Тимош, сидя на деревянном брусе, через смотровую щель между зубцами наблюдал за передвижениями вражеских войск.

— Сам пан Кондрацкий ведет войско на приступ. Половину армии собрал перед воротами… Не поддеть ли нам его? — быстро спросил у Федоренко и Стефана Лупу, которые стояли рядом. — Ударим, смешаем ряды, заберем лестницы — и назад.

— Кони плохие стали. — Федоренко был смущен дерзостью замысла.

— Сегодня они плохие, а завтра еще хуже будут. Еды им не прибавится. Нет, нам и впрямь пора познакомиться с паном Кондрацким!

Князь Дмитрий Вишневецкий устанавливал большую мортиру. Он устанавливал ее так, чтоб снаряды падали на цитадель. После смерти своего великого дяди, князя Иеремии, Дмитрий уехал в немецкие земли. Не для того, чтобы развеяться, а для того, чтобы стать ученым-воином. Особенно его тянуло к пушкам. Он учился сначала в Голландии, потом переменил несколько немецких княжеств. Его уже стала занимать не разрушительная сила огня, но сам полет ядра. Оказывается, полет этот можно высчитать. Это не стихия. Баллистика завела молодого князя в дебри математики. И цифирь, одна цифирь — стала ему спасением от себя же самого, когда он узнал: Роксанда венчалась с каззаком Тимошем. Только тогда он признался себе, что вся эта поездка за немецкой боевой наукой совершена ради спасения Роксанды. Он собирался явиться, как сам Георгий Победоносец, и защитить молдавскую княжну от варвара. Но у варвара было под рукою войско, а молодому Вишневецкому еще предстояло делом доказать, что он — князь не только по роду, но и по воинскому призванию.

Математика спасла, умерила первую оглушительную боль, но не излечила от любви и ненависти.

То и дело впадая в черную меланхолию, князь Вишневецкий вернулся на родину. Когда пронесся слух, что Тимош осажден в Сучаве, он в тот же день оседлал коня и поехал искать встречи с похитителем своего счастья.

Пушка была установлена, и князь Дмитрий сам сделал три первых выстрела: Кондрацкий вел армию на приступ.

И вдруг, когда наступающие были уже под стенами, городские ворота отворились и несколько тысяч казаков врубились в пехоту, как в лозняки.

Впереди всех на желтом коне скакал Он. Князь Дмитрий замер у своей мортиры. Мортира стреляла, но князь и грохота, кажется, не слышал. Это было как видение. Всадник на желтом коне, с луком в руках скакал, пуская стрелы, и каждая находила цель.

Пан Кондрацкий бросил на казаков конницу, но казаки отступили, а со стен, прикрывая их отход, ударили пушки.

— Его конь не касался копытами земли, — услышал князь Дмитрий свой голос и опамятовался. — Что за фантазия?!

Он пришел в свою палатку и написал вызов на поединок. Написал и тотчас порвал послание… Вызвать на поединок хлопа? Этого не поймут. А хам еще и высмеет его, князя, на весь мир. Под стенами Сучавы кого только нет!

— Мне поможет случай! — как заклинание твердил князь.

Отныне он держал коня наготове и являлся к своим пушкам в доспехах рыцаря.

Осада затягивалась, сентябрь был уже на середине, а взять Сучаву казалось делом немыслимым.

Князь Дмитрий дважды еще видел Тимоша, но был от него далеко.

И наконец случай представился.

Отбросив прочь загородившую дверь служанку, Тимош ввалился в опочивальню Домны Тодоры. Она лежала на высоких подушках. Не спала. Давно уже потеряла сон. Где, где князь Лупу, или ему не дороги сундуки его? В сундуках этих — не деньги, не злато-серебро, но его душа. Доберутся до сундуков чужие — и не станет князя Лупу.

Черные глаза Домны Тодоры смотрели на казака без страха.

— Зачем ты пришел? — спросила.

Тимош ухмыльнулся, дернул плечом.

— Как ты посмел напиться? Я приказываю тебе поить атаманов твоих, но твоя голова должна быть ясной. Вся Сучава на тебе! Все будущее дома Лупу и твоего дома!

Она поднялась с постели, набросила халат.

— Лошади дохнут. — Тимош опустил голову и вдруг заорал, затопал ногами: — Лошади дохнут, ведьма! Нам не на чем будет удрать из этой крысоловки!

Домна Тодора зашла за ширму, оделась.

— Иди за мной!

Взяли светильник. Они вошли в домашнюю церковь. Здесь, возле алтаря, Домна Тодора открыла неприметную для глаза потайную дверь, и они спустились крутой лестницей в подземелье. Несколько раз сворачивали в боковые проходы, пока не пришли к черному лазу. Домна Тодора первая втиснулась в нору. Тимошу ничего не оставалось, как ринуться вслед за тещей.

В круглом помещении, сложенном из больших тесаных камней, стояло четыре сундука, а на них и вокруг — груды мешков.

— В сундуках — золото, — сказала Домна Тодора. — В мешках — соболи, парча… Помоги мне спрятать вот это…

Она разгребла в углу землю, достала шкатулку, открыла.

— Это все сплошь алмазы, бриллианты и камни, которым нет цены. Помоги, — показала на стену. — Третий камень от полу, его можно вынуть.

Тимош повиновался. Обливаясь потом, вытянул из гнезда тяжеленный валун. Шкатулку в нишу Домна Тодора поставила сама, и Тимош водворил камень на место.

— Благодарю! — Лицо Домны Тодоры было строгим. — Я никому, кроме тебя, не могла доверить тайну. Если тайник уцелеет и если уцелеем мы — треть его я отдам тебе. Треть!

Домна Тодора пошла в обратный путь, и Тимош поплелся за нею, держась за голову: он и впрямь перепил вина.

Домна Тодора кликнула служанку.

— Отправь к нему кого-нибудь из моих фрейлин, да чтоб пышная была! Казаки пышных считают красавицами.

Тимош решил провести вылазку.

— Или мы добудем для коней фураж, или их придется забить, — сказал он казакам.

Вышли из трех ворот, чтоб запутать врага. Рисковали крупно. На вылазку Тимош взял с собою пять тысяч казаков из семи. За полтора месяца осады казаки потеряли тысячу товарищей убитыми и ранеными. Обороной города остался командовать Стефан Лупу.

Первый казачий отряд выбрался через ворота, ведущие в лес. Здесь была гора, самое неудобное место для атаки, но удар казаков был силен и настойчив. Кондрацкий понял намерение Тимоша. Казачий отряд собирается пробить брешь в кольце окружения и уйти. Пан Кондрацкий послал Стефану Георгию помощь. И тут отворились двое других ворот, и два больших казачьих отряда ударили с такой отвагой и силой, что выбили пехоту из окопов и обратили в бегство. Казаки, однако, не остановились, не повернули, они шли в глубь лагеря.

Князь Вишневецкий понял: свершилось! Желтый конь нес своего страшного, как сама смерть, всадника на его пушки. Пушки уже пальнули, перезарядить их — времени нет.

Князь Дмитрий вскочил на коня, вырвал из ножен саблю, натянул узду и увидал… Ноздри желтого коня черны, с сабли Тимоша льется кровь. И зубы! Зубы у коня и у всадника сверкали.

— Дьявол! — закричал князь Дмитрий, дал коню шпоры и пустил его, да только не грудь в грудь, а прочь, прочь, прочь…

В чистом поле только и пришел в память.

«Боже мой! Струсил!»

Казнить себя времени не было. Помчался обратно. Собрал таких же, как сам, беглецов, повел в атаку.

Казаки волочили к своей крепости две пушки. Уволокли бы, да лошади некормленые — из сил выбились.

Пан Кондрацкий, понявший свою оплошность, всей конницей напал на казаков, и те бежали за стены. Фураж они все-таки раздобыли: возов десять увезли… Но ради десяти возов затевать дело не стоило.

Семеро казаков попало в плен.

Кондрацкий тотчас приказал поставить перед крепостью виселицы.

— Воеводу ко мне! — Тимош сидел на своем обычном месте.

На дворе стояла телега, к которой Тимош привязывал своего коня. Конь ему мог пригодиться в любую минуту.

Казаки приволокли воеводу Сучавы.

— Поляки в городе есть?! — закричал на него Тимош.

— Какие поляки? Поляки там! — махнул воевода рукою в сторону осаждавших.

— Я не о тех. В городе есть хоть кто-нибудь польской крови?

— Есть! — обрадовался воевода. — Есть!