Огонь из вражеских пулеметов и автоматов трассирующими пулями высекает из камней мириады искр, создает такой фейерверк, что даже мысль о необходимости продвинуться вперед кажется нелепой, безрассудной. Впрочем, наша пехота и не собирается дальше испытывать судьбу, начала закрепляться, выкладывая себе брустверы из камней и отвечая пулеметным огнем противнику. Понять ее можно было, солдаты сделали все, что могли; смертельно уставшие, они падали между камней и засыпали, все-таки была уже вторая половина ночи, а утром снова в атаку.

Пока шел бой, мои артиллеристы сумели подтянуть и второе орудие, но разместить их для стрельбы не было никакой возможности.

Чтобы расположить орудия, нужна была хотя бы маленькая площадка, где бы можно было развернуть орудие для стрельбы. Единственная возможность — выдвинуться вперед, на нейтральную территорию, то есть между своими войсками и противником. Думаю, нет необходимости объяснять, чем это грозило, можно было потерять и орудия, и расчеты и не выполнить задачи. Надо было решать, что делать.

Посоветовавшись с командирами взводов и орудий, решил огневую позицию занять впереди нашей пехоты, метрах в 20–25. Расчеты поползли к выбранному месту, чтобы без шума подготовить площадки для орудий, убрать лишние камни, выложить хотя бы невысокие бруствера для защиты от пуль и осколков. Попросил десантников в случае необходимости прикрыть нас огнем. К рассвету площадки были подготовлены и даже замаскированы впереди снегом. Стараясь не создавать лишнего шума, на руках выкатываем орудия на позицию, приводим их к бою, маскируем чем можем. Надо людям дать хоть час отдыха, впереди день тяжелого боя, а мои солдаты всю ночь штурмовали высоту.

Доложил командиру батальона майору Белову о том, что батарея заняла огневую позицию на нейтральной территории. Он вначале не поверил, такое решение было довольно неожиданным и рискованным.

Медленно наступает рассвет, холодно, солдаты ежатся между камней, пытаясь хоть как-то согреться. Вокруг каждого орудия выложена невысокая стенка, 50–60 сантиметров, хоть немного защищающая расчеты от пуль и осколков, конечно, если лежать на земле. Насколько позволяли условия и возможности, позиции орудий замаскированы комьями снега.

Хмурое небо, низкие облака скрывают солнечные лучи, все вокруг тонет в серой мгле. Тихо, не слышно выстрелов, даже привычные немецкие осветительные ракеты перестали вспарывать темноту. Мои артиллеристы, уткнувшись где кто мог, дремлют, утомленные трудной бессонной ночью. Даже положенные по уставу орудийные ровики для укрытия расчета и боеприпасов не успели оборудовать. В такой близи от противника было опасно долбить ломами и кирками-мотыгами каменистый грунт, это могло привлечь внимание врага, а для нас сейчас главным козырем в бою была внезапность. Он не ожидает, что у нас на такой высоте будут орудия. Лежим между орудиями в камнях, холод пробирает до костей и согреться практически негде. Жмемся друг к другу засыпая и вскоре вновь просыпаемся от холода.

Вскоре загрохотали минометные разрывы — верный признак приближающейся атаки гитлеровцев. Большинство мин рвется где-то сзади внизу, только некоторые разрывы впереди нас, обдают нас осколками и кусками смерзшегося снега. Мои расчеты в полной готовности к стрельбе. Вскоре между деревьями замелькали фигуры вражеских солдат, что-то орут и палят очередями из автоматов и пулеметов, подбодряя себя выстрелами.

Наша оборона отвечает дружным ружейно-пулеметным и минометным огнем. Моим артиллеристам пока подходящей цели нет, стрелять из пушки по отдельному солдату бессмысленно, только себя обнаружишь раньше времени.

Вражеские цепи приблизились уже метров на сто пятьдесят, но плотный огонь нашей пехоты заставил их залечь. Вскоре между деревьями в утренней дымке появились немецкие бронетранспортеры. Их не видно, они прячутся за кустами и большими камнями, поливая из пулеметов наши боевые порядки. Наводчики орудий торопливо обшаривают панорамами вражеские позиции, пытаясь поймать в прицел вражеский бронетранспортер.

Мощно звучит выстрел первого орудия, наводчик все-таки поймал в прицел силуэт бронетранспортера. Выстрел был таким сильным и неожиданным, что и наша и немецкая сторона на какое-то время замолкли, ошеломленные этим грохотом. Снаряд, очевидно, достиг цели. В утренней дымке трудно разглядеть, но какое-то замешательство у противника заметно. Вскоре враг открыл яростный пулеметный огонь, пытаясь нащупать позицию орудия. Но выстрел был таким неожиданным, да и пламя выстрела, должно быть, ослепило вражеских наблюдателей, во всяком случае, похоже, что позицию орудия точно они не успели засечь — пули взрывают грунт то впереди обороны батальона, то свистят выше наших голов.

Наш батальон готовится атаковать противника. В батальоне численность личного состава меньше 30 процентов от положенного по штату. Жидкая цепочка наших солдат поднялась в атаку. Не прошли и полсотни метров, как враг сильным огнем из пулеметов прижал нашу пехоту к земле. Окапываться нельзя, сплошной камень. Батальон начал пятиться назад, на прежние позиции, здесь есть хоть какие-то укрытия от пуль.

Прошло несколько десятков минут, вялая стрельба с той и другой стороны. Но вскоре заработали вражеские минометы, захлопали мины, разбрасывая осколки и камни — верный признак очередной атаки противника.

Вновь замелькали между деревьями немецкие солдаты. Бронетранспортеры, прячась за деревья и камни, поливают нашу оборону пулеметным огнем. Кричу что есть силы командирам орудий, чтобы искали их позиции, впрочем, они и сами хорошо знают это. Ругаю на чем свет стоит своих разведчиков, которые пока не обнаружили места, откуда ведут огонь бронетранспортеры. Командира взвода посылаю к командирам рот с этой же целью.

Вражеская пехота, очевидно, вышла на рубеж атаки, до которого метров 150–170, значит, скоро начнется атака. Противник не заставил себя ждать. Зачастили разрывы вражеских мин, осколки с визгом летят над камнями, за которыми мы прячемся. Заработали пулеметы бронетранспортеров. Один за другим мощно звучат выстрелы моих орудий. Стреляем наугад, туда, откуда слышны пулеметные очереди. Бронетранспортеры все время маневрируют, чтобы не попасть под выстрел орудий. Их огонь стал значительно слабее, но по-прежнему нет прямой видимости немецких машин.

Вражеская пехота поднялась в атаку. Довольно густая цепь начала быстро приближаться к нашим позициям. Немецкие солдаты, очевидно, получили изрядную порцию шнапса, слышны их пьяные крики. Наша пехота ведет отчаянную стрельбу из винтовок, автоматов и нескольких пулеметов.

Расстояние быстро сокращается. Надо что-то предпринимать, ведь мои орудия впереди нашей пехоты. Несколько выстрелов из орудий по атакующему противнику ощутимых результатов не дают, снаряды рвутся где-то среди цепи. Как остановить вражескую пехоту? Эта мысль лихорадочно бьется в голове. Понимаю, что моего решения ждет батарея и от него зависит, остановим врага или придется отойти. А как с орудиями, их на плечо не возьмешь. Мелькнула спасительная мысль: надо целиться по деревьям, по нижним веткам. Что есть силы в грохоте боя кричу об этом командирам орудий. Они поняли с полуслова. Быстрая наводка, выстрелы. Снаряды, с установкой взрывателя на мгновенное действие, рвутся в нижних ветках ближайших деревьев. Осколки снарядов густо поливают вражескую пехоту. Десяток выстрелов, и атака остановлена. Земля усеяна трупами гитлеровцев, уцелевшие залегли. Еще несколько выстрелов, и противник начал пятиться назад. Самое время нашей пехоте переходить в контратаку.

Тревога отлегла от сердца. Пехота дружно поднялась, на бегу бросая скупые похвалы нам, артиллеристам. Они воспринимаются как самая дорогая награда. Боевое братство и взаимовыручка в бою тогда ценились выше всего.

Пехота наша успешно атаковала, и противник не выдержал натиска. Мои орудия продолжали вести огонь по огневым точкам противника, но уже было ясно, что высота нами взята. С чувством выполненного долга иду к командиру батальона майору Белову, но оказывается, что он ранен и вместо него другой, кажется, его заместитель. Скупая похвала артиллеристам.