— Я не против, — засмеялся Шевченко, — но тильки партизану нужен добрый конь, гвинтовка, шашка та фляга. А все остальное ерунда. Слухай, представитель, где есть еще такой отряд, як мой?

— Такой, как твой, товарищ Шевченко, единственный на все Приморье.

— Ты шуткуешь чи правду говоришь? Шевченка шутки любит, но не всякие.

— Зачем же шутить, — с достоинством ответил представитель штаба. — Какой же это партизанский отряд, когда каждый в нем строит из себя атамана?

— Врешь! — крикнул зло Шевченко и ударил по столу с такой силой, что стаканы зазвенели. — Мои хлопцы просто храбрые и любят вольность.

— И потому не любят дисциплину. Все ходят по селу пьяные, народу тошно на них смотреть. Кончится тем, что местные партизаны сбегут из Цимухинского отряда.

— Не Цимухинского, а шевченковского. Это имеешь раз! — и загнул один палец на левой руке. — Никто от отряда не бежит и бегать не хочет. Это два! А дисциплина у меня по норме, в общем, как полагается. Имеешь три!

— А Ивашин почему ушел?

— Это какой Ивашин? — удивился Шевченко. — Который из Спасска утик? Так этот отовсюду бежит. Жаль, что белые его не разменяли.

— Из Цимухинского отряда Ивашин не бежал, а ушел. Но ушел не бродить, а записался в лучший отряд и уже отличился в боях.

— Нехай попадется мне в руки — я ему все ребра переломаю.

— Ты, товарищ Шевченко, никого не пугай. Мой тебе совет: возьмись за ум, иначе пожалеешь.

После ухода представителя штаба Шевченко долго сидел и молча смотрел в одну точку.

— Гаврила Иванович, что ты журишься? — успокоительно спросил Мелехин.

— Слухай, Мелехин, — Шевченко посмотрел на него мутными и тяжелыми глазами, — если не наведешь за три дня порядок в отряде, побей мене бог, что я с тебе зроблю сичку.

— Гаврила Иванович, сам знаешь, что сволочи много понабралось, а сволочь не слушается, и других мутит.

— Шо это за сволочь?

— Ванников — раз! Дружников — два! Твердохлебов — три! Пермяков — четыре!..

— Годи буде, — прервал Шевченко. — Вызови их сюда!

Только через полчаса Мелехин вернулся, ведя с собой Дружникова, остальных он не разыскал. Дружников был крепко пьян, но не настолько, чтобы затеять драку или стрельбу. Войдя в дом, он без приглашения сел за стол и весело спросил:

— Угощаешь?

В другое время Шевченко не придал бы этой развязности значения, но теперь, после колких упреков представителя центрального штаба, его всего передернуло, и он гневно приказал:

— Встать, когда с тобой говорит сам командир отряда!

Дружников опешил, но быстро пришел в себя и, продолжая сидеть, бесцеремонно сказал:

— Вожжа, что ли, под хвост попала?

— Ты как с командиром разговариваешь, сукин сын? — вскипел Шевченко.

Гаврила Иванович поднялся из-за стола, глаза его налились кровью, по лицу пробежали судороги. Сжав пальцы в кулак, он с такой силой ударил Дружникова в скулу, что тот выплюнул с кровью зуб и тут же схватился за кобуру, но Мелехин, следивший за Дружниковым, свалил его на пол и прижал грудь коленом.

История с Дружниковым быстро облетела отряд. Одни требовали навести порядок, другие угрожали Шевченко и Мелехину, требуя сдать командование другому командиру, которого они выберут.

Ивашин остался в отряде Безуглова и вскоре заслужил всеобщую любовь.

Машков вызвал его к себе и спросил:

— Окреп, Ваня?

Ивашин сделал несколько движений руками и улыбнулся.

— На слабость не жалуюсь, товарищ начальник штаба.

— Так вот тебе задание: получай сорок тысяч, проберись в Сучан и купи у купцов товаров для отряда. А в помощь возьми Акима Косницкого и Никандра Полтинина, который тебя спас. Подходят они?

— Чего ж не подходят.

— Ну так иди с ними. Ни пуха ни пера!

Переодевшись в крестьянскую одежду, Ивашин, Косницкий и Полтинин прошли на Базарную площадь вблизи шахты № 2, незаметно юркнули в лавку и, закрыв дверь с улицы на запор, сказали хозяину:

— Не бойся, голубчик, партизаны тебе плохого не сделают. Твой товар, наши деньги. Ты продаешь, мы покупаем. Платим сразу, и сполна, но с доставкой товара на место. Сами повезли бы, да вокруг американцы. Так вот грузи и езжай до села Ново-Веселого, а там тебя встретят. По рукам?

Купец подумал и ударил Ивашина по ладони. Не согласись он поехать, партизаны ему когда-нибудь припомнили бы это.

Впереди шел Косницкий, за ним в двухстах шагах двигалась телега, груженная товаром, а за ней на таком же расстоянии Ивашин и Полтинин.

— Не жалеешь, Никандр, что бежал от Ксюши?

— Наконец-то отдышался, а думал, что пропаду даром.

— Спасибо, что выручил, — сказал Ивашин.

— А тебе спасибо, что глаза открыл, а то я, как кутенок, тыкался мордой. Теперь никто попрекать не станет, что душа у меня не полная…

— А ну цыть, Никандр, — перебил Ивашин и прислушался. Обернувшись, он увидел скачущих всадников. Пригляделся и узнал — американцы. Подбежав с Полтининым к телеге, они сели на нее и крикнули купцу:

— Гони!

По дороге Ивашин подхватил Косницкого. К счастью, показалось Ново-Веселое. Купец по приказанию Ивашина свернул в первый попавшийся двор. Всадники проскакали мимо, не обратив внимания на телегу.

Смеркалось. Купец нервничал, а Ивашин успокаивал его:

— Сам видишь, какая зараза ходит по русской земле. Потерпи, помогай нам всегда, а мы тебя американцам в обиду не дадим.

— Когда надо будет, сами обидите, — сказал купец.

— Врешь, мы плохого никому не делаем.

Наконец Ивашин решил продолжить свой путь. Только доехали до Казанки — снова всадники, но уже впереди.

— Это наши! — безошибочно определил Ивашин. — Разве американец так будет сидеть на коне, как русский?

Ивашин не ошибся — то был партизанский дозор.

— Американцев не видели? — спросил он у командира дозора.

— Кони у нас, а американцы у Безуглова, он их агитирует…

Отряд Безуглова приблизился вечером к сопке, что неподалеку от Свиягина, где находились американцы. У подножья сопки лежал поселок, земля вокруг принадлежала священнику из села Зеньковичи, и потому крестьяне называли местность поповской округой.

Переход сказался на партизанах: они устали и легли спать, выставив дозоры. В селе оказался подкулачник, он донес о прибытии партизан священнику, а тот — американцам и канадцам.

В полночь неприятельский батальон окружил поселок. Безуглов, смекнув, в чем дело, сосредоточил силы на одном участке, прорвал кольцо и отошел в лес. При проверке недосчитались одного бойца.

— Мясникова нет! — доложил командир первой сотни.

Как выяснилось, Николай Мясников ночевал на самой окраине, не услышал сигнала и остался в поселке.

Под утро посланные разведчики привели американского солдата и рассказали со слов одного из жителей поселка, что Мясникова схватили и отрезали ему руки, ноги, уши и нос. Боец скончался в страшных муках.

— Что делать с пойманным американцем? — спросил Безуглов у партизан.

— Расстрелять! — предложил боец Шавков.

— Расстрелять! — ответили хором партизаны.

Один Кирилл Хлыст вышел из строя и обратился к Безуглову:

— Товарищ командир! Мы не людоеды. Этот американец не убивал Мясникова, он простой солдат, как и мы. Пустим его обратно, он расскажет своим, что мы не бандиты, а честные люди. Но передадим с ним письмо и напишем им: «Уходите подобру-поздорову, не то пеняйте на себя».

— Нет, — возразил Шавков, — око за око, зуб за зуб.

Американец стоял и слушал непонятные слова, но догадывался, что речь идет о нем, о его жизни.

— Отпустим его, — снова предложил Хлыст.

— Ладно, — согласился Безуглов, — отпустим.

И американца отпустили.

Прошла неделя. Машков вызвал охотников в разведку — разузнать силы американцев в Свиягине.

— Я пойду! — вызвался Хлыст.

Кирилл переоделся в крестьянского парня, обул лапти, напялил на голову измятую шапку и ушел.