Восходящим раскаянием и покаянными мыслями он стал мучиться лишь наутро, точнее, около полудня. Господи, помилуй!

Как, в каком виде возвратился домой, не помнит, Нумант дотащил…

Была ли Сабина девственницей? Об этом он тоже без малейшего тебе понятия. Хоть бы она что-то о том говорила перед вторым соитием, вроде как лежа, не стоя. Состоялось оно наверняка уже лицом к лицу на мягком ложе… Ее упругие груди утвердились у него в руках… наверное, держал спереди, не сзади…

Боже мой, на раз стоймя покрыл, словно дикий жеребец кобылу! Остальное, видать, случилось после…

В постели они оба хорошо хлебнули из одной емкой чаши крепкого каламского. Пить очень хотелось… Чуть погодя, возможно, получилось в третий раз, может, и в четвертый… Она сказала, хочет от меня еще… Вроде бы прибавилась вторая чаша вина, не меньше трех секстариев…

Ох голова моя как амфора пустопорожняя… Прибытки, убытки…

— Земия!!! Где ты там, обезьяна толстозадая? Беги скорей в лавку к Бибату, секстарий гиппонского для доминуса в похмелье!

Две лагены вина Аврелию принесла и почтительно поднесла в меру разбавленными его вторая рабыня — тринадцатилетняя красотка Афра, чем-то напоминающая Кабиро. Хозяина она боготворит и неизбывно ему благодарна за то, что забрал ее от злобной мачехи из виноградника, научил грамоте, взял с собой в Картаг.

Злючка Земия ее не обижает — Нумант не дает. Она очень боится его толстого ремня.

К вину обходительная Афра подала любимых хозяином пирожков с рыбой, спрыснула их уксусом, маслом, подогрела над жаровней и вернула им свежевыпеченную хрустящую мягкость, вкус и аромат. Заодно доложила, чем сейчас занимаются другие прислужники.

Значит, Земия понесла его одежду фулонам в стирку и штопку, — это Аврелия не удивило. Интерулу он точно разодрал в любовном приступе, а тунику уделал, когда Нумант помогал от выпитого и съеденного на брачному пиру опростаться.

Понятно, почему Нумант сегодня в цирке вместе с доминусом Скевием Романианом, если друг Скевий обещался представить орясину Нуманта ланисте Константу Фезону. Продолжить воинское обучение прислужнику можно позволить — не повредит, и убытка не принесет, если по знакомству задаром.

В Картаге Аврелий обходился услугами только трех рабов. Да и большее число тунеядцев ему ни к чему. Этих бы прокормить!

Земия вон фиванскую сдобную задницу наедает от безделья. Можно ее в Тагасту отослать, но жалко — Моника девку непреложно загонит в деревню подальше, на полевых работах корячиться.

А Скевию нравится, когда Земия в нерушимом девичестве ему голым задком мягко улыбается двумя складочками, — вспомнил Аврелий, сам усмехнулся, снова ощутил всю крепость и твердость юных сил, напружинил вытянутые вверх руки, готовясь вскочить одним прыжком. Но вставать раздумал и вновь растянулся на постели в блаженной истоме.

Слава всем богам, если достойный герой пристойно ожил, стойко жив и непреоборимо здоров!

Хорошо живет-поживает в достатке некто школяр Аврелий в инсуле на верхнем четвертом cтратуме, где никто у тебя на голове не ходит, копытами не топочет. Птицы и коты не в счет.

В большой передней у него помещаются рабы и кое-какая утварь. Ему же выше крыши достаточно небольшой комнатки. Как раз, чтобы между двумя ложами — спальным и кабинетным с высоким изголовьем — уместился низкий обеденный стол. В углу стоит картибул на ножке из обычного тесаного камня с дубовой столешницей. Вся обстанoвка тоже из простого дуба, включая две невысоких селлы. В стенах ниши: для платья, а также для свитков и восковых табличек.

Лишь три рисунка Палланта украшают кубикул. Все сработаны углем на папирусе. На одном Иисус, сгибающийся под тяжестью креста. На другом голова Иоанна Предтечи на блюде. На третьем в назидание Аврелию нарисовано грушевое дерево…

В комнате два окна, и рисунки хорошо освещены… Потолок и стены Нумант с Земией давеча побелили, трещины в цементном полу замазали, тараканов, клопов повывели…

Ни о чем особенном не думая, Аврелий безмятежно задремал. Его разбудил осторожным покашливанием Нумант, пришедший с неотложными последними известиями и разведывательными сведениями.

Вскоре Сабина с хозяйкой отправятся в церковь. Потом продолжение свадебного застолья, куда призван и доминус Аврелий. Завтра утром новобрачные на несколько дней уезжают на виллу молодого мужа. Прислужницу Сабину берут с собой.

В базилику Аврелий прихватил богомольную рабыню Афру. Так и быть, коли она истовая крещеная христианка и может часами стоять, плакать, беззвучно шепча молитвы, и безотрывно глядеть на рисунки Палланта. Грушевым деревом у нее изображается ветхозаветное древо познания добра и зла.

Аврелий не пытался ее в том разубеждать как-нибудь по-хозяйски или же по-риторски, поскольку и не знал, что же это такое. Причем еще неизвестно: какие такие искусительные сладкие плоды произрастали на том райском дереве в райском саду. Яблоки, груши, персиды или, быть может, геспериды?..

В переполненной прихожанами христианской церкви Аврелий ловко протолкнулся, выбрал себе местечко поудобнее и принялся разглядывать возлюбленную, желанную Сабину.

Она вроде бы на него и не глянула, плотно сжимала губы и молча молилась, куда-то уставившись прямо перед собой сухими злыми глазами.

А искусанные губы у нее очень мило припухли. Но в этом Аврелий уж верно не повинен. Такой дурной привычки за ним отродясь не водилось, чтобы кого-нибудь укусить в порыве страсти.

Хотя вчера всякое могло быть. Набросился, покрыл, как жеребец кобылу кроет или бык корову. Однако потом все ж таки по-людски нежно соединились, если ей хотелось еще и еще…

Тут Аврелий заново взялся сладко-томительно припоминать, как под ним высоко вздымаются и вовсе не опадают ее пышные груди, когда она распростерлась навзничь. Позабыла, милая, как с девственностью только что рассталась.

Грубовато, конечно, зашло, вышло, обернулось… И Кабиро, помнится, наставляла насчет дефлорации. Дескать, входить в узкие девичьи врата, срывать цветок девичества и сминать лепестки невинности нужно осторожно, ласково, бережно… Не то худо будет грубияну, насильнику и невеже — богиня накажет бессилием…

Аврелий припомнил мужественные суеверия раба Нуманта, до икоты боящегося Кабиро, и едва не расхохотался от всей души. Благо спохватился — он все-таки в церкви, не в лупанаре, надобно благочестие и благочиние блюсти. Всесильный Господь Вседержитель за кощунство накажет так, что и предположить тебе невозможно.

По окончании христианской вечерни та самая старая сводня из фамилии Атебанов на ступенях базилики сунула в руки Аврелия кожаную буллу с коротенькой запиской от Сабины. В ней она его предупреждала, что уезжает на пять дней, чтоб не вздумал ей изменить, бросить, позабыть… Не то ой плохо ему будет…

На другой день, чуть начало смеркаться, к Аврелию в инсулу на вeрxoтуру, пыхтя, с натугой и проклятиями взoбралась Волюптия. Ну пришла, так пришла. Не выгонять же толстуху? Запечатанный гипсом кувшинчик мульсума принесла от Дефила, заодно новое письмо от Моники из Тагасты.

Какое основное дело привело Волюптию, тоже ясно. Сейчас и начнем, только перекусим и выпьем.

— Земия! Где ты там, обезьяна голозадая? Тащи пожрать доминусу…

После же случилось, стряслось невозможное, неожиданное и невероятное… Ему хотелось, а он не мог!!?

Как ни старалась опытная Волюптия искусно расшевелить любовника, утвердить его в желании, ничего твердого от ее техники не получилось, не выходило… Да и не входило никуда в никакие тебе женские врата сладостного счастья и любовного блаженства.

Страшно перепуганного растерявшегося и потерявшегося Аврелия много чего знающая и понимающая в любви Волюптия по-свойски успокоила. Мол, всякое бывает, боги милостивы, предложила переждать до восхода солнца. Зато утром все непременно наладиться, если Аврора-Эос всем музам подруга, а Купидон-Эрос у нее в первых дружках ходит.

На рассвете Волюптия, несмотря на все ее чувствительно-трогательное прилежание, опять ничего не смогла сделать. Глубоко задумавшись, она подергала себя за сосцы и предложила Аврелию съездить в деревню, посмотреть на животную случку. Тогда, мол, у него от природы твердое желание возникнет, и сила мужества благодатно возвратится.