За победы и за поражения расплачивается народ. Плата бывает всегда одна и та же — платит кровью и болью.

На Успение Богородицы позвали Степаниду в Черемошное на престольный праздник в хоре петь.

Летнее ненастье иссякло. На тепле все росло, все зрело. Яблоки уродились. Вести от казачьего войска приходили добрые, обрезали крылья королевскому белому орлу.

Степанида опамятовалась от прежних бед да и нашла себя пригожей девушкой девятнадцати лет от роду.

Душа встревожилась, а в сердце покой и уверенность. Сама на себя дивилась Степанида, вот взбрело ей в голову, что уже на этой неделе посватают ее.

Ни кола ни двора, при церкви в Красном жила, а тут вон какие шальные мысли — замуж девушке невтерпеж! Подшучивает над собой Степанида, однако глупостям не противится.

Уже на околице Черемошного были, когда налетели татары.

— Вот и повенчали девушку, — сказала себе Степанида и даже горечи не изведала. Жить среди беды стало ей в обычай.

Во главе татарского отряда стоял ногайский мурза. Отряд его был невелик, но мурза, зная, что казачье войско далеко, действовал нагло, без спешки.

На второй день добрались до Немирова. Татары ограбили и этот несчастный город, забрали женщин, детей и столь же беспечно, веруя в безнаказанность, двинулись на юг, но казаки сумели постоять за себя.

Между Немировом и Тульчином отряд сотника Забияки напал на мурзу и отбил полон.

— Ты чья?

Степанида вздрогнула. Облокотясь на луку седла, смотрел на нее, ожидая ответа, немолодой казак, но уж такой синеглазый, что Степанида как глянула в эти синие бездны, так и потонула.

— Чья ты, спрашиваю? Где дом твой? — повторил вопрос казак.

Степанида улыбалась и не отвечала. И он тоже улыбнулся ей, и глаза его потеплели.

Не обмануло все-таки сердце девушку. Взял бездетный вдовец Кондрат Осадчий замуж Степаниду. Нашла она наконец и любовь, и гнездо.

Кондрат Осадчий жил в Веселой Кринице. Доброе то место было.

Королева Мария, мадам Гебриан, фрейлины де Ланжерон и Женевьева де Круа слушали сказку.

Сказывал мужик, по второму разу сказывал.

В первый раз вздумалось ему позабавить той сказочкой проезжую да перехожую братию в шинке. Королевский соглядатай, решив, что сказка сия вредная, а по военному времени небезопасная, схватил мужика и отправил в тюрьму.

Оказалось, мужик этот — собственность князя Вишневецкого.

Князь потребовал немедленно выдать ему его человека. С Вишневецким почли за благо ссоры не заводить и злополучного бахаря из тюрьмы привели в покои королевы, ибо она пожелала слышать сама страшную для королевства сказку.

Мужика причесали, умыли, дали ему чистый кафтан, и теперь, стоя перед первыми паннами королевства, он с жаром рассказывал сказку, которая сначала чуть было не погубила его, а потом вознесла до королевского дворца.

Мужик смекнул: не прошибиться ему нужно! Ой не прошибиться! Вдарился он королеве в ножки, а когда его подняли, как бы и онемел, и ослеп, загородя глаза руками.

— Что с ним? — спросила королева слуг.

— Ослеп от красоты ее королевской милости! — звонко выкрикнул мужик и тотчас осип и проскрипел, показывая на горло: — Немею. Горло ссыхается!

— Дайте ему вина! — сказала королева.

Герцогиня де Круа поднесла мужику серебряный кубок. Он выпил вино до дна, почмокал толстыми губами.

— Вот оно чего королева-то наша пьет, государыня! — сказал он, обращаясь к слугам, сияя синими пуговицами глаз. — Сладкости неописуемые, ароматы ангельского чина!

Королева и ее дамы улыбались.

— Расскажи нам сказку…

— Ох, горе мое соленое! — мужик покрутил головой. — Ну, так и быть, слухайте. Жила-была королева Елена. Была она прекрасная, но премудрая. Выкормила королева Елена вошь с кабана. Держала вошь в стеклянной банке: кто отгадает, что это за зверь, за того обещала замуж пойти, ну а кто не отгадает, а на ее королевскую прелесть польстится без ума, того — казнить. Смелых много, а умных мало. Многие ходили зверя отгадывать, да и распрощались с головами.

И пришел тогда к королеве Шелудивый Буняка. Веки у него до земли росли, два мужика те веки вилами поднимали. Редко глядел Буняка на свет Божий, но зато видел на сто миль. Подняли ему веки, воззрился он на банку со зверем да и говорит: «Вот так диво! Да это ж вошь!»

Королеве делать нечего, отдала она Шелудивому Буняке королевство, но замуж за него не захотела пойти. Слишком гордая была, вот и убежала.

Подняли Буняке веки, увидал королеву и погнался за ней, как ветер. Королева, уходя, горы сыпала, чтоб остановить Буняку. Те горы от Киева до Львова стоят. На Подгорцах королева окопалась, около города Плесника. Тут как раз шел польский королевич. Полюбились они друг другу, и стал королевич защищать королеву. Да Буняка саблями не махал, из пушек не палил, он только крикнул, а земля и затряслась.

— Ты, королевич, хочешь войском боронить вероломную, отнять у меня жену? Отец твой давал тебе войско с наказом. А наказ был держаться правого пути, если ты не хочешь погубить себя, войско и все королевство.

Королевич и Елена хотели бежать, но Буняка окружил их чарами. Они с места не могли сдвинуться среди горных теснин!

Тут рассказчик вдруг всплакнул.

— Жалко! — сказал он очень хриплым голосом. — Невозможно, как мне их жалко. Немею.

Королева милостиво посмотрела на герцогиню де Круа. Прекрасная панночка наполнила серебряный бокал вином и вдругорядь поднесла мужику. Тот выпил вино, потряс в себя сладкие капли и ободрился.

— Ну, значит, что ж! Теснота, скалы кругом жуткие, как в колодце, а Елена за ненаглядного королевича держится, смерть ей с милым — мила, жизнь с постылым — невыносима. Вот и заклял их Буняка Шелудивый страшным заклятием: «Ты, королева, со своим даром, казною и людьми, провалишься. Только раз в год, в ночь перед Пасхой, и то на единую минуту, ты будешь выходить на землю со всею пышностью и богатством. И ты, королевич, провалишься со своим войском. Будешь терпеть кару до той поры, пока Польша погибнет. Тогда каждый год в пасхальную ночь станет разверзаться ход до твоего подземного жилища. Кто будет счастлив, тот войдет к тебе. И ты спросишь: «Пора ли уже?» И если ответит: «Уже пора для тебя!» — тот станет твоим избавителем. Тогда ты войдешь и отобьешь свое королевство». Тут и сказке конец.

Мужик замолчал, опустил голову.

Королева сидела задумавшись.

— Народ беспокоится о судьбе королевства, — сказала печально. — И оставляет надежду. Сказителя надо наградить.

— Ваша королевская милость! — воскликнул мужик. — Дозвольте туфельку вашу поцеловать!

— Вот и новая сказка! — улыбнулась мадам Гебриан.

Королева поднялась. Мужик опустился перед своей королевой на пол и чмокнул обе туфельки.

Герцогиня де Круа дала мужику золотой, и его отпустили с миром.

Сказки предвещали недоброе, по всей Польше передавали слова короля, сказанные им перед войском, после Зборова.

— При предках наших из поколения в поколение поляки были доброго храброго сердца и рыцарством своим славу добыли себе и потомству. Про то нашим хроникам не стыдно было писать. Вы, нынешние поляки, — злой народ, ибо предков своих добрую славу сгубили. Ваша добыча — злая гибель отчизне. О делах ваших в хрониках писать не годится. Меня, монарха своего, неприятелю уж совсем было выдали по трусости своей. Под возами от войны прятались и в возы. Юбок не было — полезли бы и под юбки от страха. Прислуга ваша, повара, возничий — храбрее вас оказались. Упаси меня Господи против неприятеля ходить с такими, как вы, злыми предателями. Буду требовать сейма, чтобы взял с вас деньги для найма иноземного войска, которое такого предательства, какое выказали вы своему королю и своей отчизне, себе не позволяет. Вы, шляхта, для отчизны своей — горше неприятеля. От меня вам ласки королевской не будет.