Крепко зажав в руке листик с адресом центрального архива, она долго топталась у входа в здание, пока решилась переступить его порог. Здесь, в старых, покрытых пылью и следами времени рукописных и печатных фолиантах, мирно дремала история города начиная с петровских времен.

Молчаливо выслушав сбивчивые объяснения, строгая женщина с гулей на голове без лишних слов протянула бланк с длинным перечнем вопросов, на которые Инна не знала и десяти процентов ответов. Продолжая вчитываться в отпечатанные строчки, она ненароком покосилась на поглядывавших на нее сотрудниц архива, и вдруг ей показалось, что одна из них сделала украдкой кивок другой и после этого сняла трубку телефона.

«Детка, никогда и никому об этом не рассказывай. Пока времена не переменятся», — тут же всплыли в памяти бабушкины слова. Мило улыбнувшись сотрудницам архива и пообещав, что вернется со всеми недостающими данными, Инна выскользнула за дверь и, испуганно озираясь, не разбирая дороги, побежала прочь.

Выбившись из сил, она наконец-то осмелилась оглянуться: никто ее не преследовал. Более того, никому из редких прохожих не было до нее никакого дела. Выбравшись из каменного лабиринта к набережной какого-то канала, она прислонилась к холодному парапету и, глядя в темную, покрытую льдинками воду, расплакалась.

— Простите, вам плохо? — неожиданно услышала она за спиной участливый мужской голос.

— Нет-нет, спасибо, — быстро ответила Инна, даже не обернувшись. — Все в порядке.

— Я могу вам чем-то помочь? — проявил настойчивость прохожий.

— Спасибо. Все хорошо, — вытирая слезы застывшей от холода ладошкой, повторила она. — Мне никто не может помочь. Разве только если вы — историк.

— Вообще-то историк, — спустя несколько мгновений ответил незнакомец. — Историк, искусствовед. Смотря кто вам больше нужен.

— Правда?! — не пытаясь скрыть следы слез, недоверчиво обернулась Инна.

Позади нее стоял высокий худощавый человек и пристально смотрел сквозь толстые линзы больших роговых очков. В шапке с опущенными ушами, которой, судя по виду, было не менее двадцати лет, в брюках, давно не видевших утюга, в куртке, на которой то тут, то там в глаза бросались пятна непонятного происхождения, он был похож на кого угодно, но только не на работника интеллектуального труда. Сколько лет было самому обладателю всего этого бесценною сокровища, определить также не представлялось возможным

— Не верите? — словно прочитал он сомнение на ее лице. — Я бы тоже не поверил, но в хранилище вышла из строя система отопления, а вот-вот грянут морозы. Всех сотрудников откомандировали в помощь рабочим.

— Но разве в таком виде обязательно гулять по улицам? — по-прежнему недоверчиво спросила она.

— Да я, собственно, и не гуляю. Так, заглянул в магазин во время обеда, — смущенно пожал он плечами и как доказательство приподнял в руке авоську, из которой торчало горлышко молочной бутылки. — А вот и сам институт, — показал он рукой на возвышавшееся над каналом здание. — Если озябли, заходите. Согреетесь, чаю выпьете. Меня зовут Вадим.

— Инна.

Правильно поставленная русская речь, неторопливая манера повествования и умный, располагающий к себе взгляд за толстыми стеклами — подкупили. А так как идти ей было некуда, она медленно побрела за мужчиной, даже не предполагая, что проживет с ним бок о бок почти четыре года…

За доверительным разговором в кабинете Вадима они не заметили, как пролетело время, когда же ночной сторож заставил их покинуть институт, поехали прямо к нему домой и всю ночь проговорили за столом в его комнате. Говорила в основном Инночка. Впервые после того, как из ее жизни исчезла Тамара, она смогла наконец излить все, что накопилось в душе. То, что ее не перебивали и внимательно слушали, помогло полностью довериться этому человеку.

А в выходные Инна с упоением приводила в порядок захламленную вещами, бумагами и еще Бог знает чем четырнадцатиметровую комнату Вадима: драила посуду, снимала паутину под потолком, счищала под ледяным ветром многомиллиметровый слой грязи с окон и, как ни странно, совершенно не чувствовала холода. Словно ожила, наполнив душу теплом пробудившихся чувств.

Спустя неделю они подали заявление в ЗАГС, и накануне Нового года, благодаря давней знакомой умерших родителей Вадима, их быстро расписали. Инна стала носить фамилию Самсонова. То, что скромная тихая роспись в будний день и в самое неудобное время во всем контрастировала с первой, шумной и помпезной, свадьбой, Инночке показалось символичным: хотелось верить, что и жизнь на сей раз сложится по-другому.

Закончив курсы, она привезла в отдел кадров свидетельство о браке, написала заявление на увольнение, отправила к родителям вещи и мебель, которые не могли поместиться в ее новом жилище, и в тот же день освободила служебную квартиру, которую получала когда-то вместе с Артемом. Практически ни с кем не простившись, тем же вечером она уехала в Ленинград.

Поначалу все складывалось как нельзя лучше. По протекции профессора — научного руководителя Вадима — она устроилась на работу библиотекарем в тот же институт, где работал муж, к сентябрю они собирались забрать Юлю у родителей и определить в хорошую школу. Немногочисленное окружение Вадима, почти сплошь из холостяков, приняло ее дружелюбно: к ним заходили гости, сами они выезжали на пикники к кому-нибудь на дачу. Единственным, с кем Инна так и не смогла сойтись, как ни странно, был научный руководитель. Он почему-то не одобрял скоропалительную свадьбу своего воспитанника.

Впрочем, по этому поводу Инночка особенно не расстраивалась. То, что иногда творит с людьми наука, она наблюдала и раньше: среди знакомых ее родителей встречалось немало гениев, посвятивших свою жизнь доказательству формул и построению теорий, и все, кто хоть как-то мог помешать этому процессу, в конце концов оказывались за бортом. «Ничего не поделаешь, придется с ним ладить, — решила она. — Как-никак, а муж — серьезный ученый». Надо сказать, Вадим был любимым и самым талантливым учеником профессора, к тридцати с небольшим защитил кандидатскую диссертацию и практически подготовил докторскую!

Будучи уверенной, что прежний брак потерпел фиаско и по ее вине (оканчивая институт, она подолгу отсутствовала дома, а некормленый и неухоженный муж оставался один), Инна изо всех сил старалась не повторить прежней ошибки. Все свободное время она бесконечно варила, жарила, стирала, убирала, гладила и, как могла, пыталась жить делами и проблемами Вадима. Обнаружив неплохое знание женой английского, тот стал поручать ей переводы научных статей из зарубежных журналов. Когда же она перевела на английский текст доклада научного руководителя на каком-то научном симпозиуме, то наконец-то снискала и его уважение.

Спустя полгода Вадим выполнил свое обещание и предоставил Инне полную историю ее семьи. Он даже смог отыскать дом прадеда, вернее, то место, где дом стоял прежде. Старое трехэтажное здание, пострадавшее от бомбежек, после войны никто не собирался восстанавливать. Руины снесли одними из первых, а на освободившейся территории построили новый помпезный дом с кинотеатром. В глазах ближайшего окружения Инночка тут же обрела новый статус. Еще бы! Не каждый мог похвастать родословной, берущей начало с петровских времен!

Летом благополучная во всех отношениях молодая семья отправилась отдыхать в Крым, а по возвращении вынуждена была познакомиться с новой соседкой по коммунальной квартире. Известие было не из разряда приятных: едва женившись, Вадим написал заявление на расширение жилплощади и небезосновательно надеялся, что освободившаяся к тому времени одна из комнат достанется ему. Но кто-то наверху решил иначе.

Соседка Лана была на пять лет старше Инны и на год старше Вадима, но выглядела максимум на двадцать пять. Окончив иняз, она возила по Ленинграду группы иностранцев и даже дважды выезжала за рубеж, что было в те времена большой редкостью. Всегда с маникюром, с самой модной стрижкой, с ног до головы одетая исключительно в импортные вещи, она олицетворяла собой тайную мечту всех замученных бытом и вечным стоянием в очередях советских женщин.