А нам не к спеху…

Б у б е н (торопливо разворачивает сверток). Запеленал, будто дитёнка…

Близкие крики. Бубен и Кудров бросают в немцев гранаты. Взрывы. Тишина.

К у д р о в. Вот те «переходи наша сторона».

За стеной слышны немецкий говор, крики, команда.

Ф а р м а н о в. Товарищ командир, за спиной у нас… Ой, сколько их!..

Е г о р. Этих не остановишь…

Б у б е н (встал). Штыки у всех?

Б о й ц ы. Имеются.

Б у б е н. Сбрасывай барахло, чтобы в пот не ударило. (Сбросил шинель, остался в тельняшке, надел бескозырку.)

Бойцы также готовятся к неравному бою.

Кто письма не успел отправить? Давай сюда!..

Кудров, Фарманов и еще один боец отдают ему свернутые треугольниками письма. Бубен прячет письма под камень.

К у д р о в. Когда-нибудь наши будут новый дом строить — найдут.

Молча прощаются.

Е г о р (Бубну). А я Юльке ничего не написал.

Б у б е н. Такую девку захватил, черт…

Е г о р. А ты думал: раз Волга впадает в Каспийское море…

Пьяные немцы запели песню.

Б у б е н. Фрицы!! Не пой, сволочь!

Стало тихо. Слышно громкое шипение. Это дает залп наша «Катюша».

(Восторженно.) Не пой, сволочь, когда наша «Катюша» поет. Братцы!.. Полковник жив! Слышите?..

Ф а р м а н о в. «Катюша»!

К у д р о в. Спой, «Катюша», спой, милая, фрицам, чтоб их!..

Разрывы.

Б у б е н. Семь гробов! Гитлеру, Геббельсу, Герингу, Муссолини, Маннергейму, Антонеску…

К у д р о в. Эх, а Риббентропу-то!

Вбежал  А н д р е й  с пулеметными лентами в руках.

Ф а р м а н о в. А-а, фриса домой пошла…

А н д р е й. Живем, братцы!.. (Бубну.) Товарищ старшина второй статьи, комиссар тебя требует.

Б у б е н. Есть идти к комиссару. Кудрову дашь десятка два, ребятам по обойме, остальные — себе. Остаешься за старшего. Понял? Стрелять только в крайнем случае. (Исчез за выступом стены.)

Пауза.

К у д р о в. Затишка, аж страшно…

Е г о р. Эта затишка нам боком выйдет…

А н д р е й. Чего пугаешь? Впервой, что ли?

К у д р о в. А что, ребята, сидим мы тут, любезности с немцами разговариваем, а вдруг и впрямь фриц в городе полный хозяин?

Р а н е н ы й (он лежит в ванне). Рота, за мной! Огонь! Огонь! Т-так!..

Бойцы смотрят друг на друга.

А н д р е й. Кто это?

Е г о р. Остроухов… Раненый. Живой еще…

Р а н е н ы й. Ку-да? Огонь! Ого-онь! Подпускай ближе… За мной!.. (Подражает пулемету.) Та-та-та… Огонь — пли! Огонь — пли!.. Т-так… Мария! Мария-а! (Страшно кричит.) А-а-а!.. Кровь! Уберите кровь!..

К у д р о в. Что ты! Что ты! Нету крови.

Р а н е н ы й. В животе кровь… Кругом кровь…

Пауза.

Ф а р м а н о в. Сколько так сидеть будем?

А н д р е й. Пока приказ не получим.

Е г о р. От кого? Командира полка убило.

К у д р о в. А комиссар на что? Комиссар дивизии с нами.

Ф а р м а н о в. Зачем вперед не идем? Зачем назад не идем? Зачем сидим так?

К у д р о в. Трудно мне с тобой по политическим вопросам разговор вести: не агитатор я. (Внушительно.) А затем сидим, что полк наш имеет первый номер, и потому все опасные дела без него обойтись не могут. Мы вот прорвались в тыл к фрицам, положили их без числа, без счета, а тем временем полковник наш фрицев от воды отпихнул, чтобы им пить нечего было…

Е г о р. А нам — жрать…

К у д р о в (не обращая внимания на реплику Егора). А вот нынче полковник дом этот… Андрей, Домом специалистов, что ли, он зовется?

А н д р е й. Ага.

К у д р о в. Специалистов дом возьмет, мы со своими соединимся, ты враз забудешь, что пять суток в окружении сидел, зубами от голода щелкал.

Ф а р м а н о в. Моя не понимает…

К у д р о в (Егору). А ты, Егор, не суйся, когда человеку положение объясняют.

Е г о р (Андрею). Давай патроны.

А н д р е й. Подучи.

Е г о р. Пять штук? Всего? Я лучше кирпичами буду.

К у д р о в. Злой ты, парень.

А н д р е й. С голоду.

Б о е ц. Со страху.

К у д р о в. А что? Верно! И я со страху злой стал, когда к Волге впервые подошел, пожар увидал.

Б о е ц. Хы! Это что! Вот я намедни натерпелся страху, да! На всю жизнь. Признаться, второй год на фронте, а с фрицами до этого случая встречи не имел. Мое дело было пищу готовить да за кухней следить. Иду как-то с термосом по берегу, смотрю — пленного фрица́ ведут. Такой меня интерес разобрал, иду и на него глазею. Подводят ребята немца к блиндажу, а около блиндажа какой-то дядька дрова колет: фуфайка стеганая на нем, шапка каракулевая, а брови нахмуренные. Невзрачный, одним словом, на вид человек. Подбежал я к нему, за рукав дергаю, кричу: «Папаша, бросай работу, пленного фрица ведут! Глядь, какого пымали!» Повернулся он к фрицу лицом, ребята конвойные руки по швам и докладывают: так и так, что делать с фрицем? Он говорит: «Фрица — на допрос, а этого, — на меня показывает, — на передовую. Ему, я вижу, на фрицев охота поглядеть». Вот я и попал…

К у д р о в. Кто же это был-то?

Б о е ц. Сам командующий армией.

К у д р о в. Ну?

Б о е ц. Вот те и «ну»!

А н д р е й. Какой же он из себя?

Б о е ц. Описать невозможно. Потому как от страху у меня все тогда в глазах помутнело.

Бойцы смеются. Их смех отрывистый, короткий: видно, нервы у всех предельно напряжены.

К у д р о в. Гляжу на эту семейную кровать и своих вспоминаю. И такая злоба у меня к фрицу является, что бил бы его живого и мертвого, сволоча…

Е г о р. Чудо будет, если спасут нас…

К у д р о в. А ты в чудеса верь! На земле чудеса бывают.

Е г о р. Какие?

К у д р о в. Да вот хоша бы: кто смерти боится, того, говорят и воротами придавит.

Ф а р м а н о в (быстро). Зачем сказал так?

К у д р о в. Ага! Понял! Ты на меня, Фатах, не обижайся, я — человек лесной, откровенный. Гляжу на тебя и думаю: ты, поди, до войны такой арап был, пробу негде ставить. А тут дурачком прикидываешься: «Моя не понимает».

Ф а р м а н о в. Моя не понимает.

К у д р о в. Врешь! Ты все понимаешь! Хлеб — понимаешь? Вода понимаешь?

Ф а р м а н о в. Мой домой Андижан хотим… Мой дом хорош есть… Солнце много. Чайхана… Жена Жахар. Плов. Барашек. Абрикос, виноград много есть… (Другим тоном.) Здесь хлеб нет… Табак нет. Немес стреляет. Наш не хочет так… Моя жить хотим…

К у д р о в. Живи… (Негромко напевает.)

(Пауза.) А ты думаешь, я домой не хочу? В тайгу родную. Думаешь, у меня по глухим лесам, по тишине душа не истосковалась?.. Хорошо у нас в тайге, красиво. Особливо утром. Пройдет дождь и будто серебра на дерева́ навесит… Изумрудными каменьями роса горит. Каких только птах у нас нет! Иную простым глазом не различишь, а зальется… и-их! Выйдешь утречком, глянешь на мир — божья благодать! Крикнешь: «А-га-га!» А леший тебе в ответ: «У-го-го!»