Густав, довольный согласием Рауля, весело воскликнул:

— Клянусь моим мечом, что если Филипп не пожалел опустошить государственную казну, чтобы выкупить улетевшего сокола, то я полагаю, сейчас он отпустил не меньше денег, чем за птицу. Да будет благословенна его щедрость!

Не откладывая своего решения, они вызвали Гагели, причем Густав предложил приятелю не вмешиваться в это щекотливое дело, которое он мог лучше провести один, чем с помощью Рауля.

— Не поможешь ли ты сообщить нам, Пуртиньяк, — начал Густав беседу, когда к ним явился Гагели, — какую сумму золота вручил тебе наш милостивейший король для выкупа твоего господина? Явясь с его письмом к султану, мы должны знать, чем располагаем, дабы нам не попасть в ложное положение и твердо держаться своего слова. В таком предприятии оплошность ведет к непоправимому несчастью.

Ласковый и обходительный тон Густава, его серьезный вид и спокойствие не внушили Гагели ничего подозрительного, а, напротив, уверили его в том, что отказ в деньгах понудил франков скорей приступить к делу и не затягивать своего пребывания в Дамаске.

— О, храбрые рыцари, — с живостью воскликнул он. — Сколько бы ни запросил великий султан, я ничего не пожалею, чтобы заплатить за своего господина, лишь бы скорее его выпустили на свободу!

— Видишь ли, Пуртиньяк, хорошо, конечно, что твое сердце проникнуто к своему господину такими добрыми чувствами, но не забудь, что султан может потребовать такой выкуп, который не под силу не только простому смертному, но даже и самому королю. Скажи, сколько тебе дал наш король и что ты рассчитываешь делать, если цена выкупа превысит данную тебе сумму золота?

Вопрос Густава звучал дружелюбно и простодушно и не представлял собой, казалось, ничего особенного, но был так хитро поставлен, что Рауль еле сдержал веселую улыбку. А Гагели невольно вздрогнул, уловив в нем какой-то неясный и недобрый смысл. Густав требовал от него отчета с явно предвзятым намерением, и неправильный ответ мог привести Гагели к большой неприятности.

Едва оправясь от волнения, Гагели решил притвориться наивным простачком, несведущим в денежных делах, и вздыхая, промолвил:

— Король взял с меня слово, чтобы я никому не болтал о его щедрости, и не открыл мне, сколько он отпустил золота на выкуп моего господина. Он дал мне сверток, строго приказав не раскрывать его и никому не показывать, а лично передать султану от его имени. Благородные рыцари! Я не могу преступить повеления короля, который сказал мне: «Ответишь головой, если не исполнишь моего приказания!»

Рауль выразительно посмотрел на Густава, давая ему понять, что затеянное им дело — весьма опасное, влечет за собой гнев короля, потому благоразумнее заранее от него отказаться. Иначе глупый Пуртиньяк в своем усердии мог немедленно донести королю о случившемся и опорочить их доброе имя. В то же время он подумал, что наверное Филипп подшутил над этим дурнем и положил очень мало золота. Не желая обесславить королевскую казну, он запретил ему разворачивать сверток, а своих рыцарей освободил от унижения предстать пред лицом султана с подобным жалким выкупом. Эта догадка заставила Рауля разочароваться в их предприятии, но, к его удивлению, Густав вдруг поднялся, лицо его резко изменилось.

— Ты много рассуждаешь! — крикнул он, сразу переменив ласковый тон на угрожающий и требовательный. — Немедленно неси сверток, мы сами передадим его султану. А что касается короля, мы берем ответственность на себя, тебе нечего бояться за свою голову.

Гагели понял, что Густав не отступится от своего решения и что, если он будет упорствовать, не откупится от них золотом, они жестоко отомстят ему, и от этой мести прежде всего пострадает Сослан, а спасение его сейчас всецело зависит от быстроты и ловкости их действий.

— О, храбрые рыцари! Разве я дорожу этим свертком, который изволил передать мне ваш король? Прошу вас, выручите скорее моего господина, и он вам щедро заплатит, когда вы выкупите его из неволи.

— Неси сверток! — приказал Густав, втайне довольный, что слуга не оказал ему сопротивления. Очевидно, Пуртиньяк был больше озабочен судьбой своего господина, чем сохранностью золота, и он не дорожил им, стараясь не показать это.

Гагели едва сдержал приступ гнева, овладевший им при таком грубом обращении со стороны франка, но сейчас ему было не до обид и самолюбия, когда любая вспышка гнева повлекла бы за собой вооруженное столкновение, которое в резиденции султана могло рассматриваться как тяжкое преступление.

Уходя от рыцарей, Гагели не знал и не представлял себе, как он поступит. Никакого королевского свертка у него не было, потому ложь его могла быть легко обнаружена. Придя к себе в помещение, он рассказал Мелхиседеку о своем горе, о необходимости откупиться от рыцарей, и Мелхиседек, подумав, сказал:

— Да не осудит меня добрый господин, если я предложу маленькую хитрость. В Константинополе я захватил с собой сверток с серебром и медью для раздачи сарацинам на тот случай, если бы они вздумали чинить нам всякие препятствия. Бросим туда несколько золотых монет — для этих господ будет вполне достаточно.

Так как Гагели не мог медлить со своим возвращением, то решил последовать совету Мелхиседека. Он захватил объемистый сверток и, попросив Мелхиседека тщательно хранить ящик с драгоценностями, не без волнения направился к рыцарям.

— Вот, храбрые рыцари, сверток! — сказал он и положил его на стол, как бы для доказательства своей полной непричастности к этому делу. — Да не будет на мне вины перед вашим королем Филиппом!

Рауль с изумлением посмотрел на сверток, который по объему представлял внушительную ценность, и встретил взгляд Густава, как бы говоривший: Теперь мы с тобой обеспечены!»

— Прошу вас не откладывать нашего свидания с султаном, — настойчиво произнес Гагели. — Время не терпит, и не сегодня — завтра Саладин может уехать ид Дамаска. Если взялись за дело — надо его закончить.

— К вечеру известим тебя о нашем решении, — ответил Густав, — больше занятый соображениями, сколько золота вмещает этот сверток, чем исполнением просьбы Гагели. Он даже не обратил внимания на пренебрежительную фамильярность его обращения, горя нетерпением скорей выпроводить от себя назойливого дурня, который не смог даже прилично воспользоваться вверенным ему богатством.

— Не беспокойся, — прибавил он, — твой господин не останется в неволе.

Оставшись одни, они тотчас же развернули сверток, желая узнать, обладателями какого сокровища они являются, и были неприятно поражены, когда вместо золота в их руках оказалась груда серебра и меди с кое-где мелькавшими золотыми манетами. Раздосадованные и недовольные, что обманулись в своих ожиданиях, они некоторое время молчали. Наконец Рауль со вздохом сказал:

— Надо было ожидать, что король посмеялся над глупостью Пуртиньяка и заставил его хранить сверток, пригодный больше для раздачи невольникам, чем для выкупа знатного рыцаря. Невысоко же оценил король его господина! Удивляюсь только, почему он снарядил посольство, если не нашел других даров для султана, кроме серебра и сокола? Можно подумать, что наш король находился в веселом расположении духа и захотел подтрунить над султаном. Но султан может снести нам головы за подобные шутки!

Пока Рауль говорил, Густав тщательно и медленно осматривал содержимое свертка, с большим вниманием приглядываясь к золотым монетам, и после продолжительного изучения их насмешливо бросил:

— Не король посмеялся над глупостью Пуртиньяка, а он сам посмеялся над нами, обманув нас своим свертком. Посмотри, чьи эти динары, чье изображение на них и надпись? Таких монет никогда не было в казне короля Филиппа и не могло быть! — Он взял золотую монету и передал ее Раулю. Рауль долго всматривался в монету, на которой с лицевой стороны были вырезаны два слова на неизвестном ему языке, а на обратной стороне были арабские литеры.

— Царица Тамара, — прочитал он по-арабски начальные буквы и посмотрел на Густава.