— Куда подевался тот дух крестоносцев?

— Ступай с Богом, милое дитя, — замогильным голосом напутствовал он меня, и я рассмеялась, отправляясь в экспедицию по спасению Колина.

Джоан ничуть не обрадовалась моему столь скорому возвращению — полагаю, она надеялась, что викарий благополучно продержит меня у столика с напитками, — но постаралась извлечь максимум из ситуации, окинув снисходительным взглядом мое позаимствованное платье для коктейлей. Я выбрала в гардеробе Серены запахивающееся одеяние, какие вошли в моду пару лет назад, с подобием геометрического узора из черных, зеленых и белых квадратов, наезжающих друг на дружку. Я не особо огорчилась, надевая вещь, оставленную как откровенно вышедшую из моды; не говоря уже о главной радости платьев с запахом — они не совсем универсального размера, но это, вне всякого сомнения, лучше, чем втискиваться в одно из старых платьев-труб Серены, которые явно относились к эпохе пугающей худобы этой девушки, равно как и к эпохе более коротких юбок. Они были бы слишком обтягивающими, слишком короткими или то и другое вместе. Пэмми, естественно, одобрила бы такой выбор, что послужило более чем достаточной причиной их не надевать.

— Какое очаровательное платье, — заметила Джоан с пренебрежительной улыбкой. — Я тоже носила такое… два года назад.

— Оно из гардероба Серены, — невинно объяснила я. — У нее великолепный вкус, вы не находите? — С почти невыносимым удовольствием я смотрела, как корчится от неловкости Джоан. Сжалившись, я сказала: — У вас прелестный дом.

И почти немедленно пожалела о своем благотворительном порыве, так как Джоан выдала длинный монолог о сельских занятиях с единственной целью — заставить меня почувствовать себя невежественным чужаком. Добилась она только того, что я пожалела о своем решении воздержаться на этот вечер от спиртного; излишеств вечера четверга (точнее, похмельного утра пятницы) оказалось достаточно, чтобы я поклялась навеки завязать с излишествами. Однако полчаса с Джоан заставили бы и завзятого трезвенника броситься за бутылкой.

— Вы ездите верхом? — спросила Джоан тоном человека, ожидающего — а точнее, надеющегося — получить отрицательный ответ.

Вообще-то много-много лет назад я ездила верхом, став жертвой неизбежной болезни «я хочу пони», которая поражает восьмилетних девочек так же неотвратимо, как ветрянка. Один укус блохи в сочетании с осознанием того, что мне не позволят скакать босой по полям и прыгать через препятствия, как в фильме «Национальный Бархат», излечил меня от вируса верховой езды.

Я не видела причин делиться всем этим с Джоан. Среди прочего у меня закралось подозрение, что мое заявление об умении ездить верхом заставит Джоан устроить для всех нас верховую прогулку, и я не собиралась попадать в эту ловушку, а затем и на самом деле упасть в какую-нибудь канаву. Большое спасибо, но меня вполне устраивает нынешнее состояние моих ключиц.

— Обычно на автобусе, — бодро ответила я.

Джоан непонимающе на меня посмотрела.

— Какое необычное имя.

Теперь я непонимающе на нее уставилась. Может, я не уловила суть какой-то идиомы?

— Обычно их так называют.

Рядом со мной начал подхрюкивать Колин.

Джоан ухватилась за возможность похлопать его по спине.

— Все, — выдавил Колин, — в порядке. Не обращайте, — давясь, продолжал он, — на меня внимания.

Джоан превратилась в воплощенную заботливость.

— Тебе нужно воды, — заявила она, применяя свою фирменную технику буксировки.

Не знаю, какими видами спорта она занималась, но мышцы рук накачала здорово: не успел Колин отдышаться, как Джоан уже уволокла его в другой конец комнаты.

Я осталась совершенно одна среди незнакомых людей.

— Мне тоже приятно с вами познакомиться, — пробормотала я себе под нос.

Девушка с длинными волнистыми волосами, которая стояла в двух шагах от меня, наблюдая за происходящим, подошла ко мне с дружеской улыбкой:

— Здравствуйте.

Человек! Обращается ко мне! Я готова была ее обнять. Ничто так не деморализует, как одиночество на вечеринке… за исключением преследования человека, который ощутимо не хочет твоего присутствия здесь. Будь я проклята, если пойду за Джоан и Колином к столику с напитками. Если он хочет выпутаться, пусть делает это сам.

Не очень-то он и старался.

Проследив мой взгляд, моя новая знакомая сказала:

— Не обращайте внимания на Джоан. Она не в себе с тех пор, как Колин ее бросил.

— Это случилось недавно? — Я постаралась, чтобы вопрос прозвучал не слишком заинтересованно.

— Около двадцати лет назад… Джоан тогда было восемь лет, и с тех пор с ней невозможно ужиться. — Девушка протянула руку. — Я Сэлли, сестра Джоан.

— О-о… — виновато протянула я.

— А вы, — продолжала Сэлли, лукаво поблескивая глазами, — должно быть, Элоиза.

— Откуда вы знаете?

Сэлли начала разгибать пальцы.

— Давайте посмотрим. Американка, рыжая, с Колином.

— Не совсем с Колином, — грубовато заметила я. Распространение сплетен в романах Джейн Остен — когда все новости становятся достоянием соседских помещиков в течение пяти минут — я всегда находила бесконечно очаровательным, но теперь начинала менять свое мнение. Почему все в этой комнате — во всем графстве Суссекс, насколько я знаю — решили, будто у меня отношения с Колином? Хорошо, я живу в его доме, но горе, горе этому времени, когда человек не может принять у себя гостя противоположного пола без обвинений в недостойном поведении.

Я и в самом деле слишком зажилась в эпохе Регентства. Следующим шагом станет потребность в компаньонке или компрометации.

— Вы живете у него…

— Я приехала только ради архива, — наполовину извиняющимся тоном сказала я.

Табличку написать, что ли? Хотя, право слово, все они воображают себе такие милые непристойности, что почти жалко их разочаровывать. Возможно, мне стоит намекнуть на разнузданные оргии. В библиотеке. С рукописями.

Я решила, что самое время сменить тему.

— Вы давно живете в Донвеллском аббатстве?

— С пяти лет. — Сэлли усмехнулась моему удивлению. — Только не говорите Джоан, что я вам сказала. Ей нравится притворяться, будто мы родились в этом поместье.

— То есть живете здесь со времен Завоевателя?

Вспомнив дневной разговор с Колином, я неожиданно порозовела — будь она неладна, моя светлая кожа! При малейшей возможности я вспыхиваю, как нос пьяницы… но, к счастью для меня, Сэлли, видимо, списала мой румянец на вино, поскольку обошлась без комментариев в адрес проклятого румянца. Да и с чего ей обращать на это внимание? С какой стати кому-то краснеть из-за Завоевателя? А я-то с какой стати краснею из-за Завоевателя?

Иногда я и сама себя не понимаю.

— Именно. Вообще-то мой отец, — заговорщицки добавила Сэлли, — довольно преуспевающий коммерсант.

— Можно сказать, у него «свое дело»? — спросила я, радуясь остеновской теме.

— Только не повторяйте этого при Джоан! Она вам голову откусит. Она так старается быть настоящей помещицей.

По тону Сэлли и ее ультрамодной одежде (скорее от «Уорхауз», чем от «Джегер») я поняла — данное устремление своей сестры она не разделяет.

— А кто жил здесь до этого? — спросила я, обводя взглядом темную гостиную с фотографиями, покрывшимися от времени пятнами, и до клаустрофобии набитую старинной мебелью.

— Донвеллы из Донвеллского аббатства. Кто же еще? Портреты перешли к нам вместе с домом, — добавила Сэлли.

Вот и ответ на один из вопросов. Были ли Донвеллы людьми, способными приютить французского шпиона? В 1803 году до Селвик-Холла из Лондона было самое меньшее шесть-семь часов езды в карете — в коляске много быстрее, но все равно не то путешествие, которое захочешь предпринять дважды за один день, — поэтому Черный Тюльпан предположительно должен жить где-то поблизости, в гостинице или у соседей. Если только… нет, другие гости Ричарда и Амели еще не приехали, и это исключает возможность того, что один из проходящих обучение шпионов на самом деле Черный Тюльпан. И потом, зачем законному гостю трудиться и наряжаться монахом-призраком, когда он может просто притвориться, что зашел не туда в поисках удобств — любимый всеми старый как мир предлог. А были в Донвеллском аббатстве гости в первую неделю июня 1803 года?