Каждый день Мелхиседек бывал на базаре, собирал все новости, затем шел к Питеру, беседовал с ним и поздно вечером окольными путями возвращался в монастырь, пробираясь через потайной ход к царевичу.
Однажды, проходя возле Вуколеонского дворца, служившего тюрьмой для важнейших государственных лиц, Мелхиседек заметил, что туда направлялся Мурзуфл с каким-то почтенным сановником и весьма оживленно обсуждал с ним последние события, происшедшие в Константинополе. Занятые разговором, они не обратили внимание на Мелхиседека и несколько задержались возле портика.
— Ужас овладел Исааком, — говорил Мурзуфл, — когда вчера пришло известие, что наши войска разбиты и крестоносцы вступают в столицу. Исаак от страха потерял голову. Теперь он величает Фридриха победоноснейшим императором и готовит ему великолепные дары. Свою дочь Ирину он решил выдать замуж за Филиппа Швабского, лишь бы заслужить милость у немцев.
— Мрачные времена! — со вздохом произнес его собеседник, видимо, не доверявший Мурзуфлу. — Как сказано у древних: «Не бойся открытого моря, но берегись скал и камней у берега». Напали ли вы на след того иверийского посла, поразившего нас силой и отвагой?
— К сожалению, пока не нашли следов, хотя всюду расставлены наши лазутчики, — ответил Мурзуфл. — Все равно он не выйдет из Константинополя. Везде отданы приказы задержать его и немедленно представить Мурзуфлу. В случае сопротивления с ним церемониться не будут, так как он опасен для империи.
На этом они прекратили беседу и ушли во дворец, а Мелхиседек, как обычно, направился на базар, оттуда к Питеру, благодаря судьбу за то, что подслушал важный разговор и узнал о намерениях Мурзуфла. Теперь он стал еще осторожнее, решив вести неусыпное наблюдение за монастырем. Он выдавал себя за грека, что ему хорошо удавалось, так как бывал раньше в Константинополе и умел объясняться по-гречески.
Идя по улицам, Мелхиседек заметил, что город был весь заполнен иноземными войсками; стоял шум, какой всегда бывает при входе победителей в завоеванные области. Франки держались с нетерпением, высокомерием, одним своим видом раздражая население. Греки враждебно стояли возле своих домов, одни из них сохраняли угрюмое молчание, другие выкрикивали ругательства, а иные злобно смотрели на проходивших воинов, грозя им проклятием всевышнего.
На углу площади Капитолия Мелхиседек встретил воина, который издавал жалобные стоны, взывал о помощи. Мелхиседек заинтересовался его участью и выяснил, что он был фракиец. Вначале он сражался с греками против немцев, затем немцы принудили его драться против греков. Семья его попала в плен к крестоносцам, которые требовали от него большого выкупа, полагая, что он грек, а греков они ненавидели и разоряли, не давая никому пощады. Он умолял, чтобы его продали в рабство к какому-нибудь знатному рыцарю и отправили в Палестину, где он надеялся опять завоевать себе свободу и заработать деньги.
— Слыхал ли ты про Иверию? — спросил его Мелхиседек, — и не хочешь ли вместо Палестины поехать туда с одним важным поручением и получить столько денег, что тебе хватит не только выкупить семью, но и прожить остальную жизнь в довольстве и изобилии?
— Как мне не знать Иверию? — неожиданно по-иверийски ответил фракиец. Я — каменщик, объездил немало стран и нигде не получал такой хорошей платы, как в Иверии. Я был в Питаретах на постройке монастыря и имею оттуда много, заказов, но, когда нагрянула война, пришлось надеть латы и вместо молота взять в руки меч. Какое бы важное поручение вы мне ни дали, я выполню его в точности.
Обрадованный Мелхиседек уговорился с ним встретиться на следующий день на базаре: обещал принести необходимую сумму денег для выкупа семьи и строго прибавил:
— Помни, будешь болтать, лишишься головы, ибо ни немцы, ни греки тебя не помилуют. Погубишь себя и семью!
— Давно ли я положил себе за правило не давать волю своему языку, — ответил фракиец, — а в такое время, когда у зверей нет такой злобы, как у людей, готовых поесть друг друга, я скорей вырву себе язык, чем вымолвлю лишнее слово. Довольно и той беды, из какой вы хотите меня вызволить.
Они расстались, довольные друг другом; и Мелхиседек направился прямо в монастырь, стремясь как можно скорей принести радостные вести своему господину. Невольные отшельники, выслушав его рассказ о встрече с Мурзуфлом, об ожидаемом приходе союзных армий и, главное, о фракийце, обрадовались, получив, наконец, достоверные сведения, что они не открыты и Мурзуфл не имеет никакого представления о том, где они находятся.
На следующий день Мелхиседек встретился с фракийцем на базаре, вручил ему письмо, дал денег на дорогу и на выкуп. Остальное вознаграждение фракиец должен был получить в Иверии, при том условии, если сохранит в пути полное молчание и сделает все так, как объяснил ему Мелхиседек.
Фракиец поклялся, что оправдает доверие своего избавителя, и они дружески расстались, не зная, придется ли им когда-нибудь свидеться в будущем.
Между тем Гагели поправился, перешел в келью к Сослану, хоть и хромал, но был в состоянии двинуться в путь. Помня о поручении царицы, он тщательно расспросил Никифора о Липарите Орбелиани и был огорчен, узнав, что в ближних греческих монастырях его не было и о нем в Византии ничего не слыхали.
— Такие люди, — прибавил Никифор, — по монастырям не укрываются. Ищите его либо у иконийского султана, либо в киликийской армии у царя Льва. Если о нем до сей поры нигде ничего не слышно, надо полагать, что его в живых нет.
Никифор, подобно Мелхиседеку, с предосторожностями выходил в город, чтобы узнавать политические и военные новости, о событиях, происходивших как на Востоке, так и на Западе.
— Дорогие братья! — сообщил он им однажды вечером. — В Палестине началась осада приморской крепости Акры, или Аккона. Туда направлены все силы крестоносцев, слышно, что к Акре отплыл Филипп-Август, король французский, и Ричард Львиное Сердце, король английский. Там же, под Акрой, находится и сам знаменитый Саладин, объединивший под своими знаменами всех последователей ислама! Вот где, наконец, решится вопрос на многие века: победит ислам или христианство!? Кто разгадает тайну судеб божьих?
Это сообщение сразу определило направление дальнейшего пути Сослана и прекратило его колебания.
— Плывем и мы в Акру! — сказал он.
Настоятель посоветовал завязать сношения с капитаном какого-нибудь иноземного корабля через Питера, чтобы он устроил им тайный отъезд в Палестину.
Гагели одобрил предложение настоятеля.
— Питер целый день работает на пристани, выгружая товар. Кому, как не ему, поручить это дело? Он договорится с капитаном обо всем и выручит нас. Наконец, мы отправимся в Палестину!
— Не обольщайте себя надеждой, что Палестина — та же обетованная земля, какой она была во времена царей Давида и Соломона, — со вздохом сказал Никифор. — Над ней как будто тяготеет вечное проклятие. Хотя народы всего мира поднялись на защиту Иерусалима, им не освободить святой земли. Разве вы не слыхали, что там действует страшная секта исмаэлитов, союз тайных убийц, и вождь их, так называемый Старец с горы, сидит в своем неприступном замке на Ливане. Ни одна жертва, намеченная им, не избежала своей ужасной участи.
Гагели тотчас же припомнил слова Тамары при прощании, чтобы они боялись страшной секты тайных убийц, и переглянулся с Сосланом, как бы говоря ему: «Если этот Старец с горы узнает, что мы едем с золотом к Саладину, то нас ожидает не меньшее зло, чем здесь от Исаака. А без золота с чем мы явимся к Саладину?»
Сослан понял это немое предупреждение.
— Исмаэлиты тем и ужасны, что они действуют тайно и беспощадно, — продолжал Никифор. — Эти отколовшиеся от мусульманства приверженцы Магомета отличаются страшным изуверством. Они готовы на какое угодно лицемерие, переодеваются монахами, воинами, дервишами, кем угодно; принимают, если нужно, христианскую веру, и все это делают для того, чтобы всюду установить свое господство и приобрести себе последователей. Кто бы ни выступал против них — калифи, эмиры, султаны, все падают под их ударами. Они никому не дают пощады. Эти тайные убийцы наполнили ужасом весь Восток! К этому надо прибавить, что и христианские государи, к сожалению, не брезгают прибегать к их услугам и с их помощью расправляются со своими врагами.
