Там сидели все эти… мамаши. Матери самой страшной породы. Сватающие своих дочерей. И все, как одна, мечтающие отхватить для своих чад виконта.

Этого достаточно, чтобы броситься к Деларошу, умоляя его поместить тебя в уютную, надежную камеру.

А пока — найти бы Генриетту до того, как его кто-нибудь заметит…

— Мистер Доррингтон!

Эх, слишком поздно.

Окликнула его полная женщина, для головного убора которой ощипали, наверное, целого страуса.

— Мистер Доррингтон!

Майлз прикинулся глухим.

— Мистер Доррингтон! — Женщина потянула его за рукав.

— Мистер кто? — вкрадчиво поинтересовался Майлз. — О, Доррингтон! По-моему, я видел его в карточном салоне. Это туда, — услужливо добавил он.

Женщина на мгновение прищурилась, а потом рассмеялась, так сильно стукнув Майлза по руке веером, что виконт мог поклясться: что-то хрустнуло. Вероятно, его рука.

— Неужели! Ну и забавник вы, мистер Доррингтон! Вы меня не помните…

Если бы Майлз встречался с ней раньше, то, без сомнения, запомнил бы. В качестве напоминания остались бы синяки.

— …но я была хорошей подругой вашей матушки.

— Как это мило с вашей стороны.

Майлз получил еще один удар веером.

— Поэтому едва я вас увидела, — веер снова взлетел, попав Майлзу точно по носу, — я сказала моей дорогой дочери Люси… Куда опять подевалась эта девчонка? О, вот она… я сказала ей: «Люси…» — Майлз громко чихнул. — «…Люси, мы просто обязаны поговорить с единственным сыном дорогой, дорогой Анабел».

— Вот вы и поговорили. О, посмотрите! Неженатый маркиз ищет невесту!

Майлз указал в другую сторону, а сам бросился бежать.

Генриетта заплатит ему за это. Как только он ее найдет.

Майлз спрятался за дверью в попытке спастись от ненормальной женщины с ее наносящим увечья веером и одновременно найти Генриетту. В танцевальном зале ее не было, за столом с закусками тоже, не обнаружилась она и в карточном салоне. Со своего наблюдательного пункта за дверью Майлз не мог видеть салон, но ему и не требовалось.

Майлз услышал знакомый смех, перекрывший гомон голосов, и повернулся на звук. Откровенно веселый смех мог принадлежать только Генриетте.

Майлз недаром являлся неустрашимым агентом военного министерства и успешно проследил звук до его источника. Взгляд виконта скользнул мимо группы подражателей Красавчику Браммелу, которые разглядывали в лорнет окружающих, приводя их тем самым в замешательство, мимо юной леди, несомненно, пережившей несчастный случай с железными щипцами для завивки, и, наконец, добрался до знакомой рыжевато-каштановой головки, украшенной простой жемчужной заколкой. Генриетта и две ее лучшие подруги, Пенелопа и Шарлотта, забились в уголок, где общались с помощью шепота, хихиканья и возбужденной жестикуляции. Майлз видел, как Генриетта усмехнулась и через плечо бросила замечание Пенелопе. Светло-карие глаза ее зажглись озорством.

На лице Майлза автоматически заиграла ответная улыбка, сменившаяся насупленными бровями, когда он заметил позади Генриетты молодого щеголя, тоже заметившего и заразительную улыбку, и голое плечико, через которое было брошено замечание. Плечи и шея Генриетты блестели в свете свечей, состязаясь в белизне с жемчугом у нее на шее. Майлз без особого успеха устремил на молодого человека пристальный и сердитый взгляд. Юнец поднял лорнет. Майлз вышел из-за двери, вытянулся во весь свой рост и захрустел, разминая, суставами пальцев. Затем снова бросил тот же взгляд. С повисшим на ленточке лорнетом молодой человек торопливо устремился в сторону карточного салона. Майлз удовлетворенно кивнул. Ему все лучше и лучше удается роль дуэньи.

И хорошо. В последнее время количество докучливых влюбленных, которых требовалось отпугивать, значительно возросло.

Из-за двери Майлз рассматривал Генриетту, чье лицо знал лучше собственного. На протяжении всей жизни он гораздо больше времени провел, глядя на Генриетту, чем на себя в зеркале. На первый взгляд изменилось немногое: те же длинные каштановые волосы, отливающие на свету рыжиной; те же светло-карие глаза, иногда с зеленым оттенком, иногда отливающие синевой, с чуть приподнятыми уголками, как будто в постоянной задумчивости; та же прозрачная светлая кожа, быстро покрывающаяся на солнце веснушками и склонная чесаться от крапивы, шерсти и любой другой колючей вещи, чем они с Ричардом без стыда пользовались к своей выгоде в годы их достойной порицания юности. Волосы Генриетты оставались все такими же длинными и каштановыми, глаза — так же чуточку раскосыми, кожа — такой же светлой, какой была и в девять, и в двенадцать, и в шестнадцать лет. И однако же, когда он сложил все это вместе, результат получился совсем иной, чем даже год назад.

Более глубокий вырез у платья? Волосы уложены по-другому? Ее сияние, возможно, и не затмевало факелы[9], но она излучала какой-то свет, что-то отличающее ее от Шарлотты и Пенелопы. Новый лосьон для кожи, вероятно? Майлз скорчил гримасу и сдался. Никогда ему не постичь женских ухищрений. Что до вырезов на платьях, черт бы их побрал, она была сестрой его лучшего друга, порученная его заботам. Предполагается, он не должен сознавать, что у Генриетты слишком глубокое декольте. Все, что ниже шеи, решительно под запретом. И его работа заключается в том, чтобы убедиться — все остальные мужчины в бальном зале тоже с этим смирились.

Подняв глаза, Генриетта встретилась с Майлзом взглядом, с явным удовольствием прервала разговор с Пенелопой и Шарлоттой (что уж она там им рассказывала!) и расплылась в широкой, приветственной улыбке.

Майлз поклонился ей.

Генриетта наклонила голову и наморщила нос, выражая интерес и удивление, явно означавшие: «Что это ты делаешь за дверью?»

Гримас для объяснения этого не существовало. Майлз вышел из-за двери, поправил галстук и направился к Генриетте так жизнерадостно, будто это не его только что обнаружили прячущимся за выступом дверного проема.

— От кого ты скрываешься? — с некоторым изумлением спросила Генриетта, кладя ладонь в перчатке на руку Майлза. Она откинула голову, чтобы заглянуть ему в лицо, и смешно свела брови домиком. — Неужели месье Деларош раздобыл билет в «Олмак»?

— О нет, — заверил ее Майлз. — Нечто гораздо, гораздо более серьезное.

Генриетта подумала.

— Моя мама?

— Тепло, — мрачно отозвался Майлз.

Сопровождая свои слова соответствующими жестами, он поведал о своем кратком столкновении с явившейся из ада матерью — обладательницей веера и свахой.

Глаза девушки расширились, когда она поняла, о ком идет речь.

— О, я ее знаю! Весь прошлый сезон она гонялась за Ричардом. Он даже перевернул чашу с пуншем, пытаясь отвлечь ее внимание. Он постарался, чтобы это выглядело как случайность… — Генриетта с умудренным видом покачала головой. — Но мы-то знали.

— Кое-кто, — ткнул в сторону Генриетты пальцем Майлз, — мог бы и предупредить меня.

Генриетта с преувеличенным недоумением захлопала глазами.

— Но это было бы неспортивно.

— По отношению к кому?

— К миссис Понсонби, конечно.

— Ты, — прищурился Майлз, — будешь моей должницей до конца жизни.

— Ты уже говорил это вчера вечером. И позавчера.

— Некоторые вещи никогда нелишне повторить, — твердо заявил Майлз.

Генриетта на мгновение задумалась.

— Как альбатрос.

— Альбатрос?

Светлая прядь упала на глаза Майлзу, когда он с недоумением посмотрел на Генриетту.

— Мне просто нравится произносить это слово, — радостно ответила Генриетта. — Попробуй сам. Альбатрос. А если немного выделить первый слог, то получается еще забавнее. Альбатрос!

— А Ричард был так уверен, что безумие у вас не наследственное, — в задумчивости громко заметил виконт.

— Тихо! Иначе ты распугаешь всех возможных женихов.

— Ты считаешь, что уже не сделала это, крича «альбатрос»?

— Я бы не назвала это криком. Скорее радостным восклицанием.