Между тем Дан-эль-Кебир грозным и неотрывным взглядом смотрел на Гагели. Видимо, он уже принял определенное решение и хранил упорное молчание, тем самым наполняя душу Гагели разъедающим страхом и сомнением. Но он не смутился от его взгляда, так как больше всего заботился о Сослане, а не о себе и, продумав все последствия своего поступка, спокойно ответил:

— Не ищу своей пользы, но ищу пользу для нашей державной царицы. Если вы мне укажете путь, ведущий к истине, то я не имею оснований отказаться от лучшего, лишь бы это не заставило отречься от веры.

— Мы никогда не принуждаем отрекаться от веры отцов, одинаково принимаем в наш союз как правоверных, так иудеев и христиан. Ибо, когда придет Махди, наш пророк, тогда всем откроется истина. От тебя пока требуется немного: соблюдать молчание и выполнить наше поручение при дворе царицы. Если ты докажешь свою решимость и желание служить нашему делу, то будешь посвящен в высший разряд и удостоишься больших почестей. Но берегись обмануть нас! Где бы ты ни был, тебя везде найдет кинжал федави и казнит как изменника!

— Ваше дело — верить мне или не верить, отпустить меня или казнить, — не растерявшись от его угрозы, сказал Гагели. — Каждый из нас преследует свою выгоду, и не мне доказывать вам, что иметь эмиссара при дворе иверской царицы — такое выгодное приобретение для вас, что для этого можно выпустить из неволи совершенно безвинного человека. Сидя в башне со своим слугой, я не принесу вам никакой пользы. Выйдя на свободу, я могу служить посредником между вами и вашими последователями в Иверии и отвести от царицы многие неприятности.

Смелость и убежденность Гагели возымели быстрое и сильное действие на приора. Привыкший к рискованным и опасным решениям Дан-эль-Кебир немедленно оценил все практическое значение вовлечения в свой союз такого члена, как Гагели. Он ничем не рисковал, выпуская пленника на свободу, так как в представлении исмаэлитов вообще никакой свободы в мире не существовало, они везде настигали свои жертвы и убивали их. Напротив, выпустив Гагели, приор мог рассчитывать получить в его лице тайного сторонника, который стал бы содействовать усилению их влияния в Иверии.

Поэтому он, не замедлив, ответил:

— Дарую тебе свободу с твоим слугой. Но прежде чем ты выйдешь от нас, я покажу тебе наш замок и немного ознакомлю с нашим учением.

Он вывел его из темного помещения на высокую террасу, откуда открывался прекрасный вид на далекие Ливанские горы. Замок теперь представлялся Гагели совсем в ином освещении, чем когда они подъезжали к нему с Мелхиседеком. Он обратил внимание на непомерную роскошь отделки, на мрамор и камни, украшавшие стены, на монументальную крепость строения; он много дивился тому, как прочно и недоступно было жилище начальника исмаэлитов, владевшего всеми возвышенными местами Сирии и Персии и носившего гордое название — Владыка гор.

Вдруг Гагели заметил внизу цветущую долину, защищенную со всех сторон высокими горами и такими отвесными утесами, что с них нельзя было спуститься в долину, и все приступы к ней были охраняемы высокими крепостными башнями. Дан-эль-Кебир остановился, сделал знак рукой, и Гагели увидел, как из башен выбросились двое часовых в пропасть и разбились насмерть. На лице Гагели отобразился ужас, а приор равнодушно сказал:

— Ваша царица не имеет подобных послушных слуг, какие по одному ее знаку лишали бы себя жизни. Мы же имеем семьдесят тысяч подобных исполнителей нашей воли, какие с жадностью ищут всякой возможности пожертвовать своей земной жизнью, чтобы удостоиться небесного блаженства.

Гагели хотел сказать, что царица по своему человеколюбию и милосердию никогда не потребует подобного самопожертвования от своих слуг, но тут же решил про себя, что ему нечего вразумлять и учить этих изуверов, а надо скорее вырваться из плена.

Между тем Дан-эль-Кебир, не ограничиваясь этим, вызвал двух федави; по его знаку они поразили себя кинжалами в сердце и замертво упали к ногам испуганного Гагели.

Затем приор учтиво распростился с ним, выразив надежду, что их беседа не изгладится из его памяти и он не забудет про свое посещение исмаэлитов. В этой угрюмой иронии, однако, сквозило определенное напоминание о заключении между ними тайного условия, которое должен был выполнить Гагели при своем возвращении на родину.

Дан-эль-Кебир исчез, отдав распоряжение перевести гостей в другое помещение. Гагели оказался в изысканных покоях, убранных богатыми коврами, дорогими тканями.

Еще не оправившись от всех впечатлений, Гагели испытал сильную радость, увидев Мелхиседека, и заключил его в свои объятия. Они долго не верили, что им суждено было не только вновь свидеться друг с другом, но и обсуждать вместе счастливую весть о своем освобождении. Они провели ночь в тревожной, но приятной беседе, говоря чуть слышно по-иверийски, боясь быть подслушанными тем, кто мог бы донести об их разговоре Дан-эль-Кебиру.

— Если вы сейчас направитесь в Акру, то они убьют вас и царевича, — шептал Мелхиседек, когда узнал от Гагели, на каких условиях исмаэлиты обещали ему даровать свободу, — надо скрыться от злодеев, чтобы они не могли найти следов наших и полагали, что вы отправились на родину. Нам следует разойтись: я поеду к царевичу в Акру и расскажу ему обо всем. Вам же надо найти такое место, где бы вы могли спокойно дождаться нашего приезда с царевичем.

Согласившись разъехаться в разные стороны, они в дальнейшей беседе долго искали подходящий монастырь, где лучше всего было бы укрыться от преследований исмаэлитов, но от усталости и изнеможения скоро заснули, так и не найдя укромного и тихого убежища для Гагели.

Последующие дни внесли большое разнообразие и интерес в их пребывание в замке исмаэлитов. К Гагели был приставлен проповедник, в совершенстве изучивший психологию людей, умевший одних склонять к полному самоотречению и самопожертвованию, а в других — разжигать страсть честолюбия и корыстолюбия и обещаниями почестей заманивать в число последователей союза.

Внимательно слушая своего наставника, следя за их методом воздействия на человека, Гагели вскоре выяснил, что исмаэлиты не придерживались определенного вероучения. Смотря по обстоятельствам, они были то мусульманами, то огнепоклонниками, то свободомыслящими, то проповедниками аскетизма, то отрицателями всякого знания, помимо их тайного обучения.

Отклонившись от мусульманства, предавая проклятию как шиитов, так и суннитов, отвергая коран, они проповедовали, что должен прийти настоящий пророк Махди, который возвестит истину. Они ловко играли именем этого несуществующего пророка, которого они представляли иудеям как Мессию, а христианам как ожидаемого Спасителя, который будет судить человечество. Между тем, в тайном учении исмаэлиты разрушали всякую веру и воспитывали глубоких скептиков, которые в своей гордости презирали нравственность, считая религиозные предписания ничем иным, как аллегориями, выполнение которых не имело малейшего значения. Но учение о неверии и полном отрицании нравственных основ жизни было открыто только высшему разряду посвященных, а младшие члены братства призывались к полному самоотречению и слепому повиновению своим руководителям.

Проповедник, не жалея слов, восхвалял силу и мощь их братства, глубокую государственную мудрость Старца с горы, который, сидя в замке, наблюдал за всеми странами и повсюду приобретал множество последователей. Он с гордостью оповестил Гагели, что Моссульский султан был убит федави при выезде из мечети, что один из могущественных калифов, объявивший себя противником Старца, был убит на аудиенции у султана в Багдаде. Видимо, он рассчитывал своими сообщениями внушить страх Гагели и заранее отвратить его даже мысленно от измены.

Однажды ночью к ним кто-то постучался. Мелхиседек с испугом открыл дверь и увидел того самого служителя, который сопровождал Гагели к Дан-эль-Кебиру.

— Что ты хочешь от нас? — спросил Мелхиседек, — но служитель бросился к ногам Гагели.

— Завтра утром вас выпустят на свободу, — тихо пролепетал он, — и вы покинете навсегда это ужасное обиталище! Выслушайте меня, если не желаете моей гибели!