— Курбанджан вспомнила о своем мусульманстве. Поехала на поклон к Мадали-ишану. К Дукчи. Чтобы Дукчи поворожил ей на вишневых косточках. Он встретил ее не у себя дома, а выехал ей навстречу в Ак-Тирек, там, возле мазара, у него сад большой. Поставили юрты, начали разговор.
— Слышно, этот Дукчи стоит у подножия трона турецкого султана, повелителя правоверных амир-уль-Муминий? — тихо спросил отец Абу-Саида. — Сказывают, что к нему из Стамбула едут с инструкциями офицеры султана?
— Говорят даже, что ему привезли муймуборак — волос из бороды пророка Мухаммеда? На вечное хранение привезли и зеленое знамя. Я тоже это слышал, — сказал Эгам-ходжа.
— Киргизы тоже убеждены в том, что Дукчи не сам ведет дело, а за него все делают турецкие офицеры. Манапы просили Дукчи вызволить сыновей и внуков Датхо, переправить их за границу. Конечно, Дукчи-ишан обещал. Взял с Курбанджан Датхо деньги. Много денег. Дал ей волшебное веретенце и велел ждать: освобождение, дескать, на этих днях будет. Прошло два дня, а Мадали-ишан все собирался их освободить, да так и не собрался.
— Ну, а теперь-то как на Алае?
— Курбанджан уединилась в юрте, никого видеть не хочет. Горе охватило ее стойбище, все племена. Тут я сказал оставшемуся сыну Датхо Хасанбеку, что хочу забрать к себе дочь покойного и его жену. Он согласился. Дал нам лошадей, навьючили сундуки с приданым и вот — прибыли. А что дальше будет, знает единый бог.
Все сочувствовали семье Камчибека, поступок Абу-Саида считали благородным, огорчались, что Вяткин не смог присутствовать на этом ужине, занятый служебными делами.
Но на следующий день Абу-Саид пошел сам в музей, и друзья обнялись весьма сердечно. После душевных поздравлений Василий Лаврентьевич пригласил друга присесть.
— А как же со здоровьем? Разве уже стало совсем хорошо?
— Я совсем хорошо себя чувствую. Счастье всегда приносит здоровье. Разве по мне не видно? И теперь я очень просто могу посещать Алай — там у меня родственники. Они рады были просватать за меня Буйджан. Так, верно, уж и от меня не откажутся. Вылечат.
— Однако я вынужден вам сказать, — задумчиво покачал головой Вяткин, — что эта история будет иметь продолжение, она не окончена.
— Люди наказаны, они умерли. Кого же еще наказывать? Какого еще конца нам ждать?
— Люди наказаны. Но у нас на Востоке — разве вы не знаете… Лично я считаю, что их наказали люди неумные и недальновидные. Дети Датхо убили таможенников не сами. Их руками двигали враги из-за границы. И к тому же эти бывшие сановники Худоярхана, Камчибек и его братья — просто дикие люди. Наказать их, безусловно, надо было. Но не так жестоко. Теперь заварится каша! Вам я советую быть осторожным, ни на какие уговоры не отзываться и в это дело не вмешиваться. Говорите, что вы — человек больной. Женились — это жест милосердия к сироте. Что от Датхо получили приданое — не говорите, спрячьте подальше все, что Буйджан привезла с собою. Вы поняли меня?
— Я понял, Василь-ака. Сундуки можно спрятать у друзей?
— Нет, нельзя. Лучше привезите сюда, в музей.
— Ах, спасибо! А я уже перепугался, думал, куда все дену?
— Кстати, вам письмо от профессора Веселовского. Он просит вас выполнить большой заказ на надписи для Эрмитажа.
— Это очень кстати! Мне как раз нужны деньги. Теперь ведь у меня семья…
В последнее время все острее и острее Василий Лаврентьевич стал замечать у себя отсутствие систематического образования. Не потому ли, что именно в эти годы так возрос его интерес к археологии и истории? Шли раскопки в Египте. Открывали миру Древнее и Среднее царства; раскапывали древности Сирии и Палестины, Греции, Италии, Малой Азии.
Добытые данные были поразительны. Они заставляли биться романтические сердца, погружали человека в атмосферу пряной экзотики, доселе неведомых стран и народов. Они приобщали человечество к истории давно забытых цивилизаций планеты; побуждали умы синтезировать единые для всех стран и народов исторические законы развития.
Золотые гробы юного фараона Тутанхамона, окончившего свой земной путь тридцать три столетия назад. Драгоценные произведения искусства египетских усыпальниц, некрополь царей в Южной Месопотамии, умерших пять тысячелетий назад; из праха возникали цари Ура, облаченные в драгоценные одежды; головные украшения цариц — золотые шлемы из ювелирно выполненных листьев и цветов, сплетенные в форме прически. Золотая утварь, ковры, мебель из эбена и слоновой кости, поблекшие рукописи, фрески, и… букеты некогда живых цветов, пролежавшие в воздухонепроницаемых склепах три тысячи лет.
Археологические журналы были полны захватывающих сообщений и читались как увлекательный роман, как книга таинственных дел и событий, погребенных на многие века в глубине пирамид, холмов и волн серебристого песка. Из пепла и руин воскресали воспетые в веках имена героев и божеств, чтобы новой сагой, новой легендой пронестись в сознании людей, поманить в свою дальнюю даль, зачаровать душу нового человека. И надо всей безудержностью поэзии ярким колоритом сказки и безбрежной фантазией литературы смыкались рамки строгой историчности, трезвой хронологии и тщательно выверенной научности.
Поиски кладов уступили место науке, бессистемное накопление фактов слагалось в стройную картину эпох, событий, законов истории, иллюстрировалось предметами материальной культуры.
Имена представителей новой науки — археологии — все чаще звучали в печати. Книги Амалино, Масперо, Моргана, Пири — овладевали воображением читателей. Все казалось, что вот, стоит только протянуть руку, и откроется волшебным мановением жеста город, некрополь, хранилище рукописей, древний храм, полный таинственных богов неведомого культа.
На имя Туркестанского генерал-губернатора поступило множество писем с просьбой разрешить раскопки на территории края — то в окрестностях Ташкента, то в Самарканде. Просителям отсылались неизменные отказы, но ведь когда-то надо было, наконец, всерьез начать заниматься историей и археологией Средней Азии! Не может же, как спящая царевна, ждать волшебного поцелуя для пробуждения Афрасиаб. Надо разыскать и описанные историками знаменитые сады Тимура с их роскошными дворцовыми постройками; надо найти обсерваторию Улугбека; надо определить, действительно ли Гур-Эмир — усыпальница династии тимуридов и самого Тимура. Там ли похоронен Улугбек, и верно ли предание, что ему отсекли голову? Все это способно заполнить не одну жизнь, хватит ли отмеренного Вяткину века?
Друзья зовут в Петербург учиться — Бартольд на исторический факультет, а другие — на факультет восточных языков. Но разве тут уедешь?! В последнее время Василий Лаврентьевич так много исследует источников и документов, много пишет и много печатает. Дух сказки реет над Самаркандом. Вяткин собирает легенды и предания, печатает статьи и в «Туркестанских ведомостях», и в «Сборниках материалов для справочной книги Самаркандской области». Это статьи фольклорные и исторические, рецензии на книги друзей — всегда аналитичные, умелые.
Вяткин пишет работу о Ходже-Ахраре, пытается исследовать начало отношений Деревенского шейха и Мирзы Улугбека; это помогает ему создать великолепные «Примечания», вернее, широкий «Комментарий» к переводу на русский язык книги «Самария» Абу-Тахира Ходжи.
Итогом работ над вакуфными и казийскими документами явились два солидных труда — «К исторической географии Ташкентского района» и «К исторической географии Самаркандского вилайета». Работы Вятки-на высоко оценены авторитетами науки. И опять зовут его приехать учиться. А как бросить все?! Ведь ученье продлится пять или шесть лет. Без Василия Лаврентьевича все его так тщательно оберегаемое хозяйство — исторические памятники и городища придут в упадок и погибнут.
Вот недавно получили обращение Императорской археологической комиссии к генералу-губернатору Туркестана с просьбой «оказать содействие командированному лицу ободрать изразцовую облицовку с некоторых зданий на мазаре Шах-и-Зинда для доставления этой облицовки в Петербург, в училище технического рисования барона Штиглица… где облицовка эта лучше сохранится».
