— Пойдемте, — сказал Лилли и подошел к тому углу, где висела его шляпа. Аарон тщетно искал свою. Бомба упала неподалеку от той вешалки, на которую он повесил свою шляпу и пальто.

— Не знаю, где мои шляпа и пальто, — сказал он Лилли.

Лилли стал оглядываться, стоя на цыпочках, затем влез на стул, наконец, стал искать, пробираясь сквозь толпу. Аарон следовал за ним.

По другую сторону толпы несколько человек, торопясь и раздражаясь, старались высвободить свои пальто из-под обломков мраморного стола. Аарон отыскал свою черную шляпу под каким-то диванчиком. Затем, выждав свою очередь, стал протискиваться к тому месту, где были пальто. Кто-то вытащил уже его из-под обломков, и оно валялось на полу. С трудом удалось ему извлечь его из-под ног толпы. Прежде всего он начал нащупывать флейту, но в кармане измятого, растерзанного пальто ее не оказалось. Расталкивая всех кругом, он стал шарить по полу и, наконец, наткнулся на обломок своей флейты.

Она была расколота пополам, два металлических клапана вырваны, а тонкая деревянная часть разбита в щепки. Аарон взглянул на эти обломки, и сердце его похолодело.

Он чувствовал себя окончательно и до конца разбитым, и ему было безразлично, пострадал ли он от бомбы или сам вот бросит сейчас другую и убьет ею кого-то. Все было ему безразлично в жизни и в смерти. Ему казалось, что вожжи выпали у него из рук, и он дает окружающему миру нести себя, куда угодно.

Вдруг он ощутил на себе взгляд Лилли и машинально подошел к нему.

— Пойдемте, — сказал Лилли, и они протиснулись к выходу.

Полиция уже оцепила площадь. Друзья пошли в противоположную сторону. Люди стояли на улицах кучками и точно чего-то ждали. Вдруг Лилли передернуло — посреди дороги видна была большая черная струя крови: здесь пробежал какой-то раненый человек.

Аарон не знал, где они находятся, но на Виа Торнабуони Лилли повернул к Арно, и вскоре они очутились на Мосту Св. Троицы.

— Кто бросил бомбу? — спросил Аарон.

— Вероятно, анархист.

— Впрочем, это все равно, — сказал Аарон.

Аарон и Лилли оперлись о широкий парапет моста и стали глядеть на воду, мерцавшую во мраке тихой, пустынной ночи. Аарон все еще держал в руке обломки своей флейты.

— Это ваша флейта? — спросил Лилли.

— Только один кусок. Она разбита.

— Дайте взглянуть.

Лилли внимательно рассмотрел обломок и вернул его Аарону.

— Плохо, — сказал он.

— О, да, — подтвердил Аарон.

— Бросьте ее в реку, — предложил Лилли.

Аарон обернулся и взглянул на него.

— Бросьте ее в реку, — повторил Лилли, — это — конец.

Аарон нервным движением кинул то, что осталось от его флейты, в воду. Оба продолжали стоять, облокотясь на перила моста, будучи не в состоянии двинуться.

— Надо идти домой, — сказал Лилли, — до Тэнни дойдут слухи о бомбе, и она будет беспокоиться.

Аарон был совсем оглушен событием этой ночи — гибелью флейты. Удар был неожиданный и казался ему символическим. Это совпадало с чем-то в его душе: бомба, раздробленная флейта… конец.

— Итак, погиб Ааронов жезл, — сказал он Лилли.

— Он зацветет вновь, его нельзя уничтожить, — сказал Лилли.

— А я?

— Вам придется обходиться без жезла.

На это шутливое замечание Аарон ничего не ответил.

Аарон пошел домой и лег спать. В ту ночь ему приснился странный сон. Он очутился в совершенно незнакомом месте. Приближалась ночь. Неизвестно было, где искать ночлег. Вокруг ни одного строения. Всюду только входы в какие-то подземелья или склепы. Аарон спускается в одно из них, — и вот начинается бесконечное блуждание по запутанным лабиринтам бесконечных переходов и отчетливое ощущение ужасной, давящей тоски от этих низко нависших сводов, внушающих полную уверенность, что выхода отсюда нет…

Аарон проснулся среди ночи с ощущением тяжести и с бьющимся сердцем. Он сделал усилие, желая вспомнить свой сон, но как только восстановил в себе первые жуткие образы, тотчас же поспешил их забыть.

Он долго лежал в темноте с открытыми глазами, то размышляя, то бездумно предаваясь произвольному потоку несвязных мыслей, возникающих в воображении в том состоянии оцепенения, которое нельзя назвать ни сном, ни бодрствованием. Под утро Аарону все-таки удалось заснуть и он проспал до девяти часов.

На дворе стоял яркий солнечный день, но Аарону не было до этого никакого дела. Он лежал неподвижно и думал. С гибелью флейты его навязчиво преследовала мысль о том, что в последнее время медленно, но неотвратимо все двигалось к концу самой его жизни. И вот теперь ничего не уцелело: не было больше ни планов на будущее, ни желаний, ни надежд. Он не сомневался ни на минутку, что есть люди, которые охотно помогут ему: Фрэнсис Деккер, или Энгюс Гест, или маркиза, или Лилли. Они достанут ему новую флейту, устроят ангажемент. Но что в этом толку? Флейта все-таки разбита, — та флейта, которая пела в его сердце, — разбита навсегда. Бомба дала лишь логическое завершение этому совершавшемуся втайне процессу. Как ни старайся заштопать и залатать обрывки прежней жизни, — это конец. Аарон чувствовал, что единственная прочная нить, которая тянется от его прошлого к будущему, — это связь его с Лилли. Все остальное растаяло без видимого следа, растворилось как изменчивые фазы луны.

Аарон усилием воли концентрируя ум и воображение, стал строить планы на будущее, которые могли бы прочно связать его жизнь с судьбой его необыкновенного друга.

Лилли — особенный человек, думал Аарон. Несмотря на ум и неотразимое обаяние, которыми он так щедро наделен, редко кто способен вызывать к себе такие враждебные чувства, такую неприязнь как именно он. Да, он создан на особый лад. Аарон представил себе смуглое лицо Лилли, с резкими чертами, как бы таящими в себе скрытую, но постоянную готовность нападения, его широко расставленные глаза с прямым и самоуверенным взглядом. Эта внутренняя защищенность, эта твердая уверенность в себе казалась стержнем всего его облика, которым он как бы говорил: ничто извне не может коснуться меня помимо моей воли и безнаказанно.

В душе Аарона происходила борьба. Он чувствовал, что поставлен перед необходимостью выбора. Дело шло, конечно, не о выборе между жизнью и смертью, но все же об очень серьезном внутреннем шаге: о выборе между своей собственной дороге в мире и привязанностью к непостоянному, но всегда уверенному в себе Лилли. Выбор… — но может ли быть речь о выборе в данном случае? Что может дать ему мир? Музыкальную карьеру и успех в ней, если он захочет, — и ничего больше. Аарон хорошо знал, что достаточно ему смириться и сделать кое-какие уступки вкусам широкой публики, как она создаст ему успех и обеспечит деньги. Но ведь для этого надо слишком многим поступиться… И если уж все равно поступаться собой, то не лучше ли сблизиться этой ценой со столь привлекательным, несмотря ни на что, человеком, как Лилли, чем склониться перед звериным ликом публики-толпы. Да, Аарон готов подчиниться, но только не женщине, не идее и не толпе. Если надо наложить цепи на свою независимость и подчинить себя чему-то помимо собственной воли, то он готов лучше подчиниться своенравной и столь непохожей на других личности Лилли, чем кому бы то ни было другому. Аарон должен был сознаться себе, что этот странный человек имеет над ним какую-то неизъяснимую, но несомненную власть.

В то время, как Аарон лежал так, взвешивая представлявшиеся ему возможности, ища выхода из того тупика, в котором он себя так ясно почувствовал после взрыва бомбы, и утешая свое сердце горькой усладой воображаемой покорности своему герою, — этот герой постучался к нему в дверь и вошел в комнату.

— Я пришел спросить, — сказал он вместо приветствия, — не захотите ли вы прогуляться со мною за город: сегодня такой прелестный день. Я боялся, что вы уже давно убежали на волю. А вы до сих пор валяетесь в постели, как женщина, которая собирается родить. Вы здоровы?