаривали и вообще занимались самыми разнообразными делами члены домашней коммуны плюс еще человек шесть-семь гостей, в том числе Олигер, Баранов, Муся, Людмила и один веселый томский студент по прозванию «Пальчик». Вдруг Сергей внезапно остановился и воскликнул:

— Все мы закисли! Давайте как-нибудь встряхнемся! Да так, чтоб табаком в нос!

И затем Сергей вдруг неожиданно хлопнул себя рукой по лбу, точно его внезапно что-то осенило:

— Как же я это раньше не догадался? Поедемте в Захламино!

Захламино, как я уже упоминал, была небольшая деревня, верстах в восьми от Омска, куда подвыпившие купчики любили ездить на тройках для окончания кутежа и где они гуляли с местными красавицами. Репутация у Захламило была сомнительная, и предложение Сергея в первый момент было встречено недоуменным молчанием. Но это продолжалось только мгновение. Потом веселый Пальчик закричал:

— Поедем! Поедем!

Его поддержали Баранов и Олигер. Людмила и Муся с загоревшимися глазами также дали согласие. Остальным было уже неловко возражать. Я охотно присоединился к инициаторам, ибо давно слышал о Захламино и был рад случаю посмотреть на нее поближе. Сказано — сделано. Парочку тут же отправили за извозчиками, и полчаса спустя вся наша компания, за исключением Парочки, оставленной дома за малолетством, уже рассаживалась в большой, широкой кошеве, украшенной коврами и меховым пологом.

Была морозная мартовская ночь. На небе сияла полная луна, сливавшая волшебно-голубым светом занесенные снегом поля и опушенные серебром деревья загородной рощи. Воздух был чист и прозрачен. Подковы лошадей звенели, ударяясь о сбитый снег укатанной дороги. Под полозьями раздавался сухой, бодрящий хруст. Изо рта лошадей вырывались белые клубы пара. Привычный к своему делу кучер ловко подергивал вожжами с бубенцами, и в свежем морозном воздухе, слегка щипавшем нам щеки, дрожал красивый, мелодичный звон. Я сидел рядом с Мусей, и в ее черных глазах бегали искры лунного света. На душе было как-то весело, бодро, молодо, радостно. Хотелось ехать так без конца…

Кучер, который знал всех захламинских «хозяев» наперечет, подвез нас к большой деревенской избе на два фасада и громко постучал в ворота. Вышедший на стук хозяин — вертлявый, одноглазый мужик без бороды, но с длинными казацкими усами, — был несколько смущен и разочарован, увидев студенческие фуражки и гимназические шинели, да еще в сопровождении молодых девушек. Он привык видеть у себя публику совсем иного сорта. Тем но менее одноглазое лихо провело нас в горницу, вздуло огонек и спросило:

— Что прикажете?

Наташа, привыкшая к хозяйничанью, сразу же ответила:

— Самовар и хлеб с маслом… Да еще молока и, если есть, мяса какого-нибудь.

— Хозяин смерил Наташу презрительным взглядом, но сквозь зубы процедил:

— Слушаюсь.

И затем, оглянувшись на Сергея, продолжал:

— Водочки? Пивца? Сколько прикажете?

Сергей с видом человека, привыкшего к пьянству и кутежам, быстро оглядел нашу компанию и небрежно бросил.

— Давайте бутылку водки.

— Одну-с? — почти с ужасом спросил хозяин.

Сергей смутился и хотел что-то прибавить, но Наташа поспешила его прервать:

— Да и одной-то много! У нас пьющих мало. Хватит полбутылки!

Ярославцев, однако, был раздражен этим вмешательством сестры и стремительно реагировал:

— Нет, целую бутылку да пивца полдюжины!

И, чтобы не дать возможности Наташе еще что-нибудь сделать, Сергей, круто повернув хозяина за плечи, поскорее выпроводил его из горницы.

Когда большой деревянный стол, стоявший в углу под иконами, покрылся разными яствами и снедью, Наташа по привычке села у самовара и спросила:

— Кому наливать чаю?

— Мне, — откликнулся я.

— Брось, как не стыдно! — вдруг ворвался в наш разговор Сергей. — Ванечка, выпей с нами по рюмашечке!

— Не выпью! — твердо отрезал я.

— Как не выпьешь? — продолжал уговаривать Сергей. — К чорту бабье пойло!

И он размашисто отодвинул стакан чаю, который тем временем налила мне Наташа. Меня разозлило это самоуправство, и я с некоторой рисовкой ехидно ответил, придвигая к себе опять стакан чаю:

— Алкоголь внешний нужен тем, у кого нет алкоголя внутреннего. А с меня алкоголя внутреннего хватает.

— Ты не остроумничай, а пей, — вмешался Олигер, державший в руках рюмку водки, — все должны быть веселы!

— Успокойся, я и без вашей водки буду весел, может быть, веселее вас всех, — откликнулся я.

— Докажи! — вызывающе бросил Олигер.

— И докажу! — в том же тоне отпарировал я.

В меня сразу вселился бес. Я насмешливо оглянул всю нашу компанию и, остановившись на нежно сидевших рядом Олигере с Людмилой, сказал:

— Дорогие девочки и дорогие мальчики! Позвольте повеселить вас трезвому алкоголику…

— Что это вы за чушь городите, Ваня? — с возмущением воскликнула благоразумная Тася. — Разве алкоголик может быть трезвым?

Я приподнялся и, сделав насмешливый реверанс Тасе, продолжал:

— Представте^{10}, Тася, что в богатой коллекции человеческой фауны имеется и такая разновидность. Если вы ее до сих пор не встречали, так посмотрите на меня… Да-с, так позволите вас позабавить! Шутка помер один. Николай, дай твою руку!

Я взял ладонь Олигера, как это делают хироманты, и, посмотрев на ее линии, сказал:

— Боги велели тебе сказать: «Никогда не закладывай свое сердце женщине безвозвратно — не то погибнешь».

Людмила страшно покраснела и с раздражением ответила:

— Коля не нуждается в ваших советах!

Олигер неловко ерзал на месте, но старался делать вид, что ему страшно весело.

— Шутка номер два, — продолжал я, переводя взгляд на Баранова, который, как всем нам было известно, безуспешно старался завоевать сердце Муси, — великий Гейне прислал мне для вас специальное послание, которое я позволил себе перевести на русский язык в следующих выражениях: