Н а ч с а н у п р. Хорошо. (Настойчиво.) Владимир Ильич, покажите медицинское заключение.

Л е н и н. Александр Осипович, с какой стати вы вдруг решили подражать худшим образцам урядников и беспардонно, так сказать, врываетесь в кабинет председателя Совнаркома, дезорганизуете мою работу…

Н а ч с а н у п р (непреклонно). Вы можете сравнивать меня с кем угодно, Владимир Ильич, но я требую показать мне медицинское заключение.

Л е н и н. Не боитесь играть с огнем?

Н а ч с а н у п р. Не боюсь.

Л е н и н. Если вы вздумаете попытаться отстранить меня от дел хоть на один день, я всей полнотой власти председателя Совета Народных Комиссаров…

Н а ч с а н у п р. Все, что угодно.

Л е н и н (захохотал). Вы — хуже урядника, хуже жандарма… Я вынужден… подчиниться силе. (Протягивает бумагу.)

Входят  К р у п с к а я,  В и к т о р и я.

(Поспешно.) Организационную сторону дела, Александр Осипович, мы с вами оговорим попозже.

Н а ч с а н у п р (не сразу). Понял, Владимир Ильич. (Уходит.)

К р у п с к а я. Володя, что тебе сказали врачи? Мне очень не понравилось выражение лица Александра Осиповича, когда он выходил из кабинета.

Л е н и н. Успокойся, Надюша, ничего серьезного. Наоборот, доктора похвалили меня, рекомендовали больше бывать на свежем воздухе. Только и всего. Поэтому, товарищи, после работы всей компанией мы едем в Горки, в снега… И непременно товарища Павла с собой прихватим. Снега, снега!.. Ах, как я люблю их голубое сверкание!.. (Кожухову.) Прошу обратить внимание, Георгий, если Надежда Константиновна входит в кабинет вместе с Викторией, это значит — или какая-то просьба, или жди взбучки. Нуте-с, Наденька, что у вас там, в Наркомпросе, новенького?

К р у п с к а я. Володя, я прошу откомандировать Викторию в Наркомпрос для руководства отделом внешкольного образования. Взрослое население деревни почти сплошь неграмотно, хочет учиться.

Л е н и н (весело). Вы, наркомпросовцы, протестуете против этого?

К р у п с к а я. Нет, конечно. Старики говорят: «Хотим сами газеты читать, хотим знать постановления Советской власти».

Л е н и н. Значит, следует развернуть беспощадную борьбу с неграмотностью.

К р у п с к а я. Тяга к образованию необыкновенная.

Л е н и н. Это же очень хорошо! Значит, культурная революция в деревне развивается. Ну и как Наркомпрос думает разрешить вставшие перед ним задачи? Что, Надюша, требуется от Совнаркома?

К р у п с к а я. Первую просьбу я уже высказала — в помощь мне нужна Виктория.

Л е н и н (Виктории). Ваша точка зрения?

В и к т о р и я. Готова работать на любом участке.

Л е н и н. Признайтесь честно — уже сговорились?

В и к т о р и я (улыбнувшись). Сговорились, Владимир Ильич.

Л е н и н. Уступлю Викторию. Так и быть. Временно. Вернем ее в Секретариат Совнаркома, когда сочтем необходимым.

К р у п с к а я. Спасибо.

Л е н и н. Что нужно еще?

К р у п с к а я. В деревне нет ни букварей, ни бумаги, ни карандашей, ни перьев. Кое-где учителя вырезают буквы из газет, старых книг, составляют азбуку! Но это же не выход! А как писать? В одном селе нашли оберточную бумагу для карамели. Заостряют лучину, разводят сажу водой и пишут. Обратились наши инструкторы в уездный отдел народного образования, а там говорят, что книг, бумаги и на детские школы не хватает. Но главная проблема — с керосином. Керосин в деревню не завозят, крестьяне в своих избах жгут лучину. Разве с лучиной развернешь культурную работу?

Л е н и н. Нет, не развернешь, Надя. (Провел руками по лицу.) Трудно, согласен, невероятно, дьявольски, чертовски трудно. (Как бы стряхивая нелегкие мысли.) Теперь я понимаю, Надюша, твой стратегический план: ты забираешь руководить отделом внешкольного образования Викторию в надежде, что ее дражайший супруг, вы-с, Георгий Максимович, напрягая все свои человеческие и нечеловеческие силы, невиданными темпами построите нам первые десять — двадцать электростанций. Дайте нам, Георгий, Каширу, Шатуру, Волховскую станцию, и мы, большевики, зальем Россию электрическим светом! (Пауза.) К сожалению, пока это лишь мечта.

К о ж у х о в. Приложим все силы, Владимир Ильич.

Л е н и н. Да, с керосином — трудно. Невероятно трудно. И тем не менее, Виктория, включите в проект решения очередного заседания Малого Совнаркома — отпускать на каждую избу-читальню по тридцать фунтов керосина в месяц.

В и к т о р и я. Спасибо, Владимир Ильич.

Л е н и н. Это вы говорите как бывший секретарь Совнаркома или как будущий начальник отдела внешкольного образования?

В и к т о р и я. Говорю как женщина, которая давно влюблена в вас.

Л е н и н (смеясь). Георгий, вы слышите? Надюша, автомобиль у тебя есть?

К р у п с к а я. Да.

Л е н и н. Не прощаюсь. Повторяю: всей компанией после работы — в Горки. Извините, милые дамы, что так бесцеремонно выпроваживаю вас. Мы с Георгием должны завершить разговор.

Крупская, Виктория уходят.

А теперь, Георгий, сядьте и детально расскажите мне, как обстоят дела у товарища Павла? Нужна ли ему практическая помощь? В чем? Ведь он же является инициатором такого почина, который нам с вами трудно переоценить… (Вдруг хватается за спинку кресла, оседает.)

К о ж у х о в (бросается к нему). Владимир Ильич, что с вами?

Л е н и н. Ничего, ничего, спокойно. Ерунда, пустяки… переволновался сегодня немножко… (Откидывает голову.)

К о ж у х о в. Владимир Ильич!! (Подбегает, распахивает дверь, отчаянно кричит.) Товарищи! Товарищи!!

Вбегают  В и к т о р и я,  Н а ч с а н у п р.

Владимиру Ильичу плохо!

Н а ч с а н у п р. Я предупреждал… Я требовал… (Подбегает к Ленину.) Виктория Аристарховна! Врачей! Скорее!!

В кабинет вбегают  м е д и к и  в белых халатах. В дверях появляется  П а в е л. На нем — вылинявшая гимнастерка и такие же военные солдатские брюки, выстиранные, отутюженные, с аккуратно пришитыми заплатами, на ногах — солдатские ботинки и обмотки. Павел застывает у порога, боясь сделать шаг вперед.

З а т е м н е н и е

Горница в доме Палишина. П а л и ш и н,  Л у ч н и к о в,  Н и к и ф о р. На столе — самогон, закуска, фитиль керосиновой лампы-«молнии» привернут, поэтому в горнице полутемно. За окном — звуки гармонии, девичий смех, слышна песня. В избу влетает  К о л я.

К о л я (с порога). Тятяня! Сейчас чудо-свет будут запаливать!

П а л и ш и н. Цыц! Пшел туда, откуда вынырнул!

К о л я. С площади я. Там во-от такой громадный пузырь на столбу повесили, говорят, светло будет как днем, читать даже можно.

П а л и ш и н. Сказал, пшел!

П е л а г е я (входит). Чего ты, отец, на мальчонку кидаешься, не ушиб, чать, он тебя. Беги, Коля, играй.

К о л я. Тять, пошто у всех электрические пузыри будут гореть, а у нас нет? Все на площади радуются, песни играют, а у нас темно будет, да?

П а л и ш и н. Не твоего ума дело. Сопляк еще. (Резко, жене.) Да убери ты его, сказано!

П е л а г е я. Пойдем, сынок, пойдем, тятяню надо слушаться.

К о л я (вырвался). Не хочу слушаться! Почему у нас не будет такого света? Пошто у нас не как у других людей? Все строить помогали, а вы, папаня… Боятся вас, за чужого считают.

П а л и ш и н (сдержанно). Мать, окороти ему язык, не ровен час — вырву.

П е л а г е я. Только стращать умеешь. Бирюк! (Уводит Колю.)

Л у ч н и к о в. Вот они, нонешние-то дети, — ни почтения тебе, ни послушания.