Кое-какую крепость духа и цельность натуры отец все же таки себе возвратил, не глядя на то, что в один ненастный несчастный день холодной февральской весной потерял едва ли не целиком патримониальное денежное состояние и наследственное от бабки Ливиллы достояние, опрометчиво вложенные в колонии за южными порубежными горами. Один неукротимый набег разбойных номадов, и у него остались лишь горелые головни на месте усадебных построек, а рядом — истыканные стрелами и копьями тела его вооруженных работников и стражников. Колонов-земледельцев, рабов, табуны коней дикие черные кочевники угнали далеко в степи на юго-восток за безбрежные Ливийские болота.

От общесемейного и без того незначительного благосостояния уцелела всего-навсего материнская контрактная часть в виде дома в Тагасте, а также немногих скудных югеров виноградников и оливковых плантаций за городом. Так Моника обрела хозяйственную власть, но к неудачливому мужу стала относиться с еще большей нежностью и любить его крепче. Именно для него она прихорашивалась, расцвела грешным делом и телом, — позднее сделает безошибочный вывод Аврелий Августин.

Вместе с тем Моника неустанно молила Бога за беспутного супруга, все еще остававшегося наполовину суевером-гентилем, истово просила укрепить его дух и направить на христианские пути истинные.

Для истого христианина Ваги Романиана, дельного партнера Патрика, южные потери и убытки оказались не столь ощутимыми в совокупном семейном богатстве и благоденствии тагастийских Романианов. Хорошенько подумав, он с лета принял обязательство платить за дорогостоящее обучение Аврелия в грамматической школе профессора Скрибона.

Знает ли неоскудевающая правая рука дающего, чего делает, что подсчитывает левая? — вопрос еще тот как в логиях Христовых, так и в экономической жизнедеятельности человеческой. Возможно, Вага Романиан чувствовал в какой-то мере вину за полное разорение, постигшее Патрика Августина. Ибо многим земнородно верующим желательно откупиться от Бога и от собственной совести большим или малым подаянием.

Вероятно, таким подобием он учинил внеочередные каникулы двум школярам-грамматикам. Злоехидного Клодия так крестным знамением осенил, что тот им у ворот школы доброго пути пожелал с поклоном.

Помимо того, видимо, благовестно или же ввиду иных предпосылок Вага не пожелал сказать Патрику, что намерен выдавать его сыну Аврелию деньги на юношеские обиходные расходы. Притом в равной доле со Скевием!!!

О том он их обоих, экспромтом радостных каникуляриев, строго-престрого предупредил по дороге из Мадавры в Тагасту:

— Не то многое изменится к худшему, мои мальчики… Без малейших вам в дальнейшем добра и добросердечности…

Отрадному весомому серебряному аргументу и стар и млад повинуются. Прежде всего те, у кого легковесное золотое имя, а серебро никогда раньше не утяжеляло благоприятно пояс туники. Тем приятнее будет внести личную долю в общий товарищеский пекуний.

— …Дома вспоминаешь о школе, если в школе тебе никто и на минуту не позволит припомнить о родительских ларах, пенатах и кумирах. Не то худо будет, — шутливо пригрозил друг Аврелий другу Палланту и оба покатились со смеху.

Действительно, всякому хвастунишке каникулярному можно без помех тщеславно, красноречиво бахвалиться, чему и как учат в грамматической школе у профессора Скрибона. О чем речь, если его лучший ученик, первый среди сверстников небезызвестный майорист Аврелий Августин два с лишним года превосходно постигает науки в городе Мадавра!

Учился Аврелий и взаправду неплохо, ему было о чем не кривя душой рассказать матери с отцом. Хотя больше всех его рассказы слушала Моника, когда отец почасту где-то пропадал в городе.

В Мадавре Аврелий нередко засыпал с приятным ощущением, что завтра ему снова в школу, где он опять отличится с наилучшей стороны, узнает бездну нового, заслужит одобрение наставников, зависть или восхищение соучеников.

Ученье — свет, а для неученых — тьма кромешная и скрежет зубовный. В то же время о палочном аргументе лучше не вспоминать, чтобы тебе приснился хороший сон, обещающий удовольствия и блаженство наяву.

Рукоплещите, друзья, наша комедия только начинается в благородном движении от малого узнавания к величайшим познаниям…

Клодий Скрибон не слишком преувеличил, театрально расхваливая любимого ученика Аврелия денежному благотворителю Ваге Романиану, который впоследствии на славу постарался для почтеннейшей матроны Моники воспроизвести профессорские речи-элогии близко к оригиналу. Тем интереснее слушать преисполненной гордостью матери умнейшего и образованнейшего сына.

В собственный черед и Аврелий расстарался, рассказывая матери, где и насколько хорошо он овладевает грамматическими науками. Никогда не бывавшая в Мадавре Моника, потому что, согласно поговорочной учебной хрии из Дионисия Катона, всю жизнь дома сидела, шерсть пряла, без труда смогла представить просторный школьный атрий профессора Клодия.

По четырем углам вытянутого в длину атрия под полотняными навесами сидят на скaмеечках группы старших и младших учеников. Между ними и небольшим центральным имплювием, облицованным красным нумидийским мрамором, вкруговую прохаживается сам профессор в снежно-белой тунике, изящно помавая тонкой ферулой и длинным свитком папируса. Так Клодий образцово декламирует для всех какой-либо избранный фрагмент из Горация, Овидия или еще из какого-нибудь классического поэта. Иногда он останавливается или прямо на ходу комментирует зачитанное. Ученики сидят не шелохнувшись, а три раба-помощника замерли, словно статуи, у портика с оштукатуренными под мрамор колоннами.

Таково утреннее рассветное начало последующих занятий, случается, продолжающихся до заката, если требуется подготовить задание назавтра.

С утра и до полудня самые старшие, заканчивающие четырех- и пятилетнее обучение в грамматической школе занимаются самостоятельно. Зачастую они в скриптории библиотеки усердно заняты различным переписыванием с книг на таблички учебных заданий. Тем временем Клодий и два его греческих помощника — Кастор и Поллукс проводят занятия со средними и младшими учениками, разделенными по возрасту и успеваемости: a) малыши; b) те, кто постарше, c) подающие добрые надежды, включительно некто Аврелий Августин.

Когда холодно, все четыре группы перебираются в тесные аудитории в двухэтажных строениях по обе стороны от северных ворот школы, ведущих на улицу. На втором этаже, соединенном крытым переходом-галереей, пиршественный наградной триклиний и большая школьная библиотека, которой заведует Кастор. Там же, наверху размещаются с пожитками оба ученых грека и толсторукий, сторукий, стоглазый монстр Пуэр Робустус — старший помощник Клодия.

Справа от учебных аудиторий начинается высокая глухая стена, увитая плющом. Она отделяет школу от соседских владений. Слева на западе выстроено двухэтажное жилое крыло для семьи Скрибона и его многочисленных рабов. К нему примыкают торговая контора и книжная лавка, тоже принадлежащие зажиточному Клодию Скрибону.

За южным портиком атрия находится прекрасный, огромный для города тенистый фруктовый сад, занимающий не меньше югера. Возле торцовая, вымощенная красным кирпичом палестра. Гулять и играть там разрешается только хорошим, преуспевающим в науках ученикам.

О клауструме, откуда можно пройти в сад и палестру, Аврелий ничего матери не говорил. С какой это стати поминать лишний раз плохое? Учиться-то он хорошо, и даже превосходные оценки и награды для него не редкость.

Совсем недавно он был увенчан лаврами и награжден искренними рукоплесканиями соучеников за выразительную и красноречивую пространную парафразу о римской богине Юноне, разгневанной и опечаленной тем, что она не может вспять повернуть от Италии царя тевкров.

Давешнюю декламацию Аврелий матери полностью не пересказывал, но специально для нее ядовито и выпукло сатирически посмеялся над слабосилием демоницы, какую суеверно и суесловно почитают полоумные язычники.