Поединок — как порок человеческий — сладок, если он запрет имеет. Разреши его, но усмеши его кондиции до смешного умалишения. Поглядим, найдутся ли такие молодчики, что на потеху праздной публике из трубочек бузиной пуляться друг в друга будут? А бузиной не хотите, то вот вам и ваши Лепажи в руки; только пули мы не из свинца, а из воска лить будем! Бейтесь за свою честь, но не взыщите с нас, если мы опять рассмешимся. Так что не искорени порок, а усмеши! Он сам собой искоренится.
Подарок для человечества, или Лекарство от поединков, Брошюра, изданная в Санкт-Петербурге в 1826 году анонимным автором
Я не разглядел: пуля угодила графу Шереметьеву в живот или в грудь. Он три раза подпрыгнул, упал — и стал кататься по снегу от боли. Не безызвестный вам Катенин, друг стихотворца нашего Пушкина, подошел к раненому и спросил его: «Что, Вася? Репка?»
Письмо, автор и адресат неизвестны
Умри, Денис! Лучше не напишешь.
Кажется, слова Дениса Фонвизина о своей пьесе «Недоросль» или слова Потемкина Денису Фонвизину о той же самой пьесе
Ай-да Пушкин, ай-да сукин сын!
А. С. Пушкин
Из всей мебели в комнате было всего лишь два кресла. Но и этого ему было довольно.
Да будь тут даже вместо кресел гвозди, вбитые в пол, он все равно бы ее выбрал. И, разумеется, не из-за стен-парусов выбрал, как думал князь Андрей. Дверь этой комнаты как раз была напротив двери в комнату Жаннет.
Одно кресло он поставил так, чтобы мог, сидя в нем, видеть дверь, а второе, чтобы можно было на него положить свои ноги, что он тотчас сделал, убедившись, что дверь хорошо видна — и ног его от двери не видно.
Сапоги свои, по своему обыкновению, снимать не стал. Босым бегать по княжескому дворцу, если что вдруг случится, не собирался — набегался в свое время по императорскому!
И когда в дверь любезно постучали, переменил положение ног.
Такого свойства стук, как правило, которое он вывел из своей практики, ничего хорошего не предвещал.
Спичек у него с собой не было. Не курил. Но в ногах у него было кресло, которым он, не вставая с места, мог бы опрокинуть дюжину непрошеных гостей, попытайся они вломиться без его приглашения к нему в комнату. Но когда дверь открылась, он увидел управляющего — и вернул положение ног в прежнее: положил каблук левого сапога на носок правого. И ему было досадно, что управляющий не может от двери видеть это непринужденное положение его сапог. Но управляющий был столь ловок и опытен, что ему не нужно было видеть это вовсе — и сказал насмешливо (Бутурлину) — и в тоже время серьезно (сапогам Бутурлина):
— Я к вам в качестве секунданта полковника Синякова.
— Я вас слушаю, — встал из кресла Бутурлин.
Неуважение к секунданту противника — это все равно, что неуважение к самому противнику. Сейчас для него полковник Синяков был не тем старичком-полковником, над которым можно было весело подшутить, а тем человеком, который завтра встанет у своего барьера, чтобы убить его, или ранить, или промахнуться, что было более всего вероятнее; а потом ждать ответного его выстрела. И все же Бутурлин не утерпел и сказал:
— Сесть не предлагаю. Сапогами запачкано. — Уж больно не понравились ему бакенбарды управляющего. Они были не в моде. Они войдут в моду при следующем императоре. Выскочек такого рода он на дух не переносил!
— Как вы это ловко сказали: сапогами запачкано, — похвалил его управляющий и небрежно махнул рукой: — Ничего. — И сел в кресло, в котором сидел до этого Бутурлин. — Я пока к вам без дуэльных церемоний. — И тут же вскочил — будто кресло и это было испачкано. — Да, лучше стоя!
— А не пойти ли вам лучше вон, господин секундант!
— И это ничего, — выйти вон управляющий не собирался и сказал вкрадчиво: — Просто мы с вами обменялись любезностями, вернее… с вашими сапогами. — И глумливо улыбнулся. — Так что, штабс-ротмистр Бутурлин, мы, надеюсь, квиты. Не на дуэль же мне их вызывать! Вы меня поняли? — И чуть погодя произнес тихо и достойно: — Я, кажется, не давал пока вам повод, чтобы вы позволили своим сапогам так неучтиво со мной обойтись. Ели же я вам дал повод сейчас, то извольте. Я готов!
— Приношу свои извинения! Если же этого вам не достаточно, то и я готов. — сказал Бутурлин.
— Я вполне удовлетворен.
— Садитесь!
— Ничего, я постою, — ответил управляющий и усмехнулся: — Может, вы меня опять попросите выйти вон, а я тут рассядусь. Так что сперва выслушайте меня, а потом уж решайте: в кресло меня — или за дверь! Помните, кто это сказал? — начал он не без трепета в голосе, но трепета насмешливого. — Не искорени порок, а усмеши его — он сам по себе искоренится! Нет?.. Не вспомнили? Эти верные слова князь Николай Андреевич сказал. Так вот вам наши кондиции вашего завтрашнего поединка с полковником Синяковым. Они под тем девизом писаны! — И он торжественно произнес: — Не искорени порок, а усмеши его — он сам по себе искоренится! — и протянул Бутурлину лист, сложенный вдвое.
— Эти кондиции чьей рукой писаны? Вашей или полковника? — спросил спокойно Бутурлин, когда прочитал последний пункт кондиции поединка.
За какой бакенбард вышвырнуть из комнаты управляющего, он еще не решил. Последний пункт кондиции гласил:
Пули лить только из воска. Из сальных свечей пуль не лить, ибо сальные свечи наносят больше урона чистоте платья поединщиков — и чести их собственной, ради которой они и вышли в дуэльное поле!
Да и все остальные пункты были не слаще репки из эпиграфа.
— Кондиции сии писаны рукой Христофора Карловича Бенкендорфа. Видите, как буковки истуканами твердо стоят, непоколебимо! — ответил с достоинством и гордо управляющий.
Действительно, буковки стояли истуканно твердо, словно каре под ядрами и пулями настоящими — не из воска. А вот скомороший смысл этой кондиции такое невообразимо глумливое перед этим каре из буков выплясывал, что за такие кондиции и за два бакенбарда ухватить, пожалуй, мало!
Вот они.
Неукоснительные кондиции
для всех поединщиков без различия, местный он житель или гость,
в расположении поместья князя Ростова Николая Андреевича
1. Поединщики становятся на расстоянии двадцати шагов друг от друга.
2. Вооруженные пистолетами поединщики по данному знаку поворачиваются спиной друг к другу и стреляют через плечо; не отрывая ноги от земли, головой и прочими частями тела поединщиков невозбранимо вертят.
3. Порох применять обыкновенный ружейный, ибо только он сбоев не дает, горит быстро и искрой не скользит, что и бывает часто с порохом мелкозернистым и полированным.
4. Пули лить только из воска. Из сальных свечей пуль не лить, ибо сальные свечи наносят больше урона чистоте платья поединщиков — и чести их собственной, ради которой они и вышли в дуэльное поле!
— Я буду стреляться со всеми вами троими. С князем — сочинителем сей кондиции. С вашим писцом — Бенкендорфом. И с вами!
— Помилуйте, меня — то за что под ваш пистолет с восковыми пулями? — рассмеялся управляющий — и тут же сказал: — Вы не выслушали меня до конца, а уже горячитесь. Есть и секретный пункт у этой кондиции. Из-за него вам придется стреляться с полковником Синяковым. Разумеется, наверняка вы не убьете друг друга. Таковых случаев не было в нашей практике. Но вы-то все равно погибните. Зная ваше честолюбие первого дуэлянта России, вам ничего не останется… как пустить себе пулю в висок сейчас или после этой смешливой дуэли. Смотрите, я вам продемонстрирую сей секретный пункт. — И управляющий достал из-за спины пистолет. — Возьмите его у меня и держите кверху дулом. — Бутурлин взял. — А теперь мы опустим в ствол восковой шарик. Вот он! — И управляющий вынул из табакерки восковой шарик двумя пальчиками и изящно передал его Бутурлину. — Убедитесь, что он из воска. Убедились? Отдайте его мне. — Взял и тут же опустил его в ствол пистолета. — А теперь выкатите его себе на ладонь. — Бутурлин выкатил. — Ну, смотрите, из чего он теперь сделан? Из воска или из свинца?
