— Ко мне их! — А казакам своим приказал: — Ставьте виселицы на стене!

Поляков оказалось трое, но у двоих из них были жены дети…

Кондрацкий на размен согласился. Пленные казаки вернулись в Сучаву, а из Сучавы были изгнаны три семейства.

К этим несчастным и пришел князь Дмитрий Вишневецкий.

— Вы в Сучаве всю осаду, — сказал он им, — вспомните, нет ли у молодого Хмеля любимого места, откуда он за боем смотрит?

— Как же! Он всегда на одном месте сидит! — сказали обиженные на Тимоша горожане. — Все про то место знают.

— Не могли бы вы показать мне это место?

— Вон там! — охотно тыкали пальцами горожане в сторону крепости. — Вон, где обрыв. Высокое место. Оттуда во все стороны видно.

Это жизнь у людей долгая, как бы коротка она ни была, у смерти — нет времени.

Ядро ударилось в телегу, и Тимош получил сотню несмертельных ран. Его, как сыпью, побили занозы, большие, малые, мельчайшие.

Первым подбежал к наказному гетману Георгий, подхватил под руки.

— Да не ранен я! Это пустяки! — Но кровь заливала одежду, Тимош покачнулся. — Погляди тут! — кивнул Георгию. — Что-то они затевают. Пушки перетаскивали. Федоренко пусть готовым будет.

Сел на коня, доскакал до цитадели. Сам поднялся в покои Домны Тодоры. С мгновение смотрели друг на друга. Ни единая жилочка не дрогнула в лице княгини: а стоял перед нею человек, одежда которого набухла от крови.

— Панцирь не надел, — сказал Тимош виновато. — Куда мне лечь?

Его уложили.

Одежды пришлось разрезать. Два лекаря в четыре руки принялись извлекать из тела бесчисленные осколки телеги.

— Приятно, — подбадривал их Тимош. — Телу все легче и легче.

Но скоро стало совсем легко. Тимош забылся.

Домна Тодора приказала выкатить из подвала несколько бочек вина.

— Слава Богу, обошлось! — пили казаки здоровье Тимоша да еще и смеялись: — Эка ведь! Телегой поранило! Каких чудес только не случается с нашим братом.

Домна Тодора потчевала казаков лесными орехами и серебряными талерами. Была приветлива и весела.

Ночью со стены на веревке спустили человека.

Это был толмач Георгий. Он одинаково хорошо знал польский и молдавский языки — значит, ему легче пройти через кольцо осады. И еще — он близкий к Тимошу человек, он должен сообщить гетману Хмельницкому о том, что Тимош ранен, что крепость без Тимоша долго не устоит.

Пять дней понадобилось Георгию, чтобы добраться до лагеря Богдана Хмельницкого.

Гетман выслушал гонца в присутствии своих полковников, потом всех отпустил, усадил Георгия за свой стол и попросил еще раз все рассказать, ничего не утаивая.

— Тяжко ли ранен сын мой? — спросил Богдан.

Георгий не отвел глаз, сказал правду:

— Раны не тяжелы, но их не меньше сотни. Врач Домны Тодоры опасается антонова огня.

— Крепко ли стоят казаки в Сучаве?

— Георгица реку отвел от города. С водой беда. Лошади падают — кормить нечем. Казаки кониной кормятся да вином… У Домны Тодоры вина припасено в подвалах много, — Георгий опустил голову, но тотчас и поднял, не хотел прятать глаз от гетмана. — Без Тимоша Сучава недели не продержится.

Универсалы Хмельницкого ко всему народу, в которых гетман призывал вооружиться и быть готовыми к нашествию польского войска, были разосланы по городам и весям Украины еще в первые дни, как дошла до Богдана весть: Сучава в осаде. Народ услышал своего гетмана.

Казацкое войско пополнилось двадцатью тысячами охочих людей. Теперь у Богдана Хмельницкого было шестьдесят тысяч.

Наградив Георгия, гетман отпустил его. Оставшись наедине со своим горем, сидел, глядел на огонек свечи, не думая ни о чем, радуясь красоте огня. Но свеча таяла и сгорела наконец. Язычок огня тянулся изо всех сил, будто улететь собирался, даже крылышками захлопал, да и погас.

— Господи, пронеси! — вспомнил о Боге Хмельницкий.

Он так и не сдвинулся с места. Сидел во тьме, сначала все глядел, будто с надеждой какой-то, на красную точку дотлевающего фитиля, а потом пялился во тьму, пока не заснул здесь же, за столом.

Утром гетман объявил поход на Молдавию, но войско исполнить приказание не поторопилось.

К гетману пришли полковники, и полковник черкасский Ясько Порхоменко сказал за всех:

— Непотребно нам чужую землю оборонять, а свою оставить без защиты, волкам на потеху. Будем здесь стоять и свою землю оборонять!

Черная кровь кинулась Богдану в голову. Выхватил саблю, рубанул полковника. Ясько едва успел отпрянуть да левой рукой от удара заслониться. Сабля рассекла руку до кости. Полковники выскочили от гетмана и тотчас пошли все вместе думать, как быть дальше.

Богдан, оставшись один, попросил себе кофе, который очень любил. Пил кофе маленькими глотками, совершенно спокойный, словно и не произошло ничего, и только глаза глядели в точку да щурились. Сделав один решительный ход, гетман обдумывал следующий…

Допил кофе, попросил вина. Выпил половину кубка, остальное на ворот себе выплеснул, для запаха.

Явился к войску пошатываясь, веки от слез набрякшие.

Трижды поклонился казакам в ноги. Махнул рукою слугам своим:

— Выкатывай бочку!

Слуги выкатили огромную бочку меда.

Богдан снова поклонился казакам.

— Детки мои! Пейте, гуляйте, как я гуляю, потому что сын мой и братья ваши казаки сидят в Сучаве, а помочь им — не могу! Не слушает войско своего гетмана. Напейтесь и выдайте меня с головой, хоть полковнику Порхоменко, которого я несправедливо обидел, хоть королю, хоть самому черту!

— Пан гетман! — закричали казаки. — Приказывай! Мы с тобой быть все готовы!

Ночью Домна Тодора спустилась в подземелье, чтоб ни единая душа не могла подсмотреть за нею, и молилась богу своего детства — Аллаху. Тимош горел в антоновом огне.

Княгиня и рада была допустить до Тимоша его полковников, да они бывалые люди, сразу поняли бы — не жилец их наказной.

Умер Тимош через две недели после ранения, огромная сила жизни была в нем, но и она сломилась перед болезнью.

Домна Тодора хлопотала над телом усопшего, словно ничего важнее не было в ее жизни. Лекари Домны забальзамировали Тимоша.

— Положите его в постель! — приказала княгиня. — Подрумяньте щеки.

Отошла, долго смотрела с разных сторон.

— Как живой!

Разрешили в тот же день рвавшимся к Тимошу Федоренко и старшинам поговорить с болящим.

Казаки вошли в залу, увидали в дальнем конце огромную, под балдахином, постель.

— Спит он! — замахал на казаков руками лекарь. — Спит!

Казаки, придерживая оружие, вышли из залы.

Город голодал, умирал от жажды.

— Вино кончается, — сообщили Домне Тодоре.

— Господи, дай же мне силы! Я верю, помощь уже идет.

Она сама подносила казакам вино, смешанное с водою. По-украински Домна Тодора говорила уже вполне сносно. И она не жалела слов, не жалела времени, не думала о пулях и ядрах. День-деньской обходила стены, принося казакам питье и ободряя словом.

Но недаром говорят: посуда, которая протекает, не наполняется…

Восьмого октября казаки ворвались во дворец.

— Куда ты упрятала Тимоша? — кричали они на Домну Тодору и грозили ей, безоружной женщине, саблями и ружьями.

Она подняла руку и стояла каменная, белая, как соляной столб. Казаки умолкли.

— Вы хотите видеть Тимоша? Идемте же.

Она привела их на ледник и показала гроб, в котором отдыхал от Сучавы наказной гетман Тимош Хмельницкий.

Карых и Загорулько шли от Тимоша, света Божьего не взвидя. Плакали, как малые дети. Утирали слезы друг другу и опять плакали.

Ударил колокол. Полковники созывали казаков на раду.

— Тимош умер, — сказано было. — Помощи ждать не откуда. Отвезем же тело нашего Тимоша отцу его.