Попытка наших войск взять Кривой Рог с ходу не удалась. Командование решило обойти город с флангов. Наша дивизия стала обходить город справа, и довольно успешно. За несколько дней мы продвинулись километров на двадцать пять. Противник здесь сопротивление оказывал незначительное. 

В эти дни наша батарея занимала позиции вблизи небольшого села. Население с радостью нас встретило, особенно молодежь. Все, казалось, шло нормально. Но вечером получаем приказ: нашей батарее выдвинуться километров на двадцать вправо и на окраине села Терноватка занять противотанковую оборону. Как потом оказалось, неприятель срочно стянул на этот участок фронта свои резервы с других направлений, в том числе из-под Киева, и бросил их в бой, чтобы ликвидировать прорыв наших войск. Одно перечисление танковых дивизий, участвовавших в этом контрударе, говорит о том, что противник был серьезно озабочен действиями наших войск. В бой были введены танковые дивизии «Адольф Гитлер», «Великая Германия», «Мертвая голова» и ряд других дивизий, являвшихся лучшими в германской армии.

Сотни танков двинулись на позиции наших войск. Советские части вынуждены были отходить, поскольку вскоре кончились боеприпасы и горючее для машин. Надо было посылать машины к Днепру, где была единственная переправа в районе села Мишурин Рог, но и та действовала только в ночное время. Вражеская авиация постоянно в светлое время висела в воздухе и не давала возможности нормально действовать переправе.

В каждой батарее, в том числе и в нашей, четвертой, осталось по одной автомашине, остальные ушли на Днепр за боеприпасами и горючим. В батарее имелось всего несколько снарядов. Собрали со всего дивизиона десятка два снарядов, прицепили пушку и ночью двинулись вперед по направлению к селу Терноватка.

Ночь темная, движемся без света, привязали на крыло автомашины разведчика, и тот командует шоферу, если он съезжает с дороги или впереди какое-либо препятствие. Так и едем на ощупь. В кузове автомашины кроме орудийного расчета мои разведчики. Здесь же две живых овцы. Я устроился между пустых бочек из-под бензина, рядом лежат овцы, пригрелся, укрывшись плащ-накидкой, которую накануне получил, не заметил, как уснул. В кабине рядом с шофером сидят командир батареи старший лейтенант Львов, недавно назначенный вместо раненого, и командир дивизиона майор Соколов, который заменил недавно убитого Куковенко. Машина медленно продвигается вперед.

Проходит какое-то время, мне снится тяжелый бой, стрельба, разрывы снарядов. Вдруг на меня кто-то упал, я просыпаюсь, на мне лежит кто-то убитый, очевидно из орудийного расчета, машина горит, слышны яростные очереди пулеметов. Сразу же определил — немецкие. Вокруг светло как днем, немецкие осветительные ракеты взлетают одна за другой, мертвым огнем освещая местность вокруг.

Я спросонья не могу сразу понять, в чем дело. В кузове, кроме меня и убитого солдата, никого нет. Сбросив убитого, вскакиваю на ноги. Горит двигатель машины. Стоим в селе, слева большое поле, оттуда по нашей машине бьют два пулемета. Справа от ближнего дома и тоже по нашей машине посылает очередь за очередью зенитная пушка. Вот-вот взорвутся снаряды в кузове, он уже горит.

Через задний борт падаю вниз и сразу же отползаю под орудие между колес. У колес обода стальные, можно защититься от пуль, которые свистят и впиваются в землю где-то рядом или в орудие, отскакивая рикошетом и высекая искры. Лежать под орудием долго нельзя — скоро взорвутся снаряды и бензобак автомашины. Но кругом ровное поле — ни кустика, ни кочки, и ракеты одна за другой освещают все вокруг.

Делаю рывок вперед, метров на десять, воспользовавшись тем, что очередная ракета уже упала, а новая только взлетела и еще не разогрелась. Выручает и новая плащ-накидка темного цвета. Очередная ракета падает рядом, рукой притушил ее и сразу же делаю бросок вперед, еще метров на пятнадцать. Упал в придорожную канаву, вернее, кювет, но он мелкий, и укрыться в нем невозможно. Меня изрядно тряхнуло, послышался сильный взрыв, — понял, сзади взорвались снаряды в кузове, а затем и бензобак. Машина превратилась в яркий факел, освещая все вокруг. С характерным фыркающим звуком ко мне летит снаряд, мелькнула мысль: неужели свой снаряд убьет? Зажал голову руками, чтобы защититься от взрыва. Снаряд плюхнулся буквально в метре впереди, но не разорвался, я подумал: молодец, свой. Протягиваю руку — оказывается, не снаряд, а кусок лопаты, ручка которой отсечена более чем наполовину. Взял лопату в руку, прикрыл ею голову, снаряды продолжают с визгом разлетаться от машины в разные стороны.

Замолкли вражеские пулеметы, очевидно, немцы опасаются, как бы не попасть по своим. Вскочил, пробежал еще метров двадцать, упал в кювет, ползу дальше. Дорога раздваивается, а я не знаю, куда дальше ползти: вправо или влево. Справа недалеко отдельный сарай, от которого бил один из пулеметов, там, конечно, немцы, и, очевидно, они заметили меня, так как ракеты падают в мою сторону.

Ползу по левому кювету, неподалеку слева последний дом села. Стрельба прекратилась, только с треском горит машина, там что-то время от времени взрывается, очевидно, очередные ящики со снарядами. Немцы попрятались, чтобы не попасть под шальной снаряд.

Отполз еще метров 25–30, потом встал и пошел вперед. Прошел метров сто, вижу впереди цепь окопов, бруствером в мою сторону. По внешнему виду видно, что это окопы немецкие, в них видна солома. Лег, думаю: судя по всему, это передний край немцев и, очевидно, в окопах солдаты. Окопы один от другого метров семь — десять, незамеченным не проползешь. Подполз поближе к окопам, прикидываю: если солдаты в окопах, то они, конечно, все видели и должны еще наблюдать, ведь от начала этой трагедии прошло всего несколько минут. Всматриваюсь пристально в немецкую оборону, но там никого не видно.

Первый шоковый синдром у меня уже прошел, начинаю, думать: у немцев обычно на ночь в обороне остается боевое охранение с пулеметом и запасом ракет, а остальной состав уходит на отдых в деревню. Значит, пулемет в сарае и есть боевое охранение и в окопах никого не должно быть.

Залез в немецкий окоп, надо отдышаться и собраться с мыслями, понять, что же произошло. Вспомнил, что перед выездом я смотрел карту у командира батареи. Мы должны были ехать на запад, значит, уходить надо на восток, и побыстрее. Село рядом, да и до боевого охранения не более 150 метров. Посмотрел на небо, нашел Полярную звезду, определил направление на восток и пошел.

Вскоре началось кукурузное поле. Каждая кукурузина, которую я задевал, казалось, ломалась с оглушительным треском. У меня, кроме лопаты, другого оружия нет. Дело в том, что личного оружия не хватало и большинство младших офицеров, в том числе и я, его не имели. Думаю, нетрудно понять мое состояние в данной ситуации. Правда, лопата — это уже кое-что, с ней веселее стало.

Прошел метров 300–400, справа в стороне угадывается курган и слышны разговоры, но чьи, не понять. Подхожу ближе, слышна гортанная немецкая речь. Надо уходить быстрее, пока не обнаружили.

Кончилось кукурузное поле, вскоре началось поле подсолнухов. Иду вперед, треск стоит еще сильнее, чем в кукурузе. Прошел, очевидно, с километр, поле неожиданно кончилось, и я сразу же наткнулся на солдатскую цепь. Солдаты лежали прямо на земле, головой в ту сторону, откуда я иду. Я не верю своим глазам: неужели свои? От радости чуть не плачу. Бужу первого попавшегося, но он недовольно выругался, повернулся на другой бок и снова уснул. Его русская ругань для меня была в тот момент милее любой другой речи или музыки. Я спасен, я у своих, тяжелая, жуткая опасность позади. Я готов был расцеловать каждого солдата. К сожалению, они все спали, обняв винтовки. Наверное, только русский солдат может так беззаботно и без самых элементарных условий, прямо на земле и вблизи от противника крепко спать.

Вскоре нашел командира роты, рассказал ему, что произошло, он ответил, что слышал бой в деревне и видел зарево. Я вышел на дорогу и двинулся в сторону села Лозоватка, через которое мы проезжали вечером, чтобы оттуда идти на огневые позиции, где остались остальные орудия.