- Леша, надолго? – Спросила мама, внезапно появившись из гостиной.

- Вернусь часам к двенадцати, всем до свидания. – С этими словами он перешагнул через порог, затем вернулся, чтобы взять забытый головной убор, и закрыл за собой дверь.

Тяжелой, прохладной тенью вечер опустился на улицы города. Свет фонарей, рассеченный ветвями голых деревьев, падал на стены зданий и мокрый от талого снега асфальт. На темно-синем небе виднелись несколько тусклых звезд, загадочно мерцавших и составлявших контрастный фон для урбанистического пейзажа. В пустом полумраке под занавесом серых столбов и черных проводов, развешанных по всей длине проспекта, около дороги медленно и сосредоточенно передвигались сизые голуби в поисках пищи…

“Все они родились именно в этом городе, здесь они и доживут свои дни, каждый день их жизни похож на предыдущий, это кажется скучным, но в их мозгу даже не возникает мысли что-то изменить, и не может возникнуть по одной простой причине: они не имеют способности к абстрактному мышлению, их незамысловатый разум не выходит за границы происходящего. В чем же смысл их жизни? Глупые птицы так же отчаянно борются за свою жизнь, как и люди, но каково же их предназначение? Кто они, или что, и для чего? Просто неотъемлемое звено в пищевой цепи...?” – Таковы были мысли Алексея, когда он вновь спускался в подземный переход, забросанный окурками и прочим мусором.

Он шел не у стены, а строго посредине, и взгляд его все больше уходил в сторону: на полу под тусклым светом лампы сидел мужчина в грязной форме цвета хаки, пропитанной потом, и голубой бескозырке. Что у него было надето на ногах, разобрать было нельзя, так как ноги его, а точнее, то, что от них осталось, были сложены вместе под туловищем и замотаны в какие-то грязные лохмотья или мешки. Подняв свой взгляд на проходимца, он скосил глаза и невнятно, без всякого оттенка мольбы произнес фразу, которая с давних пор выскакивала у него на автомате:

- Подайте, Христа ради.

Алексей опустил руку в карман и, долго не разбираясь, вынул оттуда все, что было (туда он нередко складывал мелочь); набралась сумма ста рублей, что удивило его самого не меньше, чем десантника.

- Спасибо, сынок, - выговорил мужчина почти в полный голос, - дай Бог тебе здоровья.

Алексей улыбнулся в ответ, глядя на него, как на равного, и надеясь, что доброму, но ничуть не жалостливому взгляду солдат будет рад больше, чем деньгам. Сложно улыбаться искренне, когда видишь перед собой половину человека. В голову при этом лезут страшные мысли, тяжелые, как вся кровь, пролитая на полях сражений: ради какой благой цели человек был отправлен в зону смерти и почему кто-то другой за него решил, где и когда ему следует умереть? Конечно, пешка ничего не стоит по сравнению с королем; если ты патриот своей страны, ты должен быть готов отдать жизнь за нее. Алексей не был патриотом, любовь к родине не есть природный инстинкт, по крайней мере, для него, а воспитать в себе ее он не смог, он не гордился тем, что родился в России, в русском национальном характере он видел больше недостатков, нежели достоинств, и все же русским людям он по-настоящему сочувствовал.

Он вдруг выбросил эти мысли из головы и ускорил шаг. Через пару минут он оказался в темном, глухом дворе, который всегда внушал ему страх, как и многое в этом городе, потом, пройдя через кирпичную арку, вышел к длинному двадцатиэтажному дому. Прямо перед ним стоял мужчина с поводком в руках, а позади него, вдалеке, виднелись огни города. Вдруг, черный пес уперся носом ему в голень, потом отскочил назад и начал, глядя на него с воодушевлением, вилять хвостом.

- Привет, парень, я тоже рад тебя видеть, - изрек Алексей, полностью уверенный в том, что пес его понимает. А пес действительно понимал его. Хозяин, тем временем, молча стоял  у подъезда и, чуть улыбаясь, смотрел на Алексея, в то время как тот быстро приближался к нему.

Еще спустя десять шагов, его внимание привлекла симпатичная девушка в короткой демисезонной серебристой куртке и серых джинсах, отчетливо выделявших линии бедер до самой талии. Она шла навстречу, придерживая капюшон обеими руками, так что пальцы ее слегка касались волос сквозь прорези в белых вязаных перчатках. Приближаясь к Алексею, она все выше приподнимала капюшон, и в свете фонаря ему было отчетливо видно ее свежее, румяное личико, цвета глаз он не мог различить издалека, но даже зимний вечерний сумрак не мог скрыть их красоты. Вместе с прямыми, длинными волосами пшеничного света они напомнили ему о его школьной возлюбленной. Девушка шла так же, не спеша, глядя ему в глаза сквозь неподвижную завесу загадочности, его симпатичное, но чересчур правильное лицо, приковало на некоторое время ее взгляд, карие глаза под четкими и почти прямыми линиями бровей смотрели неотрывно, но как будто немного напуганно, правильный, чуть заостренный нос, обветренные, слегка поджатые губы в едва заметной улыбке и подтянутые выбритые щеки с румянцем под глазами, неглубокими ямочками и крохотными морщинками – вероятно, от частого избытка эмоций – лицо его ярко отражало образ типичного домашнего парнишки, безупречно галантного, постоянного в своей предсказуемости и без капли авантюризма в характере, верного, заботливого мужа и примерного отца. Он смотрел на нее неотрывно и с каждым шагом все более открыто, как и она…, пока не прошел мимо, оставив ее позади. “А мог бы и познакомиться, – упрекнул он себя, сделав рассерженный выдох. – Да не, я же опаздываю, – тут же подумал себе в ответ. – К друзьям? Глупая отмазка”.

- Дурак, – произнес он вслух и пнул кусок наста, скатившийся с бруствера на дорогу, после чего поднял глаза и понял, что практически дошел до того самого дома…

…Добравшись пешком до восьмого этажа, Алексей буквально подскочил к стальной двери и резким движением нажал на кнопку. Спустя пятнадцать секунд он услышал знакомый голос из-за двери – голос, который часто заставлял его смеяться до нервной дрожи, а иногда и плакать:

- Что там…?

Алексей выдержал паузу и серьезно произнес в ответ:

- Где “там”?

- Вот, прямо здесь… что это за хрен стоит за дверью…? А, - произнес голос равнодушно, - черт с тобой, заходи.

Дверь открылась, и Алексей обнял старого друга, именно так, как обычно обнимаются после долгой разлуки.

- Плуто! Здорова, нигер! Ты такой клевый! – Сказал Тим так проникновенно, будто специально оттачивал интонацию этой фразы накануне.

- Я тоже тебя люблю, чувак! Как дела твои?

- Меня бесит этот вопрос, ты же знаешь.

- Ах да, я забыл. Меня, кстати, тоже. – Оба они одарили друг друга обаятельной и что-то скрывающей улыбкой.

- Ну, проходи, чего ждешь? – Сказав это, Тимофей отправился на кухню, Алексей же принялся расстегивать ремешки на кроссовках.

- Ты один?

- Нет, не совсем. – Крикнул Тим издалека.

  Тут же раздался скрипящий органический звук из туалета, за ним последовал низкий дрожащий крик:

- Помогите!

На лице у Алексея выразилось недоумение.

- Это Шурик, у него беда,  - объяснил Тим,– наверное, от моих маринованных грибов.

- Oh, crap! – Александр был исключительно воспитанным человеком, поэтому ругался только по-английски. Алексей хотел, было, спросить, как у него дела и все остальное, но в последний момент решил его не тревожить.

Через короткий коридор он прошел в просторную гостиную и, медленно обойдя ее по кругу, присел на диван. На нем поверх белой майки была надета светло-серая рубашка с сеткой из ярко выраженной белой строчки. Одним внимательным взглядом он окинул комнату: светлые обои, мебель мягкого молочного цвета, плоская люминесцентная лампа, плотно прижатая к потолку, - в оформлении комнаты присутствовал по-настоящему изысканный вкус. На полу не было ковра, но был исключительно гладкий ламинат; большой, но узкий шкаф-купе с зеркалами от самого пола и почти плоский телевизор стояли у одной стены, мягкий уголок у другой, больше ничего не загромождало пространство в комнате – казалось, будто хозяин старался для какой-то цели оставить как можно больше свободного места.