Зимой 1941/42 года нам иногда приходилось заниматься расчисткой взлетно-посадочной полосы на фронтовом аэродроме в Выползове. Шли под вечер пешком 10 километров и потом всю ночь расчищали полосу от снега. Как правило, всю ночь шел снег, довольно обильный, и мы всю ночь его гребли и сбрасывали за пределы полосы. Работа была утомительной, вместе с солдатами работали и мы, взводные командиры. Обогреться было негде, полоса длинная, до аэродромных построек далеко. Грелись лопатой, шуруя ею сыпавшийся с неба снег.

Учеба и работа в батарее и дивизионе шли своим чередом. Практически весь день был занят работой, личного времени почти не было. Иногда в воскресенье выпадало два-три свободных часа, мы шли в село решить какие-либо свои вопросы: на почту, в магазин, в кино и т. п.

Жили мы в землянках, стены были закопченные, печка часто дымила. Много было крыс, которые обнаглели до того, что безбоязненно даже днем обшаривали наши пожитки в поисках съестного. Часто между ними, особенно по ночам, возникали драки. У каждого из нас были под головой две-три боевые гранаты в форме бутылки образца еще Первой мировой войны, и мы ими кидали в клубок дерущихся крыс, конечно не снимая предохранительной чеки.

Однажды мы принесли большого кота, поймали где-то в деревне. В первую же ночь разгорелась настоящая дикая схватка кота с крысами. В результате драки, которую мы с трудом разняли, кот получил такие травмы, что на следующий день сдох.

Иногда ночью мы просыпались от какой-то возни под своим одеялом. Нахальная крыса устраивалась возле тебя на отдых. Как-то в дивизионе появилась примитивная установка, с помощью которой резали дранку — небольшие плоские чурки, обычно сантиметров 25–30 толщиной. Из нее делали крышу над домами в селах, а мы — над своими постройками. Получалось что-то вроде деревянной черепицы. Мы решили облагородить свою землянку, обшили стены и потолок дранкой. А так как стены и потолок были из бревен, то после обивки под дранкой образовались пустоты. Ночью одни крысы лезут с одного конца под дранкой, а другие — с другого. Крысы встречались, но так как ни одна ни другая уступать не хотели, завязывалась очередная драка. Дежурный из пистолета делал один-два выстрела. Крысы разбегались, и на некоторое время устанавливалась тишина. Мы засыпали, но вскоре картина повторялась, так что ночью приходилось спать урывками.

Весной и летом 1942 года донимали комары. Лес, близость озера, болот благоприятствовали их размножению, и они нещадно нападали на нас, не давали покоя ни днем ни ночью. Только задремлешь, укрывшись с головой одеялом, комар с противным зудением где-то пробрался и делал свое дело. Приходилось на ночь надевать противогазовую маску без коробки. Мы были молоды и, конечно, устраивали всякие проделки. Только кто-либо задремал, как ему в гофрированную трубку подсыпали махорки или перца, а то и дымку пускали. Спросонья приходилось сдирать с головы противогазовую маску, зачастую с пучком волос.

Жизнь текла своим чередом. Иногда появлялись вражеские самолеты, сбрасывали бомбы, в основном на село и станцию. Мы были хорошо укрыты от наблюдения с воздуха густым сосновым лесом.

Для помывки в бане мы ходили пешком в Выползово. Однажды летом 1942 года наша колонна вошла в поселок и, приближаясь к центру, подтянулась, приняла воинский вид и запела песню «Вставай страна огромная, вставай на смертный бой...». Молодые голоса энергично подхватили припев: «Пусть ярость благородная вскипает как волна, идет война народная, священная война». По другую сторону улицы были расположены деревянные бараки, в которых размещались пленные немцы. Услышав песню, многие из них подошли к проволочному забору, вслушиваясь в незнакомый и тревожный мотив ее. Когда строй вновь начал припев, он был подхвачен и девичьими голосами. На улице, перпендикулярной нашей, показался строй девушек, довольно большой, человек восемьдесят или сто. Услышав нашу песню, они с задором подхватили вместе с нами припев. Их строй повернул на ту улицу, по которой шли и мы. Песня мощно, звучала по притихшему поселку, в ней было столько ненависти к врагу и уверенности в нашей победе! Жители поселка выходили из своих домов и со слезами на глазах провожали наш строй. Пленные немцы от такой громкой мелодии начали прятаться за бараки. Никогда раньше и позже я не слышал такого эмоционального исполнения. Вскоре наши дороги разошлись. Мы ушли своим путем, а девушки своим. Это было какое-то учебное подразделение, в котором готовили специалистов для фронта (радистки, телефонистки и т. д.).

Меня назначили командиром взвода в Выползово, где располагался отдельный дивизион резерва офицеров-артиллеристов Северо-Западного фронта. Сюда прибывали офицеры из госпиталей, из училищ, из частей при их переформировании. Мне надо было проводить с ними занятия. Я добросовестно готовился к ним.

Но ситуация складывалась довольно нелепая. Как сейчас помню, в моем взводе был один полковник, несколько подполковников, майоры и капитаны. В основном все кадровые офицеры, участвовавшие в боях, а я был лейтенантом, к тому же с шестимесячным сроком обучения. Они понимали мое положение, и когда я их выводил на занятия по тактике за поселок, то они просили меня, чтобы я подежурил, а они подремлют под кустиками на солнышке. Я добросовестно это делал, следя за тем, чтобы внезапно не появилось начальство. Аналогичная картина была и в других взводах, располагавшихся неподалеку от моего взвода. Чему мы могли их научить, если сами имели примитивную подготовку?

В период прохождения службы в полку, а затем и в дивизионе резерва я постоянно «бомбардировал» своих начальников рапортами с просьбой отправить в действующую часть. Впрочем, я был не один такой. Ведь к осени 1942 года враг вышел к Волге в районе Сталинграда, подошел к Кавказу, блокировал Ленинград, да и на Северо-Западном фронте шли упорные бои. Хотя немцы здесь были отброшены от Москвы, они не оставляли надежды вновь начать наступление. Шли упорные оборонительные бои.

В ноябре 1942 года моя просьба была наконец удовлетворена. Я получил назначение в боевую часть — 37-й гвардейский артиллерийский полк РГК (Резерва Верховного главнокомандования).

На попутном транспорте добрался до фронта, благо он был недалеко от Едрова.

Летом и осенью 1942 года Северо-Западный фронт вел тяжелые бои. Местность здесь была крайне неблагоприятной для ведения боевых действий — лесисто-болотистая.

Северо-Западный фронт образовался с начала войны из состава Прибалтийского военного округа. Он прикрывал направление на Ленинград с юго-запада и на Москву с северо-запада.

К моменту моего прибытия на передовую, то есть к декабрю 1942 года, фронт вел тяжелые бои на рубеже озеро Ильмень — город Хаем.

Между этими пунктами, примерно посредине, в нашу сторону вдавался большой выступ, в центре которого был город Демянск. Этот выступ назывался Демянский котел. В конце 1941 года сюда угодило шесть немецких дивизий. Но на самом деле котлом, то есть окружением, он был только в начале 1942 года. Затем гитлеровцам удалось прорвать коридор, он назывался Рамушевским, по названию села Рамушева, которое здесь было. Ширина коридора была в среднем 6–8 километров, но ликвидировать этот выступ войска Северо-Западного фронта так и не смогли.

Весь 1942 год и начало 1943-го здесь шли ожесточенные бои. Наши войска постоянно атаковали противника, а он уже приспособился к этим атакам, укрепил свои позиции, и мы не смогли продвинуться ни на шаг. Впечатление такое, что это была мясорубка, которая ежедневно перемалывала наши дивизии. Технику и в первую очередь наши танки применять было нельзя. Мы удивлялись и даже про себя возмущались тем, что атаки велись прямолинейно и практически в одном месте. И только после войны я уяснил, что это были атаки вынужденные, чтобы противник не смог снять с нашего направления хотя бы часть своих войск для переброски их на сталинградское направление или на Кавказ, где также шли ожесточенные бои.