К востоку от города находились его сады Баги-Заган — Сад воронов, Баги-Дилькушо — Сад, радующий сердце, и Баги-Фирюза — Бирюзовый. К западу лежали сады Баги-Бихишт и Баги-Шамал — Сад ветров. В этих местах предполагается провести раскопки, которые, безусловно, принесут много интересного. Возможно, будет найден не один ансамбль великолепных дворцов и жилых комплексов эпохи Тимура и Улугбека. Пока же мы можем показать гостям только официальные постройки этих властителей Средней Азии — медресе, мавзолеи, мечети.

Гости ехали по степи, и тоненький Наали сидел рядом с кучером на козлах. Вяткин развалился на главном сидении рядом с Помпелли; сидел и дразнился:

— А вон там, видите, небольшой мавзолей кубической формы, там неподалеку развалины древнего христианского города Визд. А правее — город Ведар. Арабский путешественник десятого века Ибн-Хаукаль рассказывал: город этот славится великолепными хлопчатобумажными тканями. Он пишет, что ткани эти густые и нежные, цветом похожие на золото. Ибн-Хаукаль пишет, что возле Ведара поля полны хлопка драгоценных тонковолокнистых пород, каждая коробочка по весу равнялась кулачку пятилетнего мальчугана. Раскрывался такой кулачок и на ладошке протягивал драгоценность. Это было золотое волокно, похожее на шелк, но более теплое и прочное. И не было в странах востока, — писал путешественник, — ни простолюдина, ни эмира, ни купца, ни казия, который бы не носил ведарийских тканей и не гордился бы ими.

— Найс, вери найс, — клохтал Помпелли-старший, — но где же следы древнего орошения?

— Мистер Помпелли хотел бы видеть старые арыки, — переводил мистер Киддер, — должны же здесь быть оросительные каналы прошлых веков?

— Да, конечно, — улыбался Вяткин, — вы их еще увидите. Их очень много. Они хорошо видны с горы Чупан-ата. Конечно, я — не ирригатор, а археолог, но и мне отлично известно, что любой хороший ирригатор в один миг распознает рисунок ирригационной сети, стоит ему только взглянуть на местность. Совершенно так же, как я могу по черепку из глины восстановить весь сосуд. Итак, глубокоуважаемые коллеги, вернемся, как говорят французы, к нашим баранам!

Все закивали головами, а Нортон — высокий рыжеватый насмешник, которого Вяткину представили в качестве смотрителя исторического музея в Риме (чему Вяткин немало подивился), достал из кармана обломок согдийской глиняной статуэтки, сделал вид, что только сейчас поднял его с земли, и протянул Василию Лаврентьевичу.

— Ха! — засмеялся Вяткин. — Меня вам здесь не провести! Это вы нашли на Афрасиабе. Здесь может быть лишь вот такая посуда, украшенная по белому ангобу черными точками и линиями рисунка, с черепком тонкой структуры. Посуда XI века. Ден унзере мьюзеум зинд филь диезес посуден, — решился он, наконец, на свой немецкий язык.

Экскурсия продолжала свою прогулку по пустым холмам.

— Вот здесь, — объяснял Вяткин, — мы в прошлом году нашли захоронение арабского воина. На нем была добротная кольчуга, набранная из мелких колец, шлем, налокотники и наколенники, украшенные отличной насечкой, с надписями из корана. Чудесный щит, меч и копье украсили нашу экспозицию, а броня, надетая на коня, у нас за недостатком места до сих пор даже не выставлена.

— Самарканду обязательно нужен свой хороший музей, — изрек Помпелли и что-то записал себе в книжечку. А мистер Киддер добросовестно перевел. Вяткин поклонился.

— Но это все совершенно не то, что нас может интересовать в нашей поездке. Я вообще начинаю думать, что молодой человек нас дурачит, подозревая наши истинные намерения, — ворчал Помпелли, — мне кажется, что он даже подробно осведомлен обо всем. Он отвлекает нас, делает все возможное, чтобы сорвать наши планы.

— Он говорит, что вы знаете, зачем они приехали, и морочите им голову, — перевел Наали на узбекский и показал Вяткину рукою в сторону экипажей.

Мальчишки и кучера уже развели огонь и кипятили чай. На разостланной кошме стояли хурджуны с провизией, самовар, посуда.

— Хоп, — передразнил Наали Нортон, — хоп, тамаша, яхши. — Все засмеялись. Вяткин смеялся громче всех, он был доволен.

— Однако, господа, — обратился он к гостям, — пора и позавтракать. — И он повел всех к привалу, где на белой скатерти горки лепешек соседствовали с целым тазом салата из лука, огурцов и помидоров, на ляганах благоухали нарезанные дыни, в чайниках ждал зеленый чай. Виноград, поздние белые персики. Отдельно подали варенную в початках кукурузу, целые крупные помидоры и лук, вилок сырой капусты, отмытые пучки красной сырой моркови, в бутылках — хлопковое масло. Рафаэль Помпелли и его сын были вегетарианцами, оба страдали волчьим аппетитом и никак не могли насытиться. Они целыми днями, не переставая, грызли морковь, репу, огурцы, чмокали, высасывая сок из помидоров, заедали их луком. Зато мистер Киддер являл собою образец благовоспитанности и изящества: за завтраком он ограничивался чашкой овсянки, а ужинал одной-единственной тартинкой с вареньем. Обед же его состоял из крылышка цыпленка и кусочка белого хлеба. Днем он почти не ел, зелени в рот не брал.

Наали с друзьями сидели в стороне и ели какую-то особенную дыню, купленную по дороге. Она была бледно-зеленого цвета внутри, темно-коричневой с белой плетенкою сверху и пахла розами и фисташками.

— Что за харч? — спросил Вяткин. — Где такую прелесть взяли?

— В Арабхане купили, — ответил Наали, отрезал ломоть и дал попробовать американцам. Все решили, что на обратном пути непременно купят такие дыни, чтобы увезти с собою семена.

— Здесь живут арабы, — объяснил Вяткин, — со времен завоевания. Долгое время местное население относилось к ним враждебно, поэтому селения арабов — арабханы находятся в сравнительной изоляции; замкнутость сберегла им язык, культуру, вот и бахчевые культуры у них какие-то свои. Своя селекция.

— На обратном пути посмотрим, как они живут, — пообещал хранитель музея в Риме. Но провидение было немилостиво к жителю Вечного города.

Пока наши «археологи» баловались чаем, дынями и горячими лепешками, пока они глодали крылышко цыпленка и грызли сырую морковку, на холме, как в древние времена, возникла фигура всадника-джигита. Конь и всадник силуэтом рисовались на фоне синего неба. Приставив руку козырьком к глазам, всадник, наконец, увидел экскурсантов и поскакал к ним. На ходу он спрыгнул с седла и ловко подал Вяткину пакет.

Василий Лаврентьевич пригласил джигита к дастархану, взял со скатерти нож и вскрыл пакет. В нем оказалось письмо, адресованное начальнику американской экспедиции Рафаэлю Помпелли.

Вяткин вынул надписанный по-английски желтый пакет и передал его по адресу. Старик кивком головы поблагодарил его и взволнованно распечатал конверт.

Судя по его брезгливому выражению, он получил не очень-то приятное известие. Профессор Помпелли так жадно вдохнул воздух, что поперхнулся непрожеванным огурцом. Все стали колотить его по спине, помогая откашляться, письмо выпало у него из рук, Вяткин поднял его и прочел подпись: «Хатинотон».

Все заволновались и немедленно решили возвращаться в город. «Археологам» в буквальном смысле слова кусок становился поперек горла. Они тихонько переговаривались между собою, сетуя, что пришел конец их вольной и приятной жизни, веселым прогулкам на хлебах у тароватого самаркандского губернатора.

На следующий же день американская экспедиция приступила к выполнению своих программных работ.

В конце прошлого столетия среди географических кругов получила распространение теория усыхания Средней Азии. Приверженцами этой теории оказались и некоторые русские специалисты. Но были и ее противники. Известный русский статистик Чайковский считал, что при наличествующих водных ресурсах Туркестана могут быть возобновлены все древние системы орошения, пустыни и долины рек могут стать вновь плодородными. Важно только изыскать средства и приложить руки. Он пророчил Туркестану судьбу главного поставщика хлопка на мировой рынок и предрекал ему монопольное владение рынками Дальнего, а также Ближнего Востока по экспорту волокна, тканей и масел.