— Здорово сработано! Видел ли ты когда-нибудь что-либо подобное?

— Нет. Чрезвычайно захватывающее зрелище. Я не видел ничего подобного даже на войне.

Аарон вернулся в свою комнату. Он опустился в кресло и застыл в бездумной, оцепенелой неподвижности. Через некоторое время он овладел собой и взял в руки флейту. Он заиграл, сам не зная, что. Все смутные чувства, пережитые им в этот день, перелились в звуки, которые ударили ему в голову, как крепкое вино.

Он не услышал ударов гонга, призывавших в ресторан к обеду, и только вошедшая горничная заставила его очнуться и отложить флейту. Тогда он спустился в ресторан и первые кого увидел, выбрав себе место, были двое давешних молодых англичан, сидевших за столиком в углу, неподалеку от него. Головы их были тщательно расчесаны пробором, который придавал их породистым лицам ту четкость линий, какая поражает на камеях. Энгюс положил монокль на стол и оглядывал зал ресторана невидящим, птичьим взором своих голубых близоруких глаз. Было очевидно, что он болен, серьезно болен. Щеки его впали, подбородок заострился. Он не прикасался к обеду, точно забыл о еде.

— Что ты скажешь, Фрэнсис, если я предложу посмотреть по пути Флоренцию, Сиену и Орвието, вместо того, чтобы прямо ехать в Рим?

— По-моему, благоразумнее ехать через Пизу прямо в Рим. Не так утомительно! Но, если тебе очень хочется, я не возражаю. Когда двинемся в путь?

Энгюс нервничал и казался раздраженным. Спутник его, Фрэнсис, был занят своими мыслями, расчетами и впечатлениями путешествия. Но вдруг внимание его было привлечено новым предметом.

То был Аарон, который сидел спиной к приятелям, но своим тонким острым слухом музыканта улавливал каждое произносимое слово. Фрэнсис был заинтересован. Аарон заинтересовал его еще с первого взгляда, когда он приметил его наверху, на соседнем балконе, после разгона демонстрации карабинерами. Ему хотелось знать, не англичанин ли этот незнакомец с таким привлекательным и выразительным лицом.

— Англичанин! — обрадованно шепнул Фрэнсис своему соседу. — Я так и думал. Это известный лондонский флейтист.

Энгюс вставил в глаз монокль и довольно равнодушно взглянул на Аарона.

— Да, по-видимому, англичанин. Так что же из этого?

— Энгюс, голубчик! Разве ты не узнаешь? Это флейтист. Помнишь дивный отрывок из Скрябина? Совершенно божественная игра! Больше всего на свете люблю флейту.

— Что же, может быть, — ответил Энгюс, вся наблюдательность которого свелась к строгому осмотру костюма, в который был одет Аарон.

— Замечательный музыкант! — подогревал своего приятеля Фрэнсис.

— Да. Он принадлежит к этой страшной породе людей.

— Но играет изумительно. Этого ты не станешь отрицать.

— Согласен.

— Давай же познакомимся с ним. Нам, может быть удастся еще раз услышать его игру. Мы можем попросить его поиграть для нас.

— Если тебе так хочется, пригласи его выпить с нами кофе с ликером.

— Думаешь, это ничего?

— Конечно. Он не обидится такому приглашению.

Фрэнсис просмотрел карту вин, подозвал слугу и приказал подать кофе и три прибора и бутылку Гранде-Марнье. Потом он встал, подошел с извиняющейся улыбкой к столику, за которым сидел Аарон, и, поклонившись с самым светским изяществом, произнес:

— Простите меня великодушно. Но я не могу удержаться от желания узнать, вашу ли прекрасную игру на флейте мы слышали перед обедом?

— Да, это я играл. А я уже видел вас на соседнем балконе, — спокойно ответил Аарон, раскрасневшийся от выпитого поллитра кьянти.

— Так вы заметили нас? Потрясающее было происшествие. Дикие порядки в этой стране. Впрочем, может быть, вы к этому привыкли. Вы хорошо знаете Италию?

— Нет. Я здесь недавно и приехал сюда впервые.

— Мы тоже, — Фрэнсис присел к столику Аарона. — Я до сих пор взволнован тем, что видел. Что вы скажете об этом мальчугане, который полез за флагом? Какой молодчина! Совершенно невероятная ловкость! И после всего этого — ваша игра на флейте. Музыка показалась мне прямо чудом после безобразной сцены, которая разыгралась на наших глазах. Я слушал вас с наслаждением. Вы чудесно, восхитительно играете. Звук флейты до сих пор стоит у меня в ушах. Вы, если не ошибаюсь, профессиональный музыкант?

— Да, если вы разумеете под этим, что я добываю музыкой средства к существованию. Я играл в оркестрах в Лондоне.

— Я так и думал. Но вы давали, вероятно, и собственные концерты?

— Нет. Ни разу.

— Трудно поверить! Вы так мастерски играете.

Комплименты расположили Аарона к новому знакомому. Подметив это, тот предложил:

— Не согласитесь ли вы выпить чашку кофе с нами за нашим столиком?

— Охотно. Благодарю вас.

Они перешли к столику, за которым сидел в одиночестве Энгюс.

— Рад с вами познакомиться, — поднялся он им навстречу.

— Позвольте вам отрекомендоваться, — приступил Фрэнсис к светским формальностям. — Меня зовут Фрэнсис, вернее Франц Деккур. А это мой друг Энгюс Гест.

— Мое имя — Аарон Сиссон.

— Садитесь. Вам черного кофе или с молоком?

— Черного. Позвольте узнать, вы тоже музыканты?

— Нет. Мы — художники. Едем в Рим работать.

— Зарабатывать?

— О, нет еще. Учиться, — скромно ответил Фрэнсис, и по его тону Аарон понял, что перед ним еще совсем неоперившиеся молодые люди. — Я только что закончил курс в Оксфорде, когда началась война. Энгюс пробыл десять месяцев в окопах, а мне посчастливилось получить место в военном министерстве. До войны мы оба занимались живописью и едем в Рим работать и учиться, чтобы наверстать потерянное время. Ужасно много времени отняла у нас война. Самого драгоценного времени! Не знаю, удастся ли нам когда-нибудь наверстать его! — И Фрэнсис печально склонил голову.

— Скажите, где вы были во время войны? — спросил Энгюс Аарона.

— Я остался при прежнем деле. — И Аарон вкратце рассказал свою биографию.

— Вот как! Значит, музыка — новая для вас профессия? Трудно поверить, слушая совершенство вашей игры… Итак, вы говорите, война мало задела вас, — продолжал Фрэнсис. — Скажите, однако, какие переживания она оставила в вас?

— Я переживал ее очень мало. Мне трудно разобраться в смутных чувствах, какие я испытывал. Другие люди пережили так много, что предпочитаю молчать на этот счет.

Фрэнсис не очень интересовался военными впечатлениями и встал из-за стола.

— Нам надо идти, к сожалению, — обратился он к Аарону и стал надевать свое элегантное пальто. — Надеюсь, мы еще увидимся с вами завтра. Вы говорили, что едете в Венецию. У вас там есть ангажемент?

— Нет, — ответил Аарон, — но я надеюсь найти там одного приятеля, Раудона Лилли.

— Раудона Лилли? Как, разве он в Венеции? О, я так много слышал о нем. Мне очень хочется с ним познакомиться. Но мне говорили, что он недавно уехал в Германию…

— Может быть. Я точно не знаю, где он теперь.

— Энгюс! Ведь нам, кажется, говорили, что Лилли в Германии?

— Да. В Мюнхене. Занимается психоанализом.

Аарон был сильно смущен этим известием.

— Значит, вам незачем ехать в Венецию? Там такой скверный климат зимой. Почему бы вам не поехать с нами во Флоренцию? — предложил Фрэнсис.

Аарон колебался, не зная, что предпринять.

— Подумайте об этом, — сказал Фрэнсис, дружественно кладя ему руку на плечо. — Обсудите сегодня вечером свои планы. А завтра утром мы встретимся и, может быть, сговоримся о совместном путешествии. Когда назначить нам свидание?

— Когда хотите.

— Хорошо, Скажем, в одиннадцать часов. Здесь в ресторане. Это вас устраивает? Отлично. Подумайте о Флоренции. Так приятно было бы еще послушать вашу игру. Не разочаровывайте нас. До свидания.

И молодые люди вышли из ресторана.

На следующий день все трое отправлялись во Флоренцию. В Милане Аарон совершил экскурсию по городу вместе со своими новыми друзьями, а затем обедал с ними в самом дорогом ресторане города, потом они вместе возвратились домой, пили чай в номере у молодых людей, а Аарон играл им на флейте. Фрэнсис был действительно музыкален и искренне восхищался. Энгюсу доставляло удовольствие новое знакомство и то легкое покровительство, которое он мог оказывать Аарону. Тот чувствовал себя в новом обществе приятно и надеялся оплатить их гостеприимство своей игрой.