Аарон еще спал, когда бесшумно вошел лакей с подносом; было уже утро. Аарон проснулся и сел на кровати. Лакей был приветлив и услужлив. Он пожелал Аарону по-итальянски доброго утра, затем ловко придвинул к кровати столик и выставил на нем поджаренный хлеб, кофе, вареные яйца и мед. Все это было сервировано на тончайшем фарфоре и серебре.

Для яиц была подана забавная серебряная рюмка, мед лежал в хрупком сосуде из золотистого граненого стекла. Аарон ощутил очарование дорогих и изысканных вещей и тут же почувствовал презрение к себе за это. В нем боролись два инстинкта: один — привлекавший его к этим красивым хрупким вещам, другой — подсказывавший ему дикое желание выбросить в окно этот изящный маленький столик со всей его очаровательной сервировкой.

Затем Аарон принял ванну. Тем временем слуга принес его вычищенное платье. Он оделся и спустился вниз. В галерее никого не было: большая приемная, с желтыми мраморными колоннами, позолоченными арками и огромным сине-красным ковром, тоже была пуста. Он остановился перед большой входной стеклянной дверью. На лестнице снаружи стояли кадки с какими-то красными цветами, а на площадке — чудесные хризантемы. Дальше, в парке, желтые листья бесшумно падали на зеленую траву и чистые дорожки. Всюду было пусто и тихо. Аарону хотелось взять свое пальто и шляпу и выйти, но он не знал, где их найти.

Таким образом, он прошел несколько комнат и, наконец, в одной из гостиных наткнулся на пять или шесть лакеев. Он обернулся и, улыбаясь, спросил свою шляпу, указывая на голову. Они мгновенно поняли, что ему было нужно, и один из них проводил его вниз, в приемную и указал шкаф, в котором висели пальто, шляпы и трости. Аарон нашел свои вещи, и, пока он одевался, лакей продолжал что-то приветливо и непонятно говорить ему. Затем он открыл боковую дверь, и Аарон вышел прямо в сад.

«Wie es ihnen gefällt» [2]

Свежий утренний воздух чудесно бодрит после ночи, проведенной в доме с центральным отоплением. Аарон всей грудью ощутил это, выйдя на открытую лестницу, широкие ступени которой вели к верхнему саду, расположенному на горе.

Парк при доме сэра Уильяма был ничем не примечателен и носил явные следы запустения во время войны. Аарон быстро поднялся на верхнюю террасу и подошел к границе владений сэра Уильяма, огражденных живою изгородью из колючих кустов. Найдя в ней лазейку, он вышел на соседний участок, занятый чьим-то запущенным виноградником. Очевидно, владелец, вернувшись с войны, задумал восстановить свое хозяйство, потому что в одном конце виден был свежеперекопанный кусок виноградника.

Аарон осмотрелся. Он находился на вершине открытого холма. Внизу светлой лентой протекала мимо города река, перехваченная белым мостом. Город лежал на ее берегу рыжеющим пятном среди зелени равнины, громоздился по скатам плоскими крышами домов, куполами церквей и зубцами башен, колющих глаз резкой четкостью своих линий в прозрачной чистоте утреннего воздуха.

Доверчиво и ясно стлалась у ног Аарона Наварра, разгульная, бесстрашная, буйная Наварра, первый цветок юга под строгим небом Альп.

Аарон присел на камень и молча созерцал открывшуюся ему картину.

Полуосознанная тревога от вторгшихся в душу впечатлений заставила Аарона уйти с этого места. Он кинул еще один взгляд на город и увенчанные облаками горные вершины, спустился через сад, мимо огорода и служебных пристроек, назад к дому и вошел в большой зал. Там еще ни души. Спустился в нижнюю галерею. Здесь сидел багровый лысый полковник со своим комически-юным лицом и читал свежеполученные из Англии газеты. Аарон сел за столик напротив него и сделал слабую попытку завязать разговор. Но полковник отвечал односложно. Явно было, что он не желал снизойти до беседы с человеком того социального положения, к какому он относил Аарона. Тогда Аарон довольно демонстративно забаррикадировался от него развернутым листом газеты. Напряженность положения разрешил вошедший слуга, который доложил, что полковника просят к телефону.

Когда полковник ушел, Аарон тоже отложил газету, которая очень мало занимала его, и через парадный ход, мимо вежливо поклонившейся ему на этот раз привратницы, вышел на улицу. Идя наудачу, он вышел к широкому мосту с мощными скульптурными группами по сторонам. Поток мужчин и женщин лился по мосту. Аарону сразу бросился в глаза маленький рост итальянцев, живость их движений и непринужденность поведения на улице.

Крошечные вагончики трамвая проносились по мосту и взбегали вверх по залитому лучистым южным светом бульвару. Находившейся здесь в поразительном числе парикмахерские, почти совершенно открытые на улицу, были полны клиентами. Очевидно, в этот час половина мужского населения Наварры предоставляла свои щеки мыльной кисти цирюльника. Аарон, со своими понятиями англичанина, был удивлен, что бритье считается в Италии действием, которое следует совершать публично. На каждом углу были маленькие кофейни с выставленными на тротуаре столиками, за которыми перед давно уже пустыми чашками кофе сидели посетители. Много магазинов закрыто. Это — следы войны, после которой жизнь города все еще не вошла в обычную колею. Запустение и нищета глядели отовсюду.

Дойдя до вокзала, Аарон вошел внутрь здания. Там он приметил окошечко, где производился обмен иностранных денег. Он подал пятифунтовый билет и получил за него двести десять лир. Затем он увидел прилавок книжного киоска, за которым какой-то мужчина развертывал большую железнодорожную карту в только что купленной книжке с расписанием поездов. Он купил такую же книжку и, отойдя в сторону, стал ее перелистывать.

Утром следующего дня ему надо уехать. Но куда? Аарон взглянул на карту. Она как будто предлагала ему на выбор два направления: Милан и Генуя. Аарон избрал Милан, имя которого звучало для него менее чуждо, благодаря его музыкальной славе и знаменитому собору. Итак, в Милан! Довольно беспомощно перелистывая то в ту, то в другую сторону страницы расписания, Аарон, наконец, установил, что поезд в Милан отходит в 9 часов утра. Разрешив этот вопрос, он покинул печальное, сараеподобное здание вокзала.

Аарон был предупрежден, что у Фрэнксов завтракают в час. Время близилось к половине первого. Это заставило Аарона поспешить с возвращением. В парке, перед домом, он застал леди Фрэнкс, осматривавшую вместе с Артуром, который принял вид знатока, свое птичье хозяйство и жалобно качавшую головой над занемогшим пекинским гусем.

Увидя Аарона, хозяйка осведомилась, как он провел ночь. Аарон, на лице которого ветер со снежных вершин и южное солнце успели уже положить золотистый налет загара, с вежливым поклоном уверил ее, что спал отлично и, встав, вышел насладиться прекрасным утром. В ответ на это леди Фрэнкс нахмурила брови и грустным голосом объявила, что сэр Уильям провел очень плохую ночь. Он не смог заснуть и проходил до утра по комнате. Накануне вечером он пришел в чрезмерное возбуждение от разговора. Между тем, он нуждается в полном покое и отдыхе.

«Это камешек в твой огород, мой милый, — подумал про себя Аарон, — за твой вчерашний вечерний спор».

— А я вчера только восхищался, какой у сэра Уильяма бодрый, полный жизни и энергии вид, — произнес он вслух.

— Что вы! Он только старается таким казаться. Но ему это плохо удается. Сегодня утром он чувствовал себя очень неважно. Я крайне о нем беспокоюсь.

— Очень огорчен тем, что слышу от вас, миледи.

Леди Фрэнкс удалилась по своим хозяйственным делам, а Аарон вошел в комнаты. Он подходил к столовой, когда по всему дому разнесся звук гонга. Со стороны сада вошел одновременно с Аароном полковник, но не заговорил с ним. Сейчас же вслед за ним спустился сверху майор с женой. Недолго заставила себя ждать и леди Фрэнкс, которая появилась, беседуя о чем-то хозяйственном с женою Артура. Последний шел тут же, вслед за ними, с непринужденным видом человека, чувствующего себя почти как дома. Все общество было уже в сборе, когда вошел сэр Уильям. Теперь, при утреннем освещении, он казался более старым и хилым. Аарон не мог не заметить, как он ждал почтительной встречи и как принимал ее. Аарон и сам почувствовал трепет почтительности при виде этого старика, который был олицетворением мощи миллиона фунтов стерлингов.