Между иными вещми, подивления достойными, яже и до сего времени имеет Александрия, есть зело широкое и пространное место у пристанища морскаго, которое понеже летописцы пишут (opisuią), что рука человеческая содеяла и усыпала (ибо прежде сего звано то место Фарус, Farus, остров)[890], аз же о сем речь свою распространити не желаю. Но знатно труды людские, и иждивение великое, и умение художниково! Зде люди (понеже во граде, яко ниже изъяснилося, воздух нездравый есть) охотнее[891] строятся и живут, якоже зде и судьяк пребывает; чесого ради град запустевает, и что далше, тем вящши стены разрушаются, занеже здравшие (zdrowsze) и безопаснейшие на посадех обретаются жилища.
Вина, коея ради те каторги во Александрию приидоша, сия была, что трех началников (urzędnikow) Ассан паши (который прежде сего в Каире владетель, gubernatorem, был), сиречь: канцлера (kanclerza), писаря (pisarza) и секретаря (sekretarza) из Царяграда на Род град, Александрию, по сем чрез Нил реку в Каир отвозили, чтобы тамо их смертию казнено[892]; понеже они были причиною, что Ассан паша тамо сущих подданных грабил. И то каким обычаем творилося — вкратце воспомяну[893]. Тот Ассан паша, еунух (eunuchus albo rzezaniec), егда в Каире долгое время владетелем (gubernatorem) был, зело торговых людей грабил и нищил (niszczył), яко и до сего времени доволные знаки обретаются: понеже ни из И[н]дии, ниже из Мехи ни каких товаров не привозят. И дабы от так прибылнаго и собирания пенязей способнаго места не велено ему съезжати и чину ему не лишитися, чюдно великие дары матери и жене солтана Амурата óтай посылал[894]. Но паки тии, которые от него и от лакомства его оскудевали и погибали, ради далнаго пути и неудобнаго к государьским ушам приступления (чего Асан паша прилежно остерегал), не могли ни жалобы творити, ниже правды доступити. Он же Асан паша, доведався о оном арапе, который балсамом владел и тшание о нем имел, яко выше речеся, и немалые сокровища собра, повеле его в темницу безо всякия вины посадити, и чтобы о денгах сказал, велел его мучить, так зело, что после того в малом времени умре; а по смерти его балсам тот, понеже дозирателя добраго и умеющаго не имел, изгиб.
Был такожде другой арап, торговый зело богатый][895], котораго сам видял (widział) есмь. Вымыслив на него вину, того такожде в темницу воврещи повелел, и тако страшно умучил, что своими товары, которые на двесте тысящ червонных златых ценено, нужден был, отдав ему оные, здравие свое искупити. Мало сие к верению удобно кажется, дабы человек таков неизрядный (taka człowieczyna nikczemna), токмо в чалме и в рубахе бумажной (bagazyowey), без машмаков (trzewikow) босо ходя, мог бы такое великое число денег дать и такую великую вину сам собою заплатити! Но кто посмотрит на его полату в Каире (якоже и аз ее видял (widział) и познах сие, что подобием была так драгоценная, яко и другая первая, которую такожде видел и написал о ней есмь), безо всякаго сумнения претися не будет, занеже вси твердят, что он заплатил столь великое число денег паше. Тот убо, многажды и пред многими на несчастие свое жалобу творя, обрел единаго добраго и разсудителнаго человека, емуже советовал[896], дабы в Царьград ехал и тамо салтану турскому так великую и имянитую свою обиду предложил. Но торговой тот человек, далнаго ради пути и для опасения, ехати в Царьград не поизволил, рече: «В Костянтинополь ехати не имам воли; но не жалел бы всего моего лишитися имения, когда бы мне того достигнути мошно было, чтобы салтан турский велел Ассан паше главу снять». На что ов приятель отвещав рече: «Аще мне дашь по требованию (wedle potrzeby) денег, аз желание твое во всем сем удобно и в кратком времени исполню». Сказывают[897] убо, что тот торговый послал с ним в Царьград семьдесят тысящь цекинов, где за те денги клейнотов (kleinotow) для салтана накупил; визирь-паше такожде двадесять тысящ дарил, чим (czem) когда себе к нему удобный приступ учинил, объявлял, яко и для салтана имеет клейноты драгие, и ащели токмо сам захощет, показати ему оные готов, яко узрит — неплохия сокровища и удобно (snadnie) ему достанутся. Тогда повеле салтан его к себе призвать. Который к нему пришел, дарил ему камение драгое, между же ими алмаз един за осминадесять тысящь шкутов[898] (szkutow), который аз сам видел в Венецыи, лета Господня тысяща пять сот осмьдесятого у торговаго человека, посем его в другом году в Царьград послал был, и, что на салтаново имя куплен был, сказывано. Того же убо абие времени предложил жалобу на Ассан-пашу[899], извещая, яко он от давнаго времени от богатых торговых людей немерно емлет и грабит, и ис того неизглаголемую казну собрал, и чтобы салтан подданных своих, ради нужды и обиды ужалився, таковаго обидника достойно велел казнити, а сребро и злато его, в великом числе сущее, в свою казну взял. Возлюбив же салтан сие зело, указал Имбраим-паше, чтоб в Каир град ехати готовился, дщерь свою ему в жены дати обещав. Сверх того, указную грамоту до Асана дал, чтобы ему абие (skoro) егда Имбраим-паша туды приедет, главу свою прислал[900]. Такову грамоту салтан своею рукою извык писати, которую, в черной тафте или отласе обвив, посылают. И тако Имбраим паша, дабы по указу салтанову учинил, абие в путь пустился. Но мати и жена салтанова[901], доведавшеся вины, коея ради Имбраим едет, а видя, что Асан в остатнем бедстве пребывает, как-скорее (iak nairychley) через почту (przez pocztę) дали ему о всем ведомость, напоминающе, чтобы, Имбраима не ожидая, без замедления собрав свою казну во Александрию съехал, и оттоле в Царьград прибыл, обещающеся по сем ему всякое тщание чинити, чтобы салтана удобрити могли. Прежде убо, нежели Имбраим с тридесятию с шестью катарги во Александрию приплыл, Ассан обережен з двемя тысящми начал в путь уготовлятися[902]. О чем когда Имбраиму ис Каиру ведомо учинилося, писал к нему, дабы с места не рушился до его приезду, занеже о великих салтанских делах имеет разговоритися. Но Асан уже был в пути, и прибытие Имбраиму в Каир невозможно было даже до четвертого дне, после его отъезду. Однакоже писал из Александрии к салтану, что Ассан съехал и в Каире его несть. Мати и жена салтана всяким способством за ним молили, и сказывано, что же на мере поставлено было, дабы Асан казну свою, которую смечено на полтретья милиона[903], салтану турскому отдал, да сам себе на милость и милосердие его пустил. Мало по сем посажден был в темницу и тайно удавлен[904], чтобы того богатства не употреблял, которое лакомо (łakomie) и с нищетою людскою собрал был. А слуги его прежде реченныя отвести в Каир повелено, чтобы тамо люди, на их достойную мзду смотря, некую утеху обид своих восприяли.
Видял есмь (widziałem) во граде столп высокий, четверогранный, вверху выкован (w szpicę wykowan), с [краснаго, czerwonego] порфирова каменя[905] слова (litery hieroglificke), о которых выше речеся, имел всюду высечены. Зело изряден, и хотя ис-под его в землю вшел, однакоже еще вышины его остает мало не четыредесять лакот, в ширину всяка страна шесть или мало болши имеет лакот внизу. Недалече его, в боку моря (wbok ku morzu), суть еще знаки под землею изрядной некоей великим иждивением некогда из мрамора ставленой, полаты[906], убо стены цками мраморными выкладены стоят на столпах такожде мраморных. Была и другая полата на верху, но уже обвалилася вся; а тая подземелная хотя вся опаде[907], однакоже знатно подобие строения. Под самою градскою стеною и под ея круглою башнею суть такожде изрядные мраморные жилища[908], под ними же и иные пространные и зело украшенные чертоги видяти, где некоторые сказывают, жила Клеопатра[909], которая себе причиною смерти была.
