Юрий не подозревал, что этой неуступчивостью и внешней холодностью он становился гораздо выше и милее в глазах царицы, которая избегала и чуждалась его исключительно потому, что боялась горячих проявлений его чувств.

— Ты не ошибся! — начала Тамара ласково, но властно. — Я позвала тебя не на радость, а на подвиг. Теперь, когда нам осталось недолго быть вместе, я хотела бы успокоить твою душу и сохранить с тобою мир и дружбу. Поверь мне, так, видно, суждено было нам в жизни, что вместо радости мы принесли друг другу горе. И вот пришло время нам расстаться. Не без горечи признаюсь, что велика моя вина перед тобою за все твои страдания и в прошлом, и в будущем, но иного пути у меня не было. Открываю тебе всю мою душу. Один из вас — или ты, или царевич Сослан — должен уступить место другому. Вспомни, ты обещал быть его защитником, и вот я обращаюсь к тебе как к доблестному витязю… Прошу тебя, исполни мою просьбу! — Тамара остановилась, как бы проверяя, слушает ли ее Юрий, взглянула на него, и впервые после долгого времени взгляды их встретились. Во взгляде Юрия отразилось столько мучительного напряжения, скорби и смертельной боли перед надвигавшейся разлукой, что Тамара невольно склонила голову перед этим невыразимым страданием.

— Если у тебя такая сильная любовь ко мне — запечатлей ее подвигом, — ласково попросила она. — Дай мне свободу, и память о тебе никогда не умрет в моем сердце. Где бы ты ни был, куда бы ни кинул тебя несчастный жребий судьбы, я никогда не оставлю тебя и исполню каждую твою просьбу. Ты приобретешь мою вечную признательность, если дашь согласие расторгнуть наши узы и тихо, без смуты, покинешь Иверию.

Никогда Тамара так ласково и проникновенно не говорила с Юрием, никогда от ее голоса не веяло такой задушевностью и теплотой большого, искреннего чувства, как сейчас, накануне их вечной разлуки. И Юрий не столько умом, сколько сердцем вдруг с неотвратимой ясностью понял, что царица страдает так же, как и он, и что она готова была бы ответить на его любовь, но никогда не поступится своей верностью царевичу Сослану и скорей лишит себя жизни, чем станет когда-либо его женой. Мысль о том, что Тамара втаине гораздо более благосклонна к нему, чем проявляет это внешне, сразу смягчила душевную боль Юрия, и он успокоился.

— Если бы ты повелела мне отдать жизнь свою за тебя, я почитал бы себя счастливым умереть у ног твоих, — после долгого молчания ответил Юрий, — но ты требуешь жертвы сверх человеческих сил. И я был бы презренным лжецом, если бы согласился, не подумавши. Дай мне время собраться с силами, дабы я мог с честью выдержать новое испытание и быть достойным твоего доверия.

Тамара внимательно посмотрела на Юрия, стараясь угадать, что значит его ответ: отказ, данный в уклончивой форме, или внутренняя невозможность для него сразу покориться ее воле и тем самым навсегда отказаться от своей любви, от всех надежд, связанных с нею?

Между тем, Юрий, поняв, что благосостояние государства и дальнейшая судьба царицы зависит сейчас от его решения, укрепился духом и временно забыл о своих страданиях.

— Не устрашайся моей просьбы! — великодушно произнес он. Воля твоя для меня священна, и я никогда не омрачу печалью светлых дней твоей жизни. Ты не можешь укорить меня в том, что я принес зло на твою землю. Враги твои рассеяны, царство окрепло, живи и царствуй, не проклиная меня!

— Ты заслужил мою вечную благодарность, и я никогда не забуду того, что ты сделал для моей родины. Полагаюсь на твою рыцарскую честь и верю, что ты меня не обманешь.

— Скажи мне последнее слово, которое я унесу с собою в могилу, — тихо попросил Юрий и еще тише добавил, — не могу забыть того вечера перед Карсом. Зачем я послушался тебя и не преступил твоей воли? Теперь я заслужил бы свое прощение, и нам не пришлось бы навечно расставаться. Клянусь, мы были бы счастливы!

— Напрасно ты расстраиваешь себя подобной мыслью, — тоже тихо ответила царица, — я полюбила тебя за твое благородное сердце и никогда не забуду твоего великодушного поступка. И я предлагаю тебе — прими мою дружбу! Поверь, любовь перестанет тогда сжигать огнем твое сердце и путеводной звездой засветит тебе в жизни.

Тамара протянула руку, прощаясь с Юрием, и, когда он склонился перед нею, совсем тихо, с неизъяснимой грустью докончила. — И вот мои последние слова тебе: ты мой рыцарь! И как рыцарь будь терпелив и верен! Пусть враги клевещут на тебя. В моем сердце ты будешь жить как благородный русский князь, который не посягнул на мою честь и развязал наши узы. Не бойся ничего, что тебе надобно будет претерпеть! Прими обиду за меня, и я тебе возмещу сторицей!

— Взяла ты мою душу! Делай со мной все, что хочешь, — почти в изнеможении прошептал Юрий. — Моя жизнь и моя душа в твоей власти навеки…

Он поцеловал край ее одежды, и когда поднялся, возле него уже стоял Мхаргрдзели, давая понять ему, что свидание кончилось. Они вышли, а Тамара осталась одна и долго прислушивалась к мерным звукам удалявшихся шагов.

Тимофей больше, чем его повелитель, был озабочен предстоящим турниром в Акре, так как ему приходилось выполнять непривычную для него роль оруженосца и следить за боевыми доспехами господина.

Сослан предпочитал лучше иметь дело со своим слугой, чем с иноземным, и хотя Тимофей был неопытен в этом деле, но зато он проявлял такое рвение и смекалку, что мог превзойти любого служителя западных рыцарей.

Как-то, вернувшись из мастерской, куда он носил запаять железный нагрудник для лошади, Тимофей неожиданно заявил Сослану:

— Слышно, что султан прибудет на ристалище и говорят, будто сам черт выйдет сражаться с ним. На чьей стороне окажется победа, тому достанется крест господень!

Слова Тимофея пробудили живейший интерес Сослана. И хотя он понимал, что Саладин никогда бы не согласился принять подобные условия для своего участия в турнире, тем не менее он сильно разгорячился, представив на одно мгновение, что победа может принести ему такую драгоценную награду.

— Кого ты разумеешь под чертом? — спросил он, уже любопытствуя знать о всех слухах и боясь допустить оплошность, могущую повлиять на тот или иной исход турнира.

— Того самого, кого здесь больше всего боятся: Ричарда Английского, — объяснил Тимофей. — Говорят, по силе и ловкости с ним не может сравниться ни один человек, а что касается его свирепства, то он не уступит самому дьяволу, оттого все и называют его чертом. Слышно, что французский король боится и завидует ему и потому, не рассчитывая на свои силы, подбирает себе самых сильных витязей, которые могли бы за него сражаться.

Сослан впервые в словах простеца Тимофея нашел разрешение мучившей его последнее время загадки: почему Филипп обратил на него внимание, снарядил для его выкупа посольство к Саладину, неусыпно следил за ним и избрал его своим ратоборцем на турнире, тем самым поставив неизвестного иверийца выше всех франкских рыцарей? Сослан как воин и как витязь горел желанием встретиться со знаменитым английским королем и померяться с ним силой на турнире, хотя и понимал, что трудно будет добиться над ним победы. Между тем Сослан не допускал даже мысли о своем поражении, так как оно несло ему потерю чести и славы не только у крестоносцев, но, что было важнее всего, снизило бы его во мнении самого Саладина. Единственным развлечением были для него посещения Невиля, который являлся к нему вместе со щитоносцами и оруженосцами короля, из коих Сослан должен был выбрать себе наиболее искусных и проворных и приучить их к своей манере обращаться с оружием. Было очевидно, что король рассматривал его успех как свой собственный и принимал все меры к обеспечению победы. Образцы самых разнообразных доспехов и вооружения — латы, шлемы, щиты, кольчуги, палицы, секиры, мечи, копья — заполняли помещение, в котором жил Сослан, так как он должен был тщательно готовиться на случай ожесточенных боев и непрерывных схваток с противником. Эти приготовления отвлекли внимание Сослана от неотвязных и тоскливых мыслей о Гагели. На некоторое время он забыл и о франкских рыцарях, поглощенный одной только жаждой славы и победы. Он даже удивился, когда явился Невиль и объявил ему, что на завтра назначен турнир и что рано утром он должен прибыть на ристалище. После тревожной ночи Сослан с Тимофеем и двумя королевскими оруженосцами отправились на Акрскую равнину, служившую еще недавно поприщем кровопролитных боев, где должны были теперь встретиться храбрейшие витязи Запада и Востока.