Задачи по уничтожению огневых точек врага на противоположном берегу имела батальонная и полковая артиллерия пехоты, орудия которой в артиллерийской подготовке не участвовали. Но видимость боя была очень плохая из-за тумана над рекой, к тому же огневые точки гитлеровцев были хорошо зарыты в землю и замаскированы. Полковые и батальонные орудия вели огонь прямой наводкой наугад, по звукам пулеметных очередей противника, и эффективность их огня была невысокой. Поэтому нашей пехоте сразу же пришлось вести ожесточенный бой на той стороне, доходивший часто до рукопашной.

Наступление развивалось трудно и медленно. Удалось захватить лишь небольшой плацдарм. Там было село. Часть села у нас, другая часть у немцев, которые часто контратаковали, стараясь восстановить положение и столкнуть нашу пехоту в реку. У них были танки, а наша пехота танков не имела, моста для них не было, и паром пока что пустить было нельзя — вся река простреливалась пулеметным огнем, минометами и артиллерией врага.

Взаимодействие нашей артиллерии с пехотой было организовано так, что с каждым батальоном находился наш командир батареи, а с полком — командир дивизиона с органами управления: разведчиками, связистами, вычислителями и пр.

Командир нашего дивизиона капитан Савин Иван Дмитриевич с двумя командирами батарей: 5-й — Казимиром Каминским и 6-й — Мартышовым — с разведчиками, радистами, связистами переправились на плацдарм. Мне было приказано находиться на этом берегу и управлять огнем батарей по командам командира дивизиона, которые он должен был передавать через меня. Кроме того, я был обязан в случае гибели тех, кто переправился на плацдарм самостоятельно, принимать решения для ведения огня. Вскоре радиосвязь с командиром дивизиона была налажена. Он начал передавать мне команды, а я их передавал по полевому телефону на огневые позиции.

Ожесточенный бой на той стороне продолжался весь день. Хотя мой НП находился неподалеку от берега реки, на местном кладбище, видимость была очень плохой из-за тумана, к тому же на том берегу сплошной стеной стояли деревья, и увидеть, что там происходит, было практически невозможно.

Только по звукам пулеметных очередей да выстрелам танков противника можно догадаться, что бой идет где-то в центре села. Наши батареи ведут огонь почти без передышки, уже выпустили сотни снарядов, но враг упорно сопротивляется. Одна контратака следует за другой, и наши батареи все время ведут огонь, поддерживая своих десантников. Только к вечеру, когда уже совсем стемнело, наметился некоторый успех.

Под прикрытием ночи неприятель начал отходить. Наша пехота вышла на дальнюю окраину села и там закрепляется. С рассветом противник, конечно, попытается восстановить положение, выбить наши войска из села.

Я получил приказ командира дивизиона сменить НП и прибыть на окраину освобожденного села. На примитивном пароме из нескольких лодок переправляемся через Грон, и вскоре я занимаю НП на дальней окраине села. Бой затих, слышны только отдельные выстрелы да изредка пулеметные очереди — боевое охранение не дремлет. Под прикрытием темноты на плацдарм переправляются войска, даже удалось перебросить несколько танков.

Ночь прошла относительно спокойно. Утром батальон, который я поддерживаю, поднялся в атаку. Вместе с командиром батальона двинулся и я со своими разведчиками, связистами, радистами.

Противник отходит. Иногда вспыхивает яростная стрельба то в одном, то в другом месте. Очевидно, гитлеровцы не могут оторваться от наших войск, чтобы занять новый рубеж обороны и организовать там систему огня. Мы же знаем, что нельзя ни в коем случае дать противнику такую возможность, иначе придется прорывать его оборону со всеми нежелательными для нас последствиями. Нам это в какой-то мере удается. В течение двоих суток с начала наступления оборона врага была прорвана, и он начал поспешно отходить. Впереди реки Нитра и Ваг. Они текут параллельно реке Грон, и противник, очевидно, будет организовывать оборону здесь.

За форсирование реки Грон и прорыв немецкой обороны полки дивизии были награждены орденами, в том числе и наш полк — 4-й гвардейский артиллерийский — награжден орденом Кутузова 3-й степени, а личному составу была объявлена благодарность Верховного главнокомандующего Сталина.

Наступление наших войск продолжается. Погода слякотная, грязь, часто идут нудные холодные дожди. К ночи подмораживает, одежда отсырела и от холода становится колом. Хорошо, если на ночь удается найти стог соломы или хотя бы какой-нибудь лесок, но чаще всего приходится ночевать в поле. Роем норы, в которых пытаемся хоть как-то согреться. Противник на ночь останавливается в селах, и выбить его вечером практически невозможно нашими поредевшими силами. Несколько танков и бронетранспортеров противника открывают бешеный огонь, не подпуская нас к селу. В темноте обнаружить их очень трудно, тем более что они постоянно меняют позицию.

Наступление мы ведем вдоль гор. Справа от нас, в километре, начинаются Чешские Татры. Мы идем по равнине с предельным для этого времени года темпом. Задача — не дать возможности гитлеровцам оторваться от нас и закрепиться на противоположном берегу реки Нитра. Она шире, чем Грон, и такая же быстрая. Форсировать ее будет нелегко.

Батарея моя все время в движении. Я с разведчиками и связистами впереди, в цепи батальона. Огневые взвода батареи с орудиями следуют километрах в двух позади, в готовности, при необходимости, к развертыванию и ведению огня.

Когда противник не оказывает сопротивления, батальон свертывается в колонну и движется с максимальной скоростью. Моя батарея догоняет нас и идет вслед за батальоном. Приходится почти все время двигаться по проселочным дорогам, а то и по полям, напрямик за батальоном. Грязи — по ступицу колес. Лошади и люди выбиваются из сил, преодолевая поля, да и на дорогах не легче.

Я еду верхом на лошади. У меня красивый крупный жеребец серой масти в яблоках — трофей из королевской конюшни, когда мы наступали по Румынии. Иногда удается двигаться по дороге с твердым покрытием. Мой жеребец, обученный в королевской конюшне, выделывает на асфальте красивые «кренделя», двигается то одним боком, то другим, то идет красивой рысью, выбивая искры копытами, иногда даже виден дымок из-под копыт.

Пехота идет пешком, поэтому батарея делает остановки: надо осмотреть и покормить лошадей, проверить упряжь. Оставив в батальоне командира взвода, я с ординарцем еду к батарее и там делаю свое дело: осматриваю орудия, лошадей, надо и с людьми поговорить.

Население освобожденных чехословацких сел очень радостно нас встречает, иногда перекрывают улицу, задерживают на некоторое время. Возникают стихийные митинги, но чаще всего неподдельная радость местного населения превращается в небольшой веселый праздник.

Каждый житель, особенно молодежь, старается чем-нибудь угостить нас: легкое натуральное виноградное вино, хлеб, сало и другие продукты с удовольствием принимают солдаты, тем более что, когда будет кухня, и будет ли вообще, трудно сказать. В батальоне своя кухня, а у нас одна кухня на весь дивизион, и где она — неизвестно. Вот солдаты и не теряются, лакомясь угощениями благодарных людей. С кормом для лошадей тоже проблем нет.

В конце марта в один из вечеров без боя входим в большое словацкое село. Оно стоит в лощине. За селом высоты — там окопался противник. Его боевое охранение, как обычно, пускает одну за другой осветительные ракеты, опасаясь внезапной атаки наших подразделений. В дом, где я с батареей остановился на ночь, зашел начальник штаба нашего дивизиона капитан Дергачев Павел Васильевич. Я долго был начальником разведки дивизиона, и мы друг друга хорошо знали. Он сообщил мне, что командование решило направить в тыл противника отряд в составе батальона, который я поддерживаю, и моей батареи. Выход в тыл противника назначен сегодня ночью. Он предложил мне вместе отправиться к командиру батальона для уточнения задачи и организации взаимодействия. Вместе с начальником штаба пошли к командиру батальона.