«В эту ночь с холмов, с булыжных улиц…» В эту ночь с холмов, с булыжных улиц Собирались силы темных вод, И когда наутро мы проснулись, Шел рекой широкий ледоход. Размыкая губы ледяные, Говорила вольная вода,— Это было в мире не впервые, Так зачем спешили мы сюда? А река — огромная, чужая, Спертая — в беспамятстве идет, Ничего уже не отражая В мутной перекошенности вод. От волны — прощальный холод снега, Сочный плеск — предвестье первых слов, И кругом такой простор для эха, Для далеких чьих-то голосов. Нет мгновений кратких и напрасных, Доверяйся сердцу и глазам: В этот час там тихо светит праздник, Не подвластный нам. «…Да, я не часто говорю с тобой…» …Да, я не часто говорю с тобой И, кажется, впервые — слишком длинно. Здесь ветер, долгий, жаркий, полевой, Идет спокойно ширью всей равнины. И вот, встречаясь с ветром грудь на грудь, Себе кажусь я грубым и плечистым. И я, и он на стане где-нибудь, Мы оба пахнем, словно трактористы, Дымком, соляркой, тронутой землей, Горячей переломанной соломой. Здесь жизни ход — нагруженный, иной (И, может статься, чересчур земной), Чем там, где люди сеют в мире слово, А пожинают — впрочем, что кому. Те два посева сравнивать не ново И не всегда разумно — потому Давай с тобой доверимся на свете В стихии — чувству, в остальном — уму. И даже если все смешает ветер, Как этой жизни, отдаюсь ему. Рассвет 1. «Пройдя сквозь ночь, я встретил рано…» Пройдя сквозь ночь, я встретил рано Рассвет зимы лицом к лицу. Рассвет работал — поскрип крана Шел в тон скрипящему крыльцу. Над грудой сдвинутого праха, Как ископаемое сам, Скелет гигантского жирафа Явив земле и небесам. Кран с архаичностью боролся, Крюком болтая налегке, А после — пирамиду троса Неся сохранно на крюке. От напряженья бледно-синий, Воздушный с виду в той судьбе, Стальной пронзительностью линий Он поражал ее в себе. 2. «А кто там в будке — тот ли, та ли…» А кто там в будке — тот ли, та ли, — Душа ль, в которой — высота? Душа ль, что рвется, вылетая Клубочком белым изо рта? Иль, отрешенный, застекольный, Мой ближний стерся и умолк, Чтобы — ни радостно, ни больно, Чтоб только волю втиснуть в долг? Молчанье. Кран, как дух рабочий, Стрелою с хрустом поведя, Покончил вдруг с застоем ночи, Напружился — и, погодя… Не отрывалась, а всплывала Плита, теряющая вес, Как удивленная сначала, Она недолгий путь свой весь Чертила вытянуто, странно, Не отклоняясь ни на пядь: Она боялась грубой гранью Рассвет до крови ободрать. И двуединое подобье Бетон со спуском обретал: Неотвратимый — как надгробье, Торжественный — как пьедестал. 3. «То в профиль, то лицом — при спуске…» То в профиль, то лицом — при спуске — Там, надо мной, горит душа, На вечность плюнувши по-русски, Живой минутой дорожа. А здесь, по русскому присловью: «Один работай, семь дивись», — По-русски ртами диво ловят И головой — то вверх, то вниз. Железный жест под грузом точен, Без груза — радостно-широк: Талант наукой не источен, Науке дар свободный — впрок. Жаль, с ним — с безвестным — я расстанусь. Да что ему? В пылу труда Хранит в нас душу безымянность Надежней славы иногда… «Вчерашний день прикинулся больным…» Вчерашний день прикинулся больным И на тепло и свет был скуп, как скряга, Но лишь зачуял свой конец — от страха Стер сырость, разогнал ненастный дым И закатил роскошный, незаконный, В воде горящий и в стекле оконном Нелепо торжествующий закат. А нынешний — его веселый брат — Светил широко, но не ослепляя, И сам как будто был тому он рад, Что видится мне дымка полевая, Как зыбкое последнее тепло Земли тяжелой, дремлюще-осенней. Но время угасанья подошло — Его неотвратимое мгновенье Не отразили воды и стекло, Лишь на трубе, стволом упертой в небо, Под дымом, что струился в том стволе, Прошло сиянье — легкое, как небыль. …Еще один мой вечер на земле. |
