— Я видел трупы, доставленные в запломбированном вагоне, — ответил Лазо.
Члены исполкома переглянулись. Председатель сказал:
— Мы получили сообщение о том, что поезда, идущие из России на Владивосток и из Владивостока в Россию, подвергаются ограблениям на станции Маньчжурия.
— Знаю! Это дело рук японского шпиона Бургера, действующего по указке американского консула во Владивостоке.
— Откуда у вас такая информация?
— Я был в управлении Забайкальской железной дороги и читал телеграмму Бургера, которого Семенов назначил начальником железнодорожного отдела своего штаба. Текст телеграммы довольно ясный, я списал его: «Извещаю, что до восстановления порядка на вверенной мне дороге и до строгой фильтрации служащих ни одного паровоза-декапода на станцию Маньчжурия не будет».
— Что это за декаподы? — спросил председатель.
— Паровозы, закупленные еще царским правительством в Америке. Сейчас их захватили семеновцы на КВЖД.
Один из членов исполкома, с надвинутой на глаза ушанкой, сухим, надтреснутым голосом спросил:
— Вы все знаете, товарищ командующий… Не скажете ли нам, где теперь атаман Семенов и каковы его планы?
Лазо порывисто встал.
— О планах бандита Семенова я умолчу. Как-никак, это военная тайна. Кстати, здесь все коммунисты?
— Нет, — ответил председатель.
— Значит, есть и меньшевики?
— Да!
— Тогда я попрошу коммунистов остаться здесь, а меньшевиков покинуть кабинет.
— Безобразие! — выкрикнул тот самый член исполкома, который интересовался местопребыванием Семенова. — Насилие!
Трое из присутствующих направились к двери.
Когда меньшевики покинули комнату, Лазо сказал:
— Должен вас предупредить, товарищи. Я еще не большевик, но с Коммунистической партией крепко связан, хотя организационно не оформлен. А с «Народным советом», с меньшевиками и эсерами надо кончать. Нам с ними не по пути, они предадут и нас и революцию. С завтрашнего дня я начинаю формировать отряды среди читинских железнодорожников и прошу вас мне помочь.
На другой день на станции Чита-1 две тысячи железнодорожников собрались на митинг.
Лазо приехал один. Он спешился и прошел в цех, переполненный людьми. Поднявшись на опрокинутую вверх дном тачку, он громко крикнул:
— Товарищи железнодорожники!
С первых же слов толпа стихла и прислушалась к его голосу.
— Революция в опасности! — продолжал Лазо. — Много веков мечтал человек стать свободным, расправить свои плечи, разломать старый мир и на его обломках построить новый, но без обмана и лжи. Буржуазные наймиты, отпетые головорезы и люди легкой наживы продались американским, английским и японским капиталистам за чечевичную похлебку. Самозванец атаман Семенов, чьи руки обагрены кровью коммунистов и честных советских людей, грозит в первую очередь вам, читинским железнодорожникам.
— Руки коротки! — донеслось из толпы.
— На днях он прислал нам первый запломбированный вагон. Сейчас он создал в своем штабе железнодорожный отдел и доверил его уголовному убийце и международному шпиону Бургеру. Атаман Семенов готовится действовать так же, как в тысяча девятьсот шестом году царские генералы-вешатели Ренненкампф и Меллер-Закомельский. Помните расстрелы, виселицы, братские могилы железнодорожников? Помните?
— Помним! — пронеслось по рядам.
— Кто же защитит вас сейчас? Кто защитит ваших жен и детей? — бросил Лазо. — Кто?
Железнодорожники молчали.
— Не анархист Пережогин и не меньшевики с эсерами. Вас защитят большевики! Их партия — единственная революционная партия, кровь от крови, плоть от плоти трудового народа. Становитесь же под ее знамена! Если хотите жить — вооружайтесь, боритесь!
— Правильно! — закричали в толпе.
— Завтра я начинаю формировать отряды. Запись будет проведена здесь, в мастерских.
Лазо сошел с тачки. Железнодорожники бросились к нему. Каждому хотелось протиснуться к командующему, пожать ему руку и сказать несколько теплых слов.
…Так родилась в Забайкалье Красная гвардия, которой предстояло выступить против сильно вооруженных полков атамана Семенова. Назарчук, Рябов, Безуглов и сам Лазо с раннего утра и до позднего вечера учили новых бойцов обращаться с винтовками, делать перебежки, метать гранаты. Рябов, по примеру Назарчука, стал, как он выражался, «формировать «базу». С помощью нескольких коммунистов он подобрал особняк, принадлежащий какому-то генералу в отставке, и после длительных дипломатических переговоров перевел генерала в отдельную квартиру, которую подготовил для него исполком. В особняк с утра до вечера возили брошенное незадачливыми интендантами обмундирование, сухари, корм для лошадей, пишущие машинки, письменные столы, посуду. Рябов все принимал.
— Пригодится, — говорил он, — места хватит.
На улицах расклеили составленное Лазо обращение Военно-революционного штаба Читы и Забайкальской области ко всем казакам и солдатам:
«Надвигающаяся опасность со стороны авантюриста-наемника буржуазии есаула Семенова, явное попустительство и даже сочувственное отношение «Народного совета» к его контрреволюционной деятельности заставили нас, казаков, взять на себя защиту революции и интересов трудового народа от контрреволюционера и изменника Семенова. Мы организовали временный Военно-революционный штаб в составе пяти казаков, двух представителей исполкома Читы и одного из Иркутска, которому и поручили решительными действиями ликвидировать контрреволюционный заговор Семенова, встать на защиту революции и завоеванных ею прав рабочим, казакам, крестьянам, бурятам и всему трудовому народу против преступных покушений организовавшейся буржуазии и водворить во всем Забайкалье власть народа, власть крестьян и рабочих.
По всей России, по всем ее губерниям и областям организована власть самого народа в лице его Советов, и только наше родное Забайкалье до сих пор находилось во власти буржуазии, купцов и капиталистов и их наемника — авантюриста Семенова, всеми выгнанного из различных частей офицерства, и подонков общества, организовавшегося в так называемый добровольческий отряд белой гвардии.
Казаки и солдаты! Встаньте в ряды революционной народной армии! Всеми силами защищайте завоевания всего трудового народа!»
В эти дни на деревьях набухли почки. Над даурскими степями ярко засияло мартовское солнце.
В степных караулах перезванивались колокола. Зажиточные казаки встречали Семенова хлебом и солью, сыпали ему в мешки николаевские сотни, серебряные рубли царской чеканки и керенки, а кто побогаче — дарили коней и овец.
3
Головной отряд красногвардейцев вел даурский казак Степан Безуглов. Перед отправкой на фронт члены Военно-революционного комитета Николай Матвеев, Дмитрий Шилов и Иван Бутин обошли ряды бойцов. Они жали руку каждому красногвардейцу и говорили:
— Помните наказ Ленина!
— Защищайте советскую власть!
— Победа либо смерть!
Безуглов усмехнулся:
— Про смерть это зря… Мы, казаки, со смертью не дружим, я про то уже сказывал железнодорожникам. А вам говорю напрямоту: поднимется казачество — тогда атаману крышка.
Отряд, миновав Андриановку, Оловянную и Борзю, остановился у Харанора.
— Подпруги распустить, но коней не расседлывать! — приказал Безуглов и подъехал к Лазо.
— Что скажешь? — спросил командующий.
— Хочу в разведку пойти.
— А командовать отрядом кто будет?
— Я же!
— Ты что надумал, Степан? Одной ногой здесь, другой там?
Безуглов лукаво ответил:
— Ребята зеленые, пороху не нюхали, у Семенова один к одному, да и ружьишки японские и американские. Без разведки никак нельзя, товарищ главком.
Лазо сморщил большой лоб и спросил:
— Пешим пойдешь?
— Мне слетать надо, а не ползком.
— Езжай! — неожиданно решил Лазо и повернулся к Безуглову спиной.
Командующий верил даурцу. Да и как было не верить, когда именно Безуглов спас его от неминуемой смерти. Если бы Степан захотел вернуться к казакам, он давно мог это сделать: остался бы ночью в своей станице. Но Степан не сделал этого. Он даже не рассказал Рябову о своих переживаниях, когда увидел плачущую Машу и спящего Мишутку. Сколько сил ему стоило покинуть родной дом. Нет, Степан предан советской власти, и без нее он даже не мыслит себе жизни. Но то, что ему самому захотелось пойти в разведку, смахивало на озорство. «Впрочем, не стоит так рано делать выводы», — подумал Лазо.
