— Прощайте, дорогие друзья! Прощайте, забайкальские казаки!

Всю ночь в небе полыхали зарницы, освещая на горизонте обложенное черными тучами небо. При свете зарниц было видно, как паровоз тянул вагоны по освобожденному от неприятеля пути.

Лазо сидел у открытого окна. На столе стояла керосиновая лампа, боковой ветер раздувал холщовую занавеску, под стеклом лампы дрожал язычок пламени. За окном — темнота и шелест листьев на придорожных деревьях.

В Оловянной старик Шаборин попрощался.

— Степану Агееву кланяйся от меня, — наказал Лазо. — Скажи, что бойцы помнят его геройский подвиг под Мациевской. И еще скажи, чтобы приехал в Читу и разыскал меня.

— Скажу! — ответил Шаборин.

В Читу паровоз пришел ночью. Моросил дождь. Лазо мог остаться в вагоне, но он поспешил к Кларку. В доме уже спали. На стук откликнулась Нюта.

— Ты, Борис? — послышался ее тревожный голос за дверью.

— Это я, Сергей.

Нюта поспешно открыла дверь и боязливо отшатнулась.

— Чего испугалась? — спросил Лазо, снимая с себя мокрую шинель.

— Где Борис?

— Едет сюда со своей сотней, а я прибыл в вагоне.

От сердца у Нюты отлегло.

— Ну поди сюда, — сказала она с облегчением, обратившись к нему на «ты», — дай-ка поглядеть на тебя! Батюшки, ты бы бороду немного подстриг, а то зарос, как леший. — Засуетившись по комнате, она добавила: — Ох, и какая же я недогадливая, забыла тебя поздравить с победой. Здесь только об этом и говорят.

— Где Ольга? — перебил Лазо.

— Уехала в Шашково. Она иногда забегает ко мне, гостинцы детям приносит. А где ночует, не знаю… И что это я тебя разговорами кормлю? Иди умываться и садись за стол, а я сейчас…

— Нюта, я сыт, — сказал Лазо. — Ты лучше постели мне, голубушка.

Лазо, пройдя на цыпочках в другую комнату, где спали дети Кларка, в первый раз за долгое время разделся и уснул.

Проснулся он чуть свет, бесшумно оделся и, достав из планшета листок белой бумаги, написал записку:

К утру тучи разбежались, и над городом засияло горячее солнце.

Лазо застал Матвеева в ревкоме. Он был озабочен и рассеян, но старался не выдавать беспокойства.

— Ты про телеграмму Центросибири знаешь, Николай Михайлович?

— Знаю, у меня ведь копия, — ответил Матвеев и в свою очередь спросил: — Когда приехал?

— Ночью.

— Где спал?

— У Кларка.

— И он приехал?

— Кларк еще в дороге. Сюда идут две сотни казаков, одной командует Кларк, другой Безуглов.

— Одну придется оставить в Чите… Не сегодня-завтра эсеры и белогвардейцы могут поднять мятеж в городе.

— Если нужна сотня, пожалуйста, — согласился Лазо. — Дня через два казаки приедут в Читу, но только прошу Безуглова направить ко мне без задержки. А теперь, Николай Михайлович, расскажи мне о положении на фронтах.

Матвеев пожал плечами и ответил:

— Признаться, у меня самого общие сведения.

— Все равно рассказывай.

— Ну так слушай! О восстании чехословаков ты уже знаешь. Командующий фронтом Муравьев изменил нам и поднял мятеж. В Мурманске высадился десятитысячный десант англичан. Он захватил Кемь, Сороку и движется на восток для соединения с чехословаками. Левые эсеры убили в Москве германского посла Мирбаха.

— Зачем?

— С провокационной целью. Они хотят вызвать войну между Германией и Советской республикой.

— Ну и дела, — озабоченно покачал головой Лазо.

— Это не все, — продолжал Матвеев. — В Костроме Чека раскрыла монархический заговор. Кавказские меньшевики объявили «независимость» Грузии. Адмирал Щастный подготовлял контрреволюционный переворот на Балтфлоте, но его успели ликвидировать. В Москве раскрыт заговор, возглавлял его какой-то «Союз защиты родины и свободы». Турция готовится к захвату Батума и Карса. Бакинские меньшевики и эсеры обратились к англичанам с приглашением прибыть в Баку. От Самары до Байкала растянулся мятежный чехословацкий корпус…

— Хватит! — оборвал Матвеева Лазо. — Куда ни кинь, повсюду клин.

— Так вот не медли, Сергей Георгиевич, и выезжай!

— Где же Центросибирь?

— Позавчера была в Верхнеудинске, а сегодня…

— Ясно, можешь не говорить. Немедленно выезжаю на фронт, а тебя прошу послать ко мне хотя бы десять коммунистов-политработников. И обязательно пошли Ольгу Андреевну Грабенко, она недели две как в губпартшколе работает.

— Пошлю.

Матвеев встал из-за стола и протянул руку.

— Чуть не забыл, — спохватился он, — у меня для тебя письмо, а от кого — не знаю.

Он долго рылся в ящике стола и, разыскав наконец два письма, протянул их Лазо.

— На вот!

Лазо взглянул на конверты. В первую минуту показалось, что письма от матери, но, присмотревшись, он убедился, что почерк незнакомый.

— Ладно, прочту на досуге, — быстро сказал он и поспешил из кабинета.

Командующий новым, Прибайкальским фронтом рад был бы встретить Рябова. И только подумал о нем, как позади раздался голос:

— Товарищ главком!

Лазо порывисто обернулся. Перед ним стоял Иван Рябов.

— Легок на помине. Как дела?

— Как вам сказать, товарищ главком, я и швец, и жнец, и в дуду игрец.

— Незаметно вроде, — с усмешкой произнес Лазо.

Чтобы замять разговор, Рябов спросил:

— Степан Безуглов жив?

— Завтра-послезавтра приедет сюда со своей сотней.

— Надолго?

Вместо ответа Лазо сказал:

— Пойдем-ка, друг, в сторонку!

Они прошли в конец коридора и уселись на скамью.

— Ты откуда узнал, что я приехал? — спросил Лазо.

— Слышал краем уха, что вас переводят на другой фронт. Вот и решил зайти в ревком осведомиться, а если там ничего не узнаю, то наведаться на квартиру к Кларку, может, Анна Ивановна что знает.

Лазо, приложив палец к губам, прошептал:

— Проследи, когда приедет Кларк, и отдай ему мою записку.

— Будет сделано, товарищ главком.

Лазо достал блокнот и размашистым почерком написал:

— Вот и все, — сказал он, отдавая записку Рябову. — Я сейчас уезжаю.

— Не поминайте лихом, — промолвил Рябов.

— За что же?

— Может, мало внимания уделял. Поверьте, товарищ главком, больше четырех часов в сутки не сплю. То туда гонят, то сюда, то это сделай, то се… И когда эта завирушка кончится, и когда я к себе домой доберусь?

Лазо попрощался с Рябовым и направился на станцию. Подойдя к своему вагону, он столкнулся с Агеевым.

— Ты что здесь делаешь? — удивился Лазо.

— Третий день в Чите. Сегодня собираюсь ехать домой. Иду по путям и вижу — знакомый вагон. Подошел, спрашиваю, где главком, а боец отвечает: «Иди своей дорогой».

— Ты до зарезу нужен мне, Степан Степанович. Идем ко мне!

Они вошли в вагон и уселись.

— Слово свое я сдержал, — сказал Лазо. — Старика Шаборина разыскали, я его довез до Оловянной в этом самом вагоне.

— Нашли? — обрадованно воскликнул Агеев. — Спасибо!

— Спасибо тебе за Мациевскую! А теперь хочу тебя забрать машинистом на Прибайкальский фронт.

Агеев смутился. Жена его привыкла к тому, что он уезжал на два-три дня и возвращался, но отправиться на фронт, не предупредив ее, показалось ему жестоким. И отказывать Лазо было неловко.

— Не хочешь или боишься? — спросил Лазо, не получив ответа.

— Не обижайте, товарищ главком, я трусом никогда не был. Вот жене ничего не сказал.

— Письмо напишешь. Так едешь?

— Еду! — решительно ответил Агеев.