«Скорей туда…» Скорей туда, На проводы зимы! Там пляшут кони, Пролетают сани, Там новый день У прошлого взаймы Перехватил Веселье с бубенцами. А что же ты? Хмельна Иль не хмельна? Конец твоей Дурашливости бабьей: С лихих саней Свалилась на ухабе И на снегу — Забытая, одна. И на лету Оброненная в поле, Ты отчужденно Слышишь дальний смех, И передернут Судорогой боли Ветрами косо Нанесенный снег. Глядишь кругом — Где праздник? Пролетел он. Где молодость? Землей взята давно. А чтобы легче было, Белым, белым Былое Бережно заметено. «Над сонным легче — доброму и злому…»
Над сонным легче — доброму и злому, Лицо живет, но безответно. Там, Наверное, свет виден по-иному, И так понятно бодрствующим нам: Там жизнь — как луч, который преломила Усталости ночная глубина, И возвращает мстительная сила Все, что тобою прожито, со дна. Минувший день, назойливым возвратом Не мучь меня до завтрашнего дня, Иль, может, злишься ты перед собратом, Что есть еще в запасе у меня? Но, может, с горькой истиной условясь, В такие ночи в несвободном сне Уже ничем не скованная совесть Тебя как есть показывает мне. «Сказали так, что умер я…» Сказали так, что умер я. Не знал. Но слишком многих я похоронил. Идет душа, храня живой накал, Идет — среди живых и средь могил. И как-то странно чувствую порой В глазах людей, увидевших меня, То отраженье, где еще живой Встаю — свидетель нынешнего дня. И те, кого я скорбно хоронил, Глядят моими честными глазами На этот мир, где жизней и могил Число должны определять мы сами. «И я опять иду сюда…» И я опять иду сюда, Томимый тягой первородной. И тихо в пропасти холодной К лицу приблизилась звезда. Опять знакомая руке Упругость легкая бамбука, И ни дыхания, ни звука — Как будто все на волоске. Не оборвись, живая нить! Так стерегуще все, чем жил я, Меня с рассветом окружило, Еще не смея подступить. И, взгляд глубоко устремя, Я вижу: суетная сила Еще звезду не погасила, В воде горящую стоймя. «Ночь идет подземным переходом…» Ночь идет подземным переходом, В свете газа Мертвенно-бела. Мерно повторяемая сводом, По ступеням шаркает метла. Там немолодая, В серой шали Женщина метет, Метет, метет, Пешеходы реже, Реже стали, Наверху машин Чуть слышен ход. И она По каменным ступеням Тихо поднимается с метлой, Дышит крепким Воздухом осенним И глядит На небо над Москвой. А оно темно и величаво, И, на площадь Не пуская тьму, Свет Столбообразными лучами Отовсюду Тянется к нему. Башня Часовым певучим боем Ночь державно Делит пополам. И таким осенены покоем Золотые купола! Развязала шаль Рукой усталой, Слушая высокий, Чистый бой, И вздохнула — Словно легче стало Бремя жизни, Жизни прожитой. «Мрак расступился — и в разрыве…» Мрак расступился — и в разрыве Луч словно сквозь меня прошел. И я увидел ночь в разливе И среди ночи — белый стол. Вот она, родная пристань. Товарищ, тише, не толкай: Я полон доверху тем чистым, Что бьет порою через край. Дай тихо подойти и тихо Назваться именем своим. Какое ни было бы лихо — Я от него хоть здесь храним. Вокруг меня — такое жженье, Вокруг меня — и день и ночь Вздыхает жизнь от напряженья И просит срочно ей помочь. И все размеренно и точно: Во мраке ль ночи, в свете ль дня В ней все неумолимо-срочно — Ну что же, торопи меня, Людская жизнь, но дай мне в меру В том срочном вынести в себе С рожденья данную мне веру, Что вся — насквозь — в твоей судьбе. И этой вере дали имя Понятное, как слово «мать». А нас зовут, зовут детьми твоими. Так дай взаимно нас понять. |
