Был есмь такожде на двух горах высоких[910], которые суть в самом граде. На единой есть башня для стражи безпрестанные, не зело высока, из которой столко прапорцы малых страж (straż) выставляет, сколко караблей в пристань приходит. Другая гора есть вышшая, к Россету, ис которой весь град добре видяти, и распростирается даже (aż) до стен градских; под нею же великих разореных и изрядных полат части лежат, где доволно изрядного мраморнаго камене обретается. Тогоже дне и по сем часто на долгой и передней (przedniey) улицы градской видял есмь темницу[911], в которой святая Екатерина заключена сидела. Есть палатка невелика, ниска, от которой недалече стоят два столпа высокие и великие, из целого красного мрамора высечены, между которыми блаженная Екатерина венец мучителства восприяла[912]. Посреде тояже улицы великия лежит камень четверогранный, на котором святому Марку евангелисту епископу Александрийскому главу отсекоша. Место тое турки сами[913] имеют в великом почитании, и дабы ни какова порока не восприяло от преходящих, ширшим (szerszym) камением его с верху накрывают, для того нарочно вытесаным.
Навещал есмь костел святаго Марка, [есть] недалече онаго четвероуголнаго столпа (будучаго)[914] вышеписанного, малый и темный;
халдеи его присматривают. Идучи к великому престолу, по правой руке есть тесная полатка (sklepik) под единым престолом, где долго святое тело по мученичестве лежало, дондеже оное венецыяне[915] промыслом (przemyślnie) [и] óтай (чего немало халдеи срамляются и жалеют) взявше в Венецыю с великою честию свезли, о чем свидетельствует летописание (historya).
Судиак Александрийский возвратился в Каир, камо его возвал был Имбраим паша. Имел с собою конных двадесять человек, пеших янычар столко же. Иных (inszych) дней осматривали есмы град, который истинно зело изрядный и чюдными зело полатами (еще развалины[916] лежат, другие под землею суть) украшен был. Елико судити могу, что едва в пятой части града живут люди. Есть убо зде баня широка и изрядная, которую Солиман салтан великим изждивением устроил; мылися есмы некогда (podczas) в ней. Удобно (łacno) всяк признает, взирая на полаты подземные, что тамо в земли издавна был град[917] каменный, где людие летом, жара ради, живали, зимою же в верхние полаты выносилися[918]. Из многих тех подземных жилищ ныне поделаны кладези (studnie) или пруды (cysterny), в которых Нилову воду, чрез перекоп во град приведеную, хранят. Убо те пруды (cysterny) суть гражданские[919] (mieyskie), иные же всякого особно, хранения ради вод до другаго году, как о том речено; еяже аще когда не станет, тогда четыредесять пять верст чрез море возят ю от Россета града[920].
Поветрие (powietrze) во Александрии[921] от маия месяца даже до первых осенних дождей (ибо зде бывают; и во время бытия моего септевриа (września) месяца двадесят седмаго числа малый сниде) нездравое[922] и не мале[923] (niemal) не моровое поветрие. Для чего старейшие граждане и торговые люди выезжают в те дни: некоторые на посады преносятся[924] (się wynoszą) ко устью морскому, а котории во граде живут, всегда ходят бледны, желты и болным зело подобны. Причина тоя заразы некоторые применяют (przypisuią) полатам подземелным[925], которые пусты и влажны зело, разных гадов, ужей и иных ядовитых гадов родят; чесого ради она влажность, с смрадом и ядом разных гадов смешена есть, воздух, powietrze, (занеже во Египте таковии гади везде множатся) вреждает. Некоторые вину полагают езеру Мареопис (Mareotis) или Арептон (Arepoten) названому, пол-осмы версты от Александрии лежащему, поведающе(ся), яко Нил река помет (śmieci i plugastwa wszytkie) ис поль и пашен, которые по той стране Александрии суть, купноже ядовитых гадин множество, в него входит (w nie wewozi); откуду целое лето ветры, етезые (etezye) названые (а зовут их италиане каурус или маистро, kaurus albo maestro), воздух (powietrze), гнилостию поврежденный, во град несут, дондеже его по сем дожди спадше оживляют и здрави, помощию лутшаго ветра, претворяют. Езера того не запамятовали те, которые деяния Великого Александра написали. Но которая либо [ни есть] причина, доволно на сем, [что] зде есть зело злый воздух, пачеже в нощи, где окна зело прилежно запирают затворками; ащели убо того не творят, погубляют здравие свое, чего я многажды искусил есмь. Убо коль скоро кто в нощи из дому вышел, абие болезнь главная великая напала и всего тела разслабление. Чего для здешние люди в нощи плот[к]ами (chustami) некоими прилежно (пачеже глав) берегут и обвивают.
И сие такожде воспомянутися может, с чего бусурманскую слепоту всякому узрети удобно. Таковой имеют турки промысл, praktykę (чернокнижие убо и чародейство зело употребляют), яко Святую Землю христиане в день пятка от них отъяти имут, паче в тое время, когда в мечетях своих молбы свои действовати будут. И для того в Дамаске граде, откуду Палестина зачинается[926], в пяток великая в нощи стража содержана бывает, [и] единем часом скоряя, нежели во иных днях обыкло, заключают (zamykaią) град. Во град такожде Иерусалим никого от христиан не пущают; но и паче (i owszem) присматриваться[927] (przypatrować się mu) ему, аще издалека, не зело безопасно есть. И понеже тамо те (tamte) их промысленники (praktyki) страшат, что чрез Александрию христиане в Обетованную Землю внидут, тогда к древнему пристанищу (portu), которое Антоний от новаго отлучил, землею засыпаше, яко речеся и летописцы написали, и малейших не припущают христианских суден, занеже веруют, что чрез оное, хотя и водные камени и опоки возбраняют, христиане вступити имут[928]. Сверх того, когда в пяток в мечеть свою (что о полудни бывает) входят, гостиные дворы христианские (а суть зде два венецыйские, а един францужский, генугенский, рагузенский и иных народов европских) с улицы замками крепко запирают; и имеют на то слуги назначены, которые нас во всякий пяток на полчаса (убо не вяще до получаса свои молбы отправливают) запируют[929]. Христиане такожде того дне и часа во граде по улицам не показываются; но во дворы свои, прежде нежели их запирают, ити спешат, дабы в некое зломнителство не пришли, откуду [бы] им великое опаство возрасло. Убо нощию и дворы наши запирают, чтобы никтоже некое оклеветание на христиан не возлагал, что совокупяся какую-ни-есть измену творити замышляют. Наконец же, в самых гостиных дворах (karwaserach) всегда есть некая турская стража, стрегущи, бы христиане что-нибудь такого не промышляли, откуду бы зломнителство и оклеветание начатися могло и абие казнь, чему бы ради были для некоего взятка (dla iakiego wziątku). Есть тое обыкновение во Александрии отдавна, болшаго ради опаства торговых людей, которое прилежно хранят.
Мнози творцы (autorowie) знатнии Александрию, яко то пристанище (port) всего Востока, описаша. Аз же токмо приложу то, что зде всех народов христианских дивно великое множество людей и разность судов бывает. Тогда, когда аз зде пребывах, было болших пятьнадесять галеон[930], воистинну зело великих, из которых един полторы тысящи бочек подъимал, другий, ему подобный, везе сто тысящ цекинов; и яли оный голеон две катарги малтынские (Malteńskie), недалече от Александрии. Един же великий ведренным (pogodnym) ветром у них ушел, но ис пушек зело подиравлен: напали убо на них малтынские четыре катарги на те два галеоны или болшие карабли.