Я не из слабых духом и никогда не просыпался в поту от пережитых кошмаров, пока не осознал, что моя жизнь и вправду была ужасна, и всё, что со мной творили, совершенно неправильно и жестоко. Только здесь я это понял и начал пытаться убежать от своих воспоминаний.

Дети построили на берегу миниатюрную версию Ракушки из обточенных волнами гладких камней. Они очень гордились, завершив проект, на который ушло не меньше месяца. И вслух мечтали создать настоящие дома взамен старым и покосившимся. А их матери говорили, как гордятся своими дочерями и всегда будут рядом, чтобы поддержать и оказать посильную помощь.

Камни глухо стукались друг о друга, пока я толкал, сваливая всё в кучу, разрушая чужую мечту. Волны прибоя заменяли здесь тишину, но я не слышал даже их, толком не отдавая себе отчёта в том, что творил. Когда от маленьких построек ничего не осталось, остановился, тяжело дыша, стирая пот со лба. Упал коленями в песок, только теперь осознав мерзость собственного поступка. Секунда-другая ступора, и я уже пытался собрать всё заново, отчаянно вспоминая где и какому камешку было место. Но тщетно, бесполезно... глупо.

― Гребешок, ― позвала Соль, я не обернулся, удивившись, что не заметил её раньше. ― Гребешок.

Она опустилась рядом, хватая мои руки, покрытые синяками, оставленными после столкновения с тяжёлыми камнями. Схватила и не отпускала, пока я плакал у неё на груди. Лучше бы я никогда не изведал этого мира и был бы гораздо счастливее, собственная жизнь не казалась бы мне таким дерьмом.

Перестав отправлять отчёты, я хотел во всём признаться, но губы слипались в тщетных попытках. И я просто молча и хмуро глядел в лицо Соль, что никогда не переставала мне улыбаться и никому так и не рассказала, кто именно сломал миниатюрную Ракушку.

И даже когда Соль забирали, я не нашёл в себе сил прокричать её имя...»

― Что ты там строчишь? ― спросила Димбо, поворачивая ко мне свою любопытную физиономию.

― Дневник. Можешь посмотреть, если хочешь. Но это мой язык, поэтому ты всё равно не поймёшь ни слова.

― Куда уж мне, ― скептически отозвалась объездчица, пока мы ждали возвращения Васхи и Новжи, устроившись за столиком «Развесёлой путницы».

Малка, присутствовавшая тут же, упорно меня игнорировала. Не нужно было родиться чутким человеком, чтобы ощутить её враждебность. Но я не мог её в этом винить.

― Зачем ты пишешь дневник? ― не отставала не находившая себе места от скуки Димбо.

― Чтобы привести в порядок мысли.

― Крайне секретные мысли, полагаю, ― она странно поиграла бровями, делая непонятные мне намёки.

― Нет. Просто на вашем языке я пишу гораздо хуже, чем говорю.

Снова склонившись над толстой тетрадью в кожаном переплёте, я макнул перо в чернильницу.

«Утратив хозяев, я чувствовал растерянность и не знал, кому мне теперь можно лгать, а кому нет. Всё перемешалось в голове. До того самого момента, когда встретил её ― женщину с мечом в крепко сжатых руках. Это не могло оказаться правдой, и сперва я решил, что это такой же раб, как и я. Но она вела себя иначе, в этой гордой и твёрдой походке не угадывалось раболепства. В определённый момент я всерьёз решил, что вижу перед собой мужчину в теле женщины. Так же решила и моя плоть, когда остриё клинка защекотало кожу. Но на её лице не дрогнул ни единый мускул, а в глазах разлилось отвращение, а не похоть. Мне стало не по себе, потому что я более не понимал, кто стоял передо мной.»

― Васха странная, верно? ― проговорил я вслух.

И Малка и Димбо одновременно посмотрели на меня, пусть девочка и сразу же отвернулась.

― Мягко говоря, ― усмехнулась объездчица.

― Но ты всё равно собираешься следовать за ней?

― Я последую за кем угодно, если это избавит наш край от дальнейших потерь и возвратит похищенных. Сама не верю, что всё это говорю. Ещё недавно я просто объезжала самых диких и необузданных лошадей, а теперь намереваюсь переплыть Несмолкающее море, даже толком не зная, что меня ожидает на другой стороне.

― Но он знает, ― подала голос Малка, косясь в мою сторону. ― Хочешь вернуться туда, Арчи? В эту свою Империю?

Я опустил взгляд, потому что был приучен всячески избегать конфликтов и никак не отреагировал на выпад девочки, что едва ли могла причинить мне хоть какой-то ущерб, не в силу слабости, но в силу иного отношения к насилию. Меня обучили проглатывать всё.

Не дождавшись ответа, Малка отвернулась, продолжив созерцать посетительниц таверны. Разговоры нынче были только об одном, и все тихо молились Предкам о благополучном исходе. О том, что те, кого прозвали «мужчинами», больше никогда не вернутся. Эта вера сверкала в глазах, таяла на губах, проносилась с первым осенним ветром, что уже начал рвать листву с редких и без того голых деревьев Безбрежных равнин.

«― Гребешок, она вернётся сегодня. Стоит ли мне признаться в своих чувствах? ― Соль волновалась, сегодня она причёсывалась чаще обычного, постоянно проверяя внешний вид в первых попавшихся отражающихся поверхностях, начиная от вычищенных чайников, заканчивая металлическими кружками, заполненными до краёв водой. ― Гребешок, я так счастлива сегодня. Ты порадуешься вместе со мной?

Второе она нацарапала сажей на дощечке, я понял только половину написанного. Но всё же когда приехала та, кого она так долго ждала, ощутил одиночество. Наверное, это было несправедливо по отношению к Соль. Но, наблюдая со стороны за парочкой женщин, ворковавших как голубки на крышах самых роскошных зданий Империи, где обитали исключительно богачи и знать, я, сам того не замечая, грыз ногти. Сгрызал до самого основания пальцев. Боль приводила в сознание, заставляя возвращаться к своим делам. Обычно я помогал готовить еду и в то же время учился вместе с детьми, дабы постигнуть чужой язык.

Я вовсе не ревновал Соль, но завидовал тому чувству, что они делили друг с другом. Как же страшно я завидовал.»

Димбо вытянула ноги развалившись на скрипнувшем от возросшего веса стуле.

― Кажется, Новжа и Васха довольно близки, ― заметил я.

― Похоже на то, ― согласилась объездчица.

― Может ли быть...?

Громкий развязный смех Димбо оборвал мой недоговорённый вопрос, встревожив нескольких посетительниц, расположившихся по соседству.

― Значит, у вас, у мужчин, тоже есть любовь, ― проговорила она, подперев подбородок и хитро глядя на меня.

― Нет, ― отрешённо ответил я. ― У нас нет никакой любви, хотя порой его так называют.

― Его?

― Секс.

В этот раз Малка бросила в мою сторону короткий осуждающий взгляд. Я вернулся к дневнику.

«Здесь, впрочем, как и у нас, о сексе знали с ранних лет. Это не скрывалось, но отношение было иное. Однажды я проходил мимо дома Соль. Занавеска, что должна была скрывать комнату от посторонних глаз, колыхалась от порывов вечернего ветра. А, заметив происходящее внутри, я уже не мог просто пройти мимо. Ноги будто онемели.

Совсем обнажённые женщины кардинально отличались от мужчин. Они нежно и осторожно касались тел друг друга, пальцами, губами. Улыбались и щурились от наслаждения, сплетались в тесных объятиях. На мимолётное мгновение мне показалось, что Соль заметила непрошенного свидетеля, но вот она уже проводила рукой между ног своей возлюбленной. Я закрыл лицо ладонями, продолжив наблюдать сквозь чуть раздвинутые пальцы. Не знаю, сколько я там простоял, но так и не увидел слёз боли и не услышал призывов остановиться. Закончив, они задули свечи и тихо заснули. А мне хотелось расцарапать себе грудь от муки, что рвала сердце на куски.

Никогда и никто даже не пытался быть нежным со мной, а самый первый раз ознаменовался кровью и ноющей болью во всём теле. В очередную ночь я решил, что так оно и должно происходить, и научился получать удовольствие от страданий, что испытывал. Насилие стало возбуждать в той же степени, как возбуждало моих насильников.»

― Ты не сможешь вечно притворяться женщиной, ― веско заметила Малка, не оборачиваясь.

― Я больше не притворяюсь.