– Не волнуйся, пожалуйста, со мной все будет хорошо.

– Я не могу не волноваться. Ты же моя дочь.

Геро сильнее сжала материну ладонь.

– Мама. Я на добрый фут выше тебя и довольно крепко сложена. Все будет хорошо.

– Когда очередной визит Ричарда Крофта?

– Завтра, – состроила гримасу Геро.

Леди Аннабель озабоченно нахмурила лоб:

– Я знаю, дорогая, тебе этот человек не нравится. Но спору нет, он лучший акушер в Британии. Говорят, будто сам принц-регент уже заручился обещанием, что когда его дочь выйдет замуж и понесет ребенка, сэр Ричард будет принимать у нее роды.

– Сжальтесь над бедной принцессой Шарлоттой.

– Геро…

– Мама, – снова рассмеялась Геро и, подавшись вперед, поцеловала ее в щеку. – Честное слово, ты еще хуже, чем Девлин. Я не только огромная, как слон, но и такая же здоровая. Перестань понапрасну переживать!

Наклонив голову набок, баронесса пытливо всмотрелась в лицо дочери:

– Ты счастлива, дорогая?

– Да, очень.

Мать похлопала Геро по руке.

– Я так рада за тебя.

Но тревожная морщинка на лбу леди Джарвис не исчезла.

– И вы просто оставили тело в лесу? – писклявым от изумления голосом вопросил сэр Генри Лавджой.

Приятели направлялись по Боу-стрит к «Бурому медведю», старинной таверне, которая служила своеобразным продолжением легендарной полицейской конторы через дорогу.

– А что бы вы предложили мне сделать? – покосился на магистрата Себастьян. – Въехать в Сток-Мандевилль, усадив покойника рядом с собой в экипаже?

– Боже упаси, нет, – округлил глаза сэр Генри. – Должен признаться, я об этом не подумал.

Виконт прикрыл смешок убедительным кашлем.

– Я известил сельского мирового судью. К сожалению, за время, которое потребовалось доброму сквайру Джону, чтобы снарядить пару констеблей и телегу и вернуться со мной на место происшествия, кто-то успел увезти труп. Боюсь, достопочтенный сквайр более чем наполовину уверен, что я все выдумал.

– Ради развлечения?

– Вроде того. 

Вдобавок из-за задержки Себастьян чертовски поздно вернулся в Лондон. Мучимый виной и дурными предчувствиями, он вихрем домчал на Брук-стрит только чтобы узнать, что Геро проводит послеобеденные часы у своей матери.

– Наверное, то были грабители, – предположил Лавджой. – Времена нынче трудные.

Себастьян покачал головой.

– Эйлсбери-Вейл не то же самое, что разбойная пустошь Финчли-Коммон[14]. Кроме того, джентльмен на гнедом рысаке не выглядел так, будто у него имелись серьезные финансовые затруднения.

Уставившись на толчею повозок и фургонов, заполняющих узкую улицу, Лавджой поджал губы:

– Иная вероятность – что нападение связано с вашей вовлеченностью в дело Пельтана – настораживает. Чрезвычайно настораживает. – Магистрат покосился на Себастьяна: – Много ли людей знало о вашем намерении поехать сегодня в Хартвелл-Хаус?

– Все мои домочадцы, для начала. Но, скорее всего, меня подслушали, когда я договаривался об аренде лошадей в платной конюшне на Бойл-стрит.

– Полагаете, за вами следили? – нахмурился сэр Генри.

– Да.

– Ну и ну. Отправлю-ка я одного из своих парней в ту конюшню разузнать, не заходил ли кто после вас с расспросами.

Себастьян воспротивился.

– Лучше я пошлю Тома. Еще не хватало, чтобы вы из-за меня попали в немилость к главному магистрату.

– Мои ребята могут действовать очень скрытно, когда захотят, – ответил Лавджой нечастой, сдержанной улыбкой и, прокашлявшись, добавил: – Кстати, они навели кой-какие справки про джентльменов, проживающих в «Гербе Гиффорда».

– Вот как?

– Секретаря зовут Камилл Бондюран. Обучался праву, слывет молчуном и обычно сторонится людей. Каждое утро ровно в десять прогуливается по Мэлл.

– А полковник?

– Полковник Андре Фуше. Был с Наполеоном в России.

– Это любопытно.

– Вот и я так подумал. Мне сообщили, что он любит захаживать в «Отдых султана», кофейню возле оружейной палаты. – Магистрат начал поворачивать в таверну, но запнулся, оглянулся и спросил: ­– Вы в курсе, что похороны Пельтана назначены на сегодня?

– Так скоро? И где же?

– Во французской часовне возле Портман-сквер. В семь вечера.

          * * * * * * * *

Часовня на Литл-Джордж-стрит была занавешена черным крепом и освещена ярко горевшими восковыми свечами. Ночное небо темнело в проемах высоких простых окон, устоявшийся аромат ладана смешивался с запахом горячего воска и холодного, сырого камня.

Эту небольшую католическую церковь основали в конце прошлого века бежавшие от революции французские священники[15]. Убранство храма было простым до примитивности: общую суровость смягчали только изображения стояний крестного пути[16] да россыпь настенных гробниц. На видном месте стоял стул с высокой спинкой, служивший «троном» некоронованному королю Франции, когда тот удостаивал богослужение своим присутствием. Если Дамион Пельтан действительно прибыл в Лондон в составе Наполеоновской делегации – что подтверждал сегодняшний разговор Геро с ее матерью, – то выбор именно этой часовни местом его отпевания казался несколько ироничным.

С другой стороны, не следовало забывать, как Наполеон сумел заставить папу Пия VII короновать его императором.

Тихо прикрыв за собой дверь, Себастьян запнулся и бросил взгляд по короткому центральному проходу туда, где возле алтаря виднелся открытый темный дубовый гроб, задрапированный синим бархатом. Он не подошел к гробу, а скользнул в сторону, встав у задней стены храма, глубоко в тени, отбрасываемой сверху шаткой деревянной галереей.

В церкви висела тяжелая, гнетущая тишина, перемежаемая редким покашливанием. На похоронах присутствовали всего три человека, расположившихся каждый отдельно на коротких рядах скамей, разделенных центральным проходом. Себастьян узнал Армона Вондрея на втором ряду. Полковник Андре Фуше выбрал место на три ряда дальше и довольно-таки в стороне. Виконт заметил, как Фуше достал из кармана часы и, проверив время, нахмурился. Третий, с тонким костлявым лицом, красным носом и прямыми черными волосами, примостился на задней скамье. Сгорбленный от холода незнакомый мужчина сидел, уткнувшись в книгу. Это наверняка был секретарь, Камилл Бондюран.

Проходили минуты. Скрестив руки на груди и не обращая внимания на сырость, просачивавшуюся сквозь подошвы сапог, Себастьян рассматривал уцелевших членов делегации. Три человека, которые были знакомы и жили вместе, присутствуя на похоронах одного из своих, игнорировали друг друга. Утверждение Митта Пебблза, что французы не особо ладят между собой, явно не было голословным.

От входа раздался звук открывающейся двери.

Худощавый, броско одетый мужчина с каштановыми волосами переступил порог, остановился, снял шляпу и, смочив пальцы святой водой, рассеянно сотворил крестное знамение.

То был Амброз Лашапель.

«Какого дьявола он здесь делает?» – удивился виконт, уставившись на вошедшего.

Он заинтригованно наблюдал, как французский придворный скользнул к молитвенной скамье напротив секретаря, опустился на колени, еще раз перекрестился и склонил голову. Себастьяну пришло на ум, что Лашапель был единственным человеком в церкви, который молился.

Городские колокола давно пробили семь. Полковник Фуше нахмурился и снова посмотрел на часы. Судя по шепоту и движению в ризнице, священник наконец-то готовился начать свое печальное шествие. Но тут с шумным рывком опять распахнулась входная дверь, и в часовне появился еще один мужчина: среднего роста и телосложения, лет тридцати пяти, со скучающими серыми глазами и по-модному растрепанными густыми, медового цвета волосами. Его изысканно скроенное пальто шилось одним из лучших портных Лондона, однако замшевые бриджи более подходили для верховой прогулки в парке, чем для похорон, а шейный платок был повязан весьма небрежно. Не сняв фетровый цилиндр, не склонив головы, он стремительно прошагал по центральному проходу и резко остановился у изголовья открытого гроба.