Поутру[700] рано, егда есмь с двема моими (убо иных в дерме, даже (ażby) постоялый двор обрящется, оставил есмь) на брег вышли. Таможе всякого от нас два человека турков взяли, дабы нас повязали и прилежно смотрили, овогда за пазухами, овогдаже и инде, ащели товаров каких не имамы, чая, что есмы францужские торговые люди, которые их и часто (яко нам сами турки изъяснили) прелщают. Но, видя, что ничего таковаго не имеем, дали нам покой. Говорили есмы (gadaliśmy) по сем между собою по-полски, таможе жидовин мытарь (по котораго повелению взяли нас были турки), язык наш полский разумея, отступити турком велел и полским нам языком отозвался, объявляя, яко он есть родом из Хелма[701], руского града, и просяше, дабы мы ему его прегрешение простили, что нас тако безчестно привитал. Последиже нам служить обещался зело, якоже и покамест в Каире были есмы, многажды нас навещал. Вседши после на ослы, между садами ехали есмы во град на двор сенатора (konsula) виницыйскаго Юрья Иема (Ema), егоже есмы просили, дабы советовал нанятия ради подвория. Благодатно нас приял, и слухали есмы с ним мщы пресвятыя. Но понеже и сам недавно тамо приехал был и еще несведом был, советовал нам, чтобы мы шли до сенатора (konsula) францужского, именем Павла Мариана, такожде венециянина. Тот, прожив в Каире граде несколко двадесять лет, всего сведом был, пачеже турский и арабский язык умел. Обрели есмы при нем двух отцов езуитов Иоанна Баптиста Елиана, который (яко выше объявлено) костелные утвари принесл был маронитом в Дамаск и патриарху, на горе Ливана пребывающему, от Григория Третиягонадесять папы посланые, и францышка Сасса. [Э]тот, когда из Венецы на море пустилися есмы, от того же святаго отца во Александрию ехал. Были такожде и францышкани три человека, понеже в дому своем тот же сенатор (konsul) имел часовню. И того для, тот Мариан во ином дому своем, который напротив виницыйскаго сенатора имел, поволил нам стоять, где есмы рухледь нашю сносили, и других из дермы к себе призвав.
По сем шли во град, чтобы его могли видеть, который, яко великий[702] и люден есть, тот токмо разсудити может сам, иже его виде. Да моим разсуждением трикраты болши есть нежели Парис (Paryż) во Францужской земле, аще не тако изряден, ниже украшен такими каменными стенами. Убо сам токмо Новый Каир град окрест обведен есть; Булгах град и Старый Каир без каменных стен стоят. Новый же паки град имеет много палат, издавна еще великим иждивением выставленых, аще (acz) и ныне муринские торговые люди не плоше тех строят. Едину от них видели есмы еще несовершеную; сказано о ней, что в триста тысячь червонных златых стала[703]. Господин ее был торговый, который едва башмаки на ногах имел, в кумачной токмо срачицы и в чалме ходил[704], как и прочие египетские торговые люди. Турки во Египте или суть на некоем уряде, или торговлею промышляют; сами же паки египтяне частию земледелием, частию домовым промыслом; но арапляне разбоем живятся; мурины вмале не вси торговые суть. Много из европских торговых людей италианы и французы, которые вящши двадесять лет зде пребывают, твердят, что в Новом Каире есть тридесять тысящь дворов[705]; ащели бы и с теми дворы считалося, которые суть в посадах и в Старом Каиру и в Булгах граде, с меншими такожде дворами, которых число есть знатно великое, и тех тогда всех будет двесте тысящь дворов. Улиц есть шестьнадесять тысящь; божниц или изряднейших капищь, которые имеют великие столпы купноже, pospołu (кроме простых без столпов, или без верхней кровли, их же такожде немалое число есть) шесть тысящь осмь сот[706]; в одном посаде, под градом к востоку, тех капищь обретается тысяща двесте, в другом, к полуденной стране, седмь сот. Между сими вящшая часть, которую некогда христиане строили, прежде нежели то государство было пришло в безбожные срацынские руки, где и ныне египтяне и иные погребаются.
Торговый[707] (kupiec) тот, котораго полаты смотрели есмы, о житии своем чрез толмача нечто нам говорил. «Имею де жен белых двенадесять, а муринских осмьнадесять; всякую особно храню и ключи сам при себе ношу от них. Убо ащели бы вкупе коли нибудь были, сами бы себе подавили. Корм им чрез окно подают. Когда к которой вхожу, прилежно за собою двери запираю, дабы другие не вошли за мною, занеже, без всякого сумнения, убили бы мене, а после бы сами себе не спустили». Всяк того ради может выразуметь, в какой слепоте живут те люди, которые из так суетной причины под такою сторожею живут. И егда ему говорили есмы, яко сим способством в непрестанном еси опасении, отвещал: «тако и есть; но их такожде прилежно стерегу, их же бы всех возмог убити, толко бы хотел, занеже их купил есть, а с купленою вещию волно всякому творити еже хощет». Потребно бы зде много писать, яко непристойно употребляют купленых таких неволников, — но честных уши всем почитаю.
Достойно есть и сие ведомости и подивления, какое тамо неверство и неупование есть между кровными. Егда тойже торговый палаты свои нам показывая, при нас был пришол его неволник мурин и сказал, что «сын твой старейший зде есть и хощет тя навестити»[708]. Вышол тогда купно с нами к нему на подсение, где стал и так с собою говорили. По сем тот торговый нам сказал, что всегда с ним тако извык говорити, никогда его к себе не припущая. Вопросили есмы: «коея ради вины?» «Не уповаю на него, рече, могл бы мене убить, и он такожде со мною творит, и с другим такожде сыном говорю. Убо хотя обадва женаты и наследие имеют, верити им однакоже не могу». Третий сын юнейший приходил к нему, но однакоже долго не бавился с ним. Старейший имел блиско тридесять лет. Мурины имеют[709] сие во обыкновении, что хотя бы неведомо как блиско в сродстве кровны с собою были, однакоже друг друга остерегаются. И того ради на улице с собою разговаривают и друг друга в дом к себе не пущают, разве за великою стражею. Тот торговый человек токмо трех имел служащих в дому своем, которые тамо спали; но прежде их, нежели сам в покои свои вшел, крепко заключал (zamykał), бояся, дабы его не убили. Рано три художники (rzemieślnicy) приходили, которые в палате работали.
Над всем королевством Египетским паша есть. Во время бытия моего был И(м)браим, егоже тамо султан турской на три лета послал, дабы себе приданое за девою, которую ему в жену даде, отколе бы хотел выбрал, окроме доходов, его уряду (urzędowi) приналежащих, которые ему обще из вертоградных (ogrodnych) податей стол давали. Имел в тое время конных тысяща и пеших тысяща человек и часто на славу по граду ездил, с чюдно великим достатком и многолюдием показуяся. Было при нем чаусов триста, для посылных дел потребных; судьяков двадесять четыре, которые градом владели (rządzili), понеже на столкоже частей есть разделен.
А понеже[710] зде в граде зело боятся арапов (яко во время мое четырежды под самые врата пришли и, много турков побив, сами в целости ушли), того ради прежде того всегда воинских людей шесть тысящь конных и столко же пеших держано. Ныне же есть толко три тысящи конных, и толко же пеших, войны ради персидския. Конные имеют трех капитанов: един под своим владением имеет тысящу копейщиков, вторый черкасов (о тех твердят, что суть осталные оных христиан, которые во Египте жили, ныне же вси потурчилися) столкоже, третей капитан — турков такожде тысяща человек легкого войска. Не иный есть порядок у пешаго войска, где толко янычане суть. Во всякую пятницу несколко сот турков в поле над Нил реку выезжают, рыцерской ради науки[711]; обачеже сие тамо небережно и без всякия ползы содевается, понеже всегда или из них, или с тех, которые смотрят, некто гинет, для того, что в бегу коням поводы волно пущают, что их по сем, егда удержати хотят, не могут; и того ради, или спадши с коня, или разбитием, или иным каким прилучаем бедственно погибают.
