Дондеже в Венецыи пребывал, приехав ис того пути, понеже зело с слабым здравием приехал есмь, непрестанно лечился есмь. Однакоже прежде отъезду моего был есмь в полате у князя; и понеже разнемогся князь, простился есмь с иными сенаторы, и отдал им две грамоты, которые мне дали были к двум владетелем (rektorow) Закинфа [и] Кефалонии[1173]. Возвращаяся бо, был есмь во Закинфе[1174], владетель болен был, катарги же спешилися, не могл есмь отдать; а в Кефалонии, идеже владетель пребывает, не были, ибо устье Вышкардо (portus Viscardo), у котораго четыре дни стояли, з другой[1175] страны острова есть. Прислали мне посем на постоялый двор чрез секретаря грамоту, которую князь отписывал королевскому величеству против ево грамоты, яже писана была о мне, егда во Иерусалим ехал.

[М]аиа третияго дне ко отчизне из Венецыи поехал есмь чрез Тридент, чрез Енопонт (Enopont), из Енопонту в Галу, посем чрез Дунай в Виенну (do Wiednia).

Стал есмь на рубежи Полском.

В Гродну приехал есмь, идеже поздравствовал королевскому величеству, благодарение воздал есмь ему за радение, которое сотворил воистинну сердцем отеческим. В деле моем пребых зде десять[1176] дней.

Лета Господня 1584-го иулиа в седмый день приехал есмь в Несвежь град.

А выехал был лета Господня 1582-го[1177] септевриа в шестыйнадесять день.

И тако буди имя Господне благословенно во веки. Аминь.

Сей лист четвертый пишу к тебе уже из дому, камо мене Многомилостивый Господь благополучие иулиа (lipca) седмаго дне возвратити благоволил. По последней грамоте из Сурии (Syryi) не могл есмь к тебе ничего писать, ибо во отечество спеших ся; но однакоже в последнем писании ведомо учинил, како[1178] ис полаты владетелевой (z pałacu rektorskiego), тамже и судно наше, которое мене в Крит принесло, издалеча видел есмь; слышал же есмь в Корфу, что оное же туды ветры занесли были и гораздо оное понабили.

А тое мое путьшествование тако описал есмь, яко мне путь толь неудобный поволил. Не извыкл есмь (еже вторицею глаголю) чином историческим (historykow sposobem), с которыми аз ниже претися, ниже их некоторых баснословий хулити хощу, хотя и инако казалося, нежели у них читалося. Ибо не все тамо прилежно осматривалося, но паче, яко глаголют, что само во очесех являлося (со samo niemal w oczy lazło), то и писалося. Слышаные же речи едва где положил есмь, ибо повестей людских не изволил писати. Кто тамо бывал, яко много и зело прилежно все истинно описал, признает. Которые бо из повестей людских писали, доидох (doszedłem), яко во многих делех погрешили. Придаю (Przydawani) и то, что Божие воистинну смотрение было, яко на Царьград не возвращахся. Аще бо имел есмь и великую похвалу (wielkie zalecenie) от короля Стефана, но, яко веси, за оным новым прилучаем едва бы в сети (w sidła) не впал. Господу Богу моему вечное благодарение и слава буди, иже мене чрез толь многотрудный и страшный путь странствия моего препроводити благополучне даже до самаго отечественно[го] порога изволил.

Писан из Несвежа иулиа (lipca) десятаго дне, лета Господня 1584-го.

Присылаю[1179] тебе при том чин хода, которым путьшествующии в костеле Святаго Гроба исправляют, купно с начертанием Иерусалимскаго храма, хотя не в конец художественно выписаным, чего мне краткость времене и труды окрест богомолия не поволила. С котораго всяк удобно познает, где какие тайны Господни были и спасение наше совершалося. Присылаю же описание чинов, которых тамо [наблюдают], егда воини Гроба Божия творят. Приими убо сие от мене благоприятно, еже не историческим, но дружеским пером описав, любезно посылаю[1180].

Господу Богу в Троицы Святой единому вечная слава, Пресвятейшей Матери Божией и всем святым. Аминь.

Издатель не сомневается, что предлагаемая книжка будет иметь успех у русских читателей, особливо в такое время, когда всеобщее внимание обращено на Турцию и на судьбы славянских племен, ей подвластных.

Автор ее — славянин, сын земли Чешской, подданный австрийской державы, — тем интереснее оставленное им описание всего, что он видел в Турции, живучи на свободе в посольстве и потом в неволе у турок. Несмотря на свою молодость (он выехал из отечества 15 лет от роду), он внимательно и вдумчиво присматривался к чужеземным порядкам. Пишут о нем, что еще в школе показал он особенную склонность к наукам историческим и к географии и страстное желание путешествовать. Желание это удовлетворилось, когда его отправили с посольством в Константинополь, но этот опыт стоил ему слишком дорого. По возвращении в отечество (в 1596 году) жил он долго у матери, в родовых имениях, и там в 1599 году окончил описание своих приключений. Вскоре затем настало в Чехии смутное время. По смерти императора Матфея смута усилилась. Вратислав оставался верен императору Фердинанду II и потерпел гонение: все его именье было конфисковано. Но после Белогорской битвы, когда Фердинанд окончательно утвердился во власти, имения возвращены Вратиславу, он попал к императору в милость и занимал важные должности до самой своей смерти, в 1635 году. Род его не иссяк еще и поныне.

Сочинение Вратислава принадлежит к числу немногих сохранившихся памятников старинной чешской литературы, для которой именно XVI столетие было эпохой расцвета: для того времени это была богатая литература. Но она замерла вместе с чешской народностью с рокового 1620 года — года Белогорской битвы. С этого времени вся Богемия подпала под безусловную власть Австрийского государства, которое поставило себе целью подавить и истребить окончательно и религиозную, и политическую, и народную самобытность старинного Чешского государства и водворить между чехами немецкую культуру с языком и римско-католическую веру. Едва ли можно подыскать в целой Европе другой, столько же разительный пример систематического и безусловного искоренения исторической народности; чешская народность была в особенности ненавистна Риму, потому что в Чехии проявилось, прежде и сильнее, чем где-либо, начало протеста против римского самовластия и насилия в вероучении, и потому-то власть римского цесаря положила истребить это начало в самом его корне, т. е. в народности. К делу приступлено прежде всего систематическим истощением богатства в целой стране, повсеместной конфискацией, несоразмерными налогами и т. п. Все некатолики подверглись поголовному изгнанию; население, вследствие военных бедствий, истреблений целыми массами, вследствие голода и болезней, уменьшилось до ¼ доли прежнего количества; целые округи запустели и заселены были сплошь немецкими выходцами. Тогда воздвигнуто гонение на язык, который вовсе выведен из употребления, и на литературу, которую положено совсем искоренить. В течение целого почти столетия латинские миссионеры, в сопровождении военных отрядов, ездили из города в город, из села в село и ходили из дома в дом, забирая повсюду чешские книги, которые подвергались потом публичному сожжению. В таком состоянии нетрудно было народу совсем забыть родной свой язык или сохранить разве одни следы его в самых низших слоях грубого населения.