Когда в беседе они дошли до Юрия, Тамара внимательно посмотрела на тетку, как бы стараясь угадать правду.
— Скажи мне, откуда пошли эти лживые измышления про царя?
Но Русудан менее всего хотела сейчас раскрывать перед Тамарой свои намерения.
— Никто никогда не знает, где кончается ложь и где начинается правда, — уклончиво ответила она. — Не будем искать ни лжи, ни правды в этом деле. Надо благодарить судьбу за то, что она помогает тебе пресечь узы, которые для всех твоих подданных стали ненавистными.
Из этого ответа Тамара заключила, что Русудан не имела желания проверять правильность слухов, распространяемых про Юрия, а, напротив, хотела воспользоваться ими как благовидным предлогом для развода. На этом они расстались, не продолжая щекотливого разговора. С уходом Русудан настроение Тамары резко изменилось. Она не могла с такой безразличной жестокостью отнестись к Юрию, как это делали окружающие; втайне она понимала его душевное состояние и не только не судила, но высоко ценила его стремление быть дальше от придворной жизни, и тем более росло в ней чувство жалости к нему, желание загладить вину перед ним и сохранить его своим другом. И теперь, когда ей предстояло расторгнуть их брак и расстаться с Юрием, она, к удивлению своему, не испытывала удовольствия от этой мысли. Перед ней неотступно стоял образ Юрия, а в памяти оставались слова, сказанные им Астар в последний вечер в Исани: «Передай царице: нет моей вины ни перед богом, ни перед нею, а ее вина велика предо мною».
Она не могла забыть также их последнего свидания перед походом на Карс, когда он мог прибегнуть к своему супружескому праву, освященному церковью, но предпочел лучше страдать, чем выйти из послушания ее воли. Все эти воспоминания отравляли ей радость предстоящего свидания с Сосланом и так глубоко вонзались в сердце, что ей казалось, что они будут преследовать ее всю жизнь, никогда не дадут ей покоя. Кроме того, Тамара не могла не оценить огромной пользы, принесенной Юрием государству. Иверия с его помощью была утверждена в своих границах, имела крепкую единую власть и могла теперь спокойно развиваться и процветать под ее управлением. Она не могла не быть благодарной Юрию за все его старания оградить ее от врагов и освободить от их влияния. Она готова была всемерно поддерживать его, лишь бы он добровольно покинул Иверию. Ее размышления были прерваны приходом Астар, которая одна проникала в сердце Тамары и знала много того, чего не знали окружающие. Лицо верной рабыни выражало крайнюю степень тревоги и огорчения.
— Какие вести ты принесла мне? — спросила Тамара, обрадовавшись ее приходу. — У меня есть к тебе поручение.
— О, милостивейшая царица! Невозможно передать, что делается в столице! Наши князья угнали царевича в Палестину. Теперь они, как змеи, вылезли из своих щелей и шипят против царя, желая ужалить его. Чего только они не выдумывают про него, в каком только грехе не укоряют!
— Подожди, — остановила ее стенания Тамара, — мне надо узнать, кто распространяет клевету про царя, проверить, есть ли какая вина за ним, правильно ли его обвиняют в распутстве! Найди верных людей, которые могли бы следить за домом царя и собрать все необходимые сведения.
— О, повелительница! С той поры, как царь побывал здесь без твоего разрешения, он живет, как затворник. Никто не имеет к нему доступа, кроме служилых людей, вдов и сирот.
— Правильно ли ты говоришь? — усомнилась царица, зная, что Астар была теперь самым преданным другом Юрия и всячески защищала его перед своей повелительницей. — Скажи мне всю правду! Есть ли у него наложницы?
Астар заплакала и долго не отвечала. Видимо, она сильно огорчилась вопросом царицы и не могла на него найти ответа.
— О, милостивая царица! Что на свете горше и неутешней его жизни? Бог простил бы царя, если бы он нашел исцеление от любви и хотя бы в мыслях изменил владычице своего сердца. Вокруг него нет ни одного человека, с кем бы он мог разделить свое горе. Гузан, по Вашему распоряжению, покинул столицу, находится в Кларджети, и царь не воспротивился его отъезду. Кроме дружинника Романа, при нем никого нет.
Ответ Астар вполне удовлетворил царицу. Она поняла, что верная рабыня без ее приказания вела неослабное наблюдение за Юрием и знала все, что делалось в его доме.
— Сжалься над ним, — в слезах просила Астар, — чтобы он не проклинал нас ни в этой жизни, ни в будущей! Допусти его свидеться с тобою!
— Не знаешь, о чем просишь, — грустно ответила Тамара. — Иди, пошли гонца к патриарху. Я прошу его пожаловать ко мне для беседы.
Астар ушла. Оставшись одна, Тамара твердо решила положить конец мучительной неопределенности в положении Юрия, той нестерпимой фальши, которая создалась в их отношениях. Она думала, что это поможет ему побороть любовь к ней и даст возможность каждому из них свободно располагать своей жизнью. Теперь, в ожидании приезда Сослана, ей предстояло решить две трудные задачи: склонить Юрия к разводу и получить согласие патриарха. Микель был оставлен почти всеми своими приспешниками, большей частью высланными из столицы, как она знала, и глубоко сожалел о всем происшедшем. Каждый раз, встречаясь с Абуласаном, он упрекал его за безрассудность, которая была проявлена ими в избрании Юрия на царство, и за несправедливое отношение к царевичу Сослану. Он охотно отправился к царице, надеясь успокоиться в беседе с нею и найти поддержку против своевольного царя, с коим он оказался бессильным справиться.
Тамара встретила его учтиво, но холодно, показывая своим видом, что вызвала его по важному и очень неприятному делу, что ему придется проявить известную уступчивость и сговорчивость и не противиться ее воле.
— Святой отец! Я пригласила Вас к себе, — начала Тамара сухо и официально, — дабы совместно с Вами обсудить и решить дело, которое одинаково важно как для Вас, руководителя нашей церкви, так и для меня, царицы Иверии. Вы помните, святой отец, что корона дана нам для совершения благих дел, прославляющих наше отечество, а отнюдь не для прикрытия пороков, развращающих народ и порождающих в стране насилие и беспорядок. Скажите мне, чьи беззакония надо карать — того ли, кого Вы сами избрали и возвели на царство, или тех клеветников, которые безнаказанно позорят честь царя, одинаково оскорбляя и нашу честь, унижая и наше достоинство?
Тамара замолчала, ожидая ответа, но Микель тоже молчал, находясь в крайне затруднительном положении. Он понял, что от его ответа сейчас зависит дальнейшая судьба Юрия, и понимал также, что царица спрашивала его вовсе не из праздного любопытства, а для принятия определенного решения, которое имело важное значение не только для личной судьбы царицы, но и для всего государства. Микель пожалел, что перед своим приходом, прекрасно осведомленный о настроении царицы, предугадывая ее намерения, мог бы заранее предвидеть все последствия того или иного ответа. Но Микель всегда действовал резко, прямолинейно и никогда не взвешивал ни своих слов, ни поступков. Микель был неимоверно раздражен крутыми мерами Юрия, разогнавшего из столицы всех его друзей и сторонников, но в то же время он не хотел свергать его с престола, полагая, что если бы царица по закону жила с ним, то могла бы сделать царя послушным и сговорчивым и взять всю власть в свои руки.
— Бог будет судить царя, — изрек патриарх лаконично и уклончиво, — тебе же, как дщери церкви, подобает терпеть и вразумлять его кротостью и любовью.
В другое время Тамара не вступила бы в спор с патриархом, но в такой решительный момент она менее всего была расположена внимать призывам к кротости и терпению.
— Святой отец, в свое время Вы отказались вразумлять кротостью и любовью царевича Сослана и хотели предать его церковному проклятию. Почему же теперь, когда вся страна потрясается соблазнами, Вы молчите и не грозите клеветникам церковным проклятием? Где Ваш духовный меч? Почему он не карает преступников?
Тамара ожидала, что ее слова вызовут гневный отпор патриарха, но он молчал, так как сам двоился в мыслях и не знал, что ему делать. Он никак не мог решить: то ли ему поддерживать царя и восстать против его клеветников, то ли ополчиться против Юрия и, не доискиваясь истины в этом деле, воспользоваться общим возмущением, расторгнуть его брак с царицей. Упоминание о царевиче Сослане подействовало на него угнетающе, и он ответил с угрюмой покорностью:
