Во время того мору месяца три или четыре не слыхать было о войне; а когда миновалась болезнь, опять стали явно говорить на улицах, что пора готовиться на войну против гяуров и против венского короля и доставать знатную добычу. Вскоре изо всех областей стало сбираться в город множество войска, военные стали ходить по улице целыми ротами и на конях ездили, а когда кого-нибудь из нас увидят в окошко, показывали знаками, как нам будут рубить головы. Словом, все готовилось к великой войне. Послу нашему хотелось разведать все вправду: какие будут военные начальники и сколько всего будет военной силы; он не жалел денег, нанимал шпионов и так узнавал немало о тайных совещаниях и намерениях турецкого двора; все это он сам записывал и потом поручал секретарю переводить на шифрованное письмо, хотя как можно скорее сообщить известия нашему цесарю. Эти тайные записи спрятаны были в комнатах под полом в безопасном месте, в таком секрете, что никто из нас об них не ведал. И хотя гофмейстер наш видал несколько раз людей, когда они носили эти бумаги, не мог он потом допытаться, где они спрятаны.

В это самое время случилось, что наш гофмейстер, Ладислав Мертен, вместе с одним молодым человеком уличен был в гнусном пороке. Когда донесли об этом пану послу, он приказал одного виновного заковать в железы, а гофмейстера арестовать в его комнате, взяв с него обязательство под честным словом, что он до обеденного часа никуда выходить не будет. Когда турки заперли нам ворота затворами, то и мы с своей стороны заперлись изнутри, чтобы и турки к нам по своей воле не входили. Ключ от ворот поручил посол кухонному писарю, приказав, чтобы без особого его разрешения никого не впускал в дом и не выпускал из дому.

И так тот гофмейстер, воспользовавшись тем, что присмотру за ним не было, улучил рано поутру минуту, когда писарь выходил из дому маленькой дверью для закупки провизии, и, прокравшись незаметно вслед за ним, выбрался из дому. Как вышел на улицу, так закричал громким голосом, что хочет быть мусульманином. Чаус, бывший на страже у нашего дома, услышав тот крик, с великой радостью тотчас повел гофмейстера к паше и объявил ему о том безбожном умысле. Паша стал всячески похвалять его и очень был доволен, что переходит к ним такой заметный человек, домоправитель христианского посольства, дал ему тотчас нарядное турецкое платье пунцовое, подарил чалму и красивого коня с убором и велел вести его с нарядной свитой на обрезание.

Когда вели этого несчастного на обрезание мимо нашего дома, впереди него и сзади ехало и шло несколько сот военных людей, конных и пеших; проходя мимо нас, они кричали нам угрозы и ему приветствия; а он с гордым и торжествующим видом, красуясь на коне, выказывался перед нами и глядел на наши окна. После обрезания ему положено было, как сказывали нам, жалованье по 40 аспров на день, что у них считается знатной платой. У этого отступника была в Праге молодая жена, родом Пернштейнова, и жила на службе управительницей при дворе, и при ней сын малолетний; но он на все это не обратил внимания, забыл и душу свою, и жену, и сына, тотчас взял себе жену-турчанку и часто ходил и ездил мимо нашего дома. Наш пан посол очень был смущен этим происшествием и опасался, чтобы этот злодей, которому известны были все наши обычаи, не навел на нас всяческой беды и несчастья, — так потом и оказалось.

Однажды пришел тот гофмейстер к Синану-паше и стал ему говорить: «Я-де был прежде христианином и своему королю держал присягу, а теперь, ставши мусульманином, хочу показать свою верность султану и всем пашам и для его власти и славы ничего, даже головы своей, не пожалею. И если-де хочет великомочный паша, чтобы я показал свою верность султану своему и всему турецкому народу, пусть велит мне вместе с турками, кто назначен будет, обыскать посольскую канцелярию христианского цесаря; я-де там отыщу и предъявлю паше такие вещи, что все только дивиться станут, как и через кого они могли дойти до христианского посла; тут-де окажется, что самые первые особы и начальники султанского правления не устыдились, без ведома его, переносить послу тайные советы, чтобы король венский, сведав о турецких замыслах, мог заблаговременно приготовиться и собрать со всей империи потребную помощь».

Паша счел это важным делом и, похвалив доносителя за верность, не только разрешил ему произвести обыск в канцелярии у христианского посла, но и дал ему еще для этого начальных чаусов, в том числе одного испанца и несколько потурченных валахов, с приказом — смотреть за всем как можно старательнее и наблюдать, чтобы тому шельме гофмейстеру (названному при потурчении Алибеком) не было ни в чем сопротивления.

За день перед тем приказал посол секретарю принести ему шифрованные письма, и, когда смотрел их, показалось ему, как будто в них что-то пропущено; секретарь в это время играл на дукаты с другими служителями рыцарского чина. Между тем пан посол велел ему достать из потаенного места подлинные записи, для поверки, и, удостоверившись, что все написано как следует, приказал ему тотчас отнести те записи обратно и спрятать по-прежнему. Но секретарю в ту пору дороже всего показалась игра, и он, забыв свою должность и присягу, которую приносил Господу Богу и его цесарскому величеству, как только вышел из канцелярии, положил те записи в первый попавшийся шкаф и сел опять за игру свою. Видно, когда есть на что судьба и определение Божие, ни к чему не служит никакое человеческое смотрение и забота.

На другой день ранним утром пришел тот несчастный Алибек с пятьюдесятью начальными турками к нашему дому и стал стучать в ворота; а ключи от ворот были у кухонного писаря и висели в кухне на стене; на тот стук встал поваренок и без всякого опасения, сняв ключи со стены, отворил им ворота. Они вошли как можно тише в дом и неожиданно появились в комнате у посла, приведя его и всех нас в страх и изумление. Тут начальный чаус объявил пану послу на валашском языке, что они присланы с Алибеком от великого Синана-паши с таким поручением: дошло-де до Синана сведение, что он выведывает всякие их намерения и передает своему королю все, что делается при дворе велемощного султана; и потому имеет-де он, посол, тотчас отпереть свою канцелярию и допустить того Алибека произвести в ней повсюду осмотр.

Выслушав ту речь, пан посол приказал принести сладкую наливку и сластей и просил их садиться. Притом дал противу поручения паши такой ответ: «Кажется-де совсем неприличное это дело — производить осмотр в канцелярии римского цесаря, ради одной только клеветы, взведенной на них тем бездельником и изменником, бывшим его домоправителем». Затем, обратясь к нему самому, стал в лицо убеждать его, чтоб он вспомнил жену свою и детей и что не уйти ему от возмездия Божеского. Но турки стали говорить послу, чтобы он не вступал с ним в речь и оставил бы его в покое, так как тот человек уже не слуга ему и стал мусульманином, и понуждали отворить немедленно свою канцелярию, чтобы они могли исполнить приказание паши. И так, видя, что нельзя тому воспрепятствовать, послал пан к секретарю потихоньку спросить его, спрятал ли он те вещи (то есть записи), о которых ему известно? Он, сидя за картами, отвечал пану, чтобы не беспокоился, и сам, придя к нему, подтвердил, что все спрятано как следует, — видно на этот час Господь Бог по грехам нашим отнял у него всю память.

Между тем чаусы настоятельно требовали, чтобы отворили им канцелярию; пан приказал секретарю отпереть, сам пошел с ними и все время твердил тому бездельнику: «Открывай-де важные секреты, добудешь себе за то великие милости от паши, а может, и от султана — тогда поделись и со мной»; притом с насмешкой напоминал ему, чтобы глядел хорошенько, как перед Богом: «Не найдешь-де ничего подозрительного, а я тебя к тому привести хочу, что ты за свой лживый донос и за поругание послу будешь наказан и взденут тебя на крюк». На это несчастный отступник отвечал: «Дай только мне все осмотреть». И когда отворили канцелярию, он заглядывал всюду с великим страхом, так что сам трясся, и нашел только простые письма, которые писали нам из Вены товарищи и знакомые. Отворили ему все ящики, но и там не нашел ничего, кроме счетов и других незначащих бумаг. А пан все на него посмеивался и приставал к нему: «Ищи-де хорошенько, добирайся до секретов, принесешь паше важные вещи, чтобы было за что тебя повесить».