Вместо мира, спокойствия и радостного ожидания возвращения Давида ей предстояла впереди ожесточенная борьба с человеком, облеченным царской властью и обезумевшим от несчастной любви к ней. Тамара поднялась и лицо ее изменилось.

— Да будет тебе ведомо! — обратившись к Русудан с непреклонной решимостью, сказала она. — Перед людьми я наречена быть женой русского князя, но перед богом я никогда не стану его женой, хотя бы мне пришлось броситься со скалы или заколоть себя. Я никогда не нарушу своей клятвы Давиду!

— О, горе нам! — в ужасе воскликнула Русудан. — Кто предотвратит несчастье, грозящее нашему дому! Будь милостива! Не обрекай нас на гибель!

Тамара взглянула на тетку и с особенным выражением в голосе промолвила:

— Этот государь причинит много огорчения тем, кто его избрал. Он явится орудием правосудия и мстителем нашим врагам. Предоставим ему делать свое дело и не будем предаваться унынию. Я не была бы достойна имени царицы, если бы не умела презирать опасность и очищать отечество от непокорных и вероломных!

Она ушла, оставив Русудан в полном отчаянии.

Между тем Юрий вошел в зал с таким бледным и искаженным лицом, что Абуласан испугался.

— Что случилось с нашим царем? — шепнул он Микелю. — Какие он получил вести, что сразу потерял спокойствие? Почему скрылась царица? Нет ли каких сообщений от Исаака?

Юрий подошел к патриарху и попросил разрешения на некоторое время удалиться, сославшись на внезапное недомогание, не позволявшее ему больше принимать участие в пиршестве.

Абуласан проводил его из зала. Когда они оказались одни в пустых покоях, Юрий вдруг остановился и грозно обратился к Абуласану:

— Кто принудил вас играть столь недостойную игру? Почему прибегли вы к постыдной лжи? Разве вы не знали, что царевич Сослан жив и находится вне опасности? За эту ложь вы понесете жестокое наказание! — и, не дождавшись ответа от Абуласана, он быстрой и гневной походкой удалился.

Напуганный его словами, Абуласан поспешил к Микелю и кратко сообщил ему, что Сослан спасся от Исаака, а новый царь грозит им наказанием за ложное сообщение.

— Теперь я вижу, что бог лишил тебя разума! — произнес патриарх, испытывая раздвоенное чувство: удовлетворения и радости оттого, что Сослан уцелел и сможет поехать за древом креста в Палестину, и неудовольствия и страха от выходки Юрия, который в первый же день воцарения проявил свой непослушный характер и мог в будущем причинить им большие неприятности.

Свадебный пир кончился, гости разошлись. Микель, покинутый друзьями и приверженцами, выходил один из дворца в страшном раздумье. С одной стороны, пред ним вставала исполинская фигура Сослана, который победителем возвращается в Иверию, с другой — на него грозно смотрел новый царь, введенный ими в заблуждение, который мог жестоко расправиться с ними и подчинить непокорных князей своей власти.

Отбиваясь от стражи Исаака, Сослан прокладывал себе путь мечом, за ним неотступно следовал Гагели. Он видел, как начальник охраны старался остановить бегущих, но греки, напуганные богатырской силой Сослана, пришли в такое смятение, что мчались без оглядки подальше от опасного места.

Сослан и Гагели остались одни. В наступившей темноте при слабом мерцании звезд они долго блуждали в глухих переулках и никак не могли определить, куда они двигались. Поэтому шли очень медленно, приглядываясь ко всему, боясь заблудиться и опасаясь встретиться со своими противниками.

Вдруг раздался глухой крик. Гагели, шедший впереди, исчез из вида. Ошеломленный Сослан остановился и увидел перед собой глубокий ров, зиявший в темноте, как пропасть, куда, очевидно, свалился Гагели, не успев предупредить своего спутника об опасности. Он громко окликнул его, но не получил ответа и поспешно начал спускаться вниз, придерживаясь за кустарники, чтобы самому уберечься от падения. Из глубины пропасти донесся тихий голос Гагели:

— Осторожней! Держитесь левее! Наверно, я сломал себе ногу.

Ров оказался таким обрывистым и глубоким, что внизу не было ничего видно, и Сослан спускался ощупью, со страхом думая о том, в каком положении он найдет Гагели. Когда, наконец, Сослан ступил ногой на ровное место, по голосу он нашел Гагели, тот беспомощно лежал внизу, не издавая жалоб и стонов, чтобы не выдать их пребывание в яме.

Радуясь, что они опять вместе, они сидели в этой мрачной пропасти, обнявшись, как родные братья, ободряя друг друга и ища путей к своему спасению.

— Нельзя падать духом, — говорил Сослан. — То, что предопределено, обязательно должно совершиться. Теперь, когда случилась такая беда с тобой, мы должны изменить свое решение и искать спасение не в бегстве, а в каком-нибудь тайном убежище, где можно меньше всего навлечь на себя подозрений. Я уверен, что после сегодняшней схватки Мурзуфл предпочтет взять нас хитростью, а не силой. Закроет все ворота и поставит стражу у пристани.

— Мурзуфл, наверное, будет искать нас в предместьях, полагая, что будем избегать людных мест, и направит свое внимание на загородные монастыри, — сказал Гагели. — Нам же придется укрыться в самом городе и поискать ближайший монастырь, так как по всему видно, я буду скоро в состоянии двигаться.

Гагели был удручен сознанием, что лишился подвижности в такой важный и решительный момент, когда быстрота движений обеспечила бы успех в спасении. Он упрекал себя за неосторожность, боясь, что сделался помехой Сослану. Угадывая его мысли, Давид произнес с укоризной:

— Неужели ты думаешь, что у меня не хватит силы пронести тебя на руках до того убежища, где мы укроемся? Будь уверен, как только мы достигнем безопасного места, мы излечим твою ногу, потерпи немного, дабы преодолеть последнее препятствие!

— Клянусь святым Георгием! Я готов не только терпеть, но потерять ногу, лишь бы не быть Вам в тягость, — воскликнул Гагели. — Если бы наши враги знали, в какую беду мы попали, они бы не выпустили нас живыми из этой ловушки!

Гагели еще не успел закончить своей речи, как вдруг вблизи послышался шорох, затем чьи-то тихие, осторожные шаги, и почти над самой ямой они увидели, как кто-то зажег фонарь, очевидно, чтобы лучше разглядеть, что делалось внизу, во тьме.

— Мы пропали! Видно, нашли нас, — прошептал в ужасе Гагели, думая, что они открыты начальником стражи. Забыв о ноге, он вскочил и невольно застонал от боли, но Сослан ничуть не смутился. После всего пережитого днем ничто больше ему не казалось страшным, он сказал Гагели:

— Успокойся! Какой бы это ни был враг, живым отсюда не уйдет, — и стал ощупью подниматься наверх, цепляясь за выступы и кустики.

— Простите, я напугал вас, — прошептал наверху человек с фонарем, — я пришел за вами.

— Кто ты такой? — спросил Сослан и при слабом свете фонаря едва разглядел участливое простое лицо.

— Меня послал Мелхиседек искать вас. Он целый день искал, но не нашел. Я живу здесь поблизости, хорошо знаю все закоулки. Пойдемте, мы вас укроем!

Как только он упомянул о Мелхиседеке, Сослан очень обрадовался и успокоился. Верный слуга, оказывается, не забыл про них и, находясь в трудных обстоятельствах, поспешил им на помощь.

Вместе они вытащили Гагели из ямы и направились к жилищу неожиданного покровителя. Шли они в темноте, Сослан бережно нес Гагели на руках. По дороге они узнали, что человек, отыскавший их, был грузчиком во Влахернской гавани, но жил близко от Золотого Рога, в укромной и безопасной местности. Звали его Петр Драча, но среди грузчиков он слыл под кличкой «Питер», был дальним родственником Арчила, который перед отъездом сообщил о нем Мелхиседеку.

Получив все эти сведения, Сослан и Гагели уже спокойно вошли в бедный домик Петра на берегу залива, где их ждал Мелхиседек со слугами.

От неожиданности Мелхиседек долго не мог прийти в себя, плакал, смеялся и сокрушался о сломанной ноге Гагели, рассказывал о всех ужасах, пережитых им, когда он узнал о побоище возле базара между греками и иверийскими рыцарями.