Во время этого разговора старик пришел в сильное возбуждение, тогда как все остальные замолчали. Леди Фрэнкс было, видимо, не по себе. Она одна знала, как хрупок и невынослив был ее муж, — гораздо более хрупок и дряхл, чем полагалось бы в его годы. Она одна знала, как его мучил страх старости, страх смерти, страх перед небытием. Старость была для него агонией, хуже, чем агонией, — ужасом. Он жаждал быть молодым, чтобы жить, жить, а он был стар, и силы его убывали. Полная сил молодость Аарона и смелость Лилли очаровывали его, и вместе с тем оба они одним своим видом как бы разрушали ценность добытого им благосостояния и почета.

Леди Фрэнсис старалась ввести разговор в русло обыденной болтовни. Она видела, как ужасно скучал полковник и дамы. Артур был безразличен. Один только майор был заинтересован, благодаря философскому складу своего ума.

— Чего я не понимаю, — сказал он, — так это того места, какое занимают в вашей теории другие люди.

— Это не теория, — сказал Аарон.

— Все равно, в вашей манере жить. Разве это не крайне эгоистично — жениться на женщине и заставить ее жить на маленькие и неверные средства на том единственном основании, что вы верите в провидение или в случай, что по-моему, еще хуже… Вот я и не понимаю: почему же должны страдать другие? Что было бы, если бы все люди стали на эту точку зрения?

— Пусть каждый поступает так, как ему нравится, — сказал Аарон.

— Это невозможно. Допустим, ваша жена или жена Лилли захочет быть обеспеченной, — ведь она, несомненно, имеет на это право.

— Если я не имею на это права, — а я не имею, если этого не хочу, — то какие же права может иметь она?

— Все права. Тем более, раз вы присвоили себе право непредусмотрительности.

— В таком случае она сама должна осуществлять свои права. С какой стати сваливать это на меня?

— Разве это не чистейший эгоизм?

— Называйте, как хотите. Я буду посылать своей жене деньги до тех пор, пока у меня будет, что посылать.

— А допустим, что у вас денег не станет?

— Тогда мне нечего будет посылать, и ей придется самой о себе позаботиться.

— Я считаю это преступным эгоизмом.

— Ничего не имею против такой терминологии.

На этом разговор с молодым майором прервался.

— Во всяком случае, для общества это хорошо, что такие люди, как вы и Лилли, попадаются довольно редко! — сказал посмеиваясь сэр Уильям.

— Встречаются все чаще с каждым днем! — вмешался вдруг полковник.

— Это, пожалуй, верно. А теперь разрешите задать вам другой вопрос, мистер Сиссон. Надеюсь, вы ничего не имеете против нашего допроса? — опять вступил в беседу сэр Уильям.

— Нет. Так же, как против вашего будущего приговора, — ответил Аарон с улыбкой.

— В таком случае скажите нам: на каких основаниях вы покинули вашу семью? Я знаю, что это — деликатная тема, но Лилли говорил нам об этом и, насколько я могу понять…

— Оснований не было никаких, — сказал Аарон, — да, да, никаких. Просто я их покинул.

— Простой каприз?

— Если быть зачатым — каприз, родиться — каприз и умереть — тоже каприз, то это было капризом, потому что это явление того же порядка.

— Того же порядка, что рождение или смерть? Не понимаю.

— Это случилось со мной точно так же, как в свое время мне случилось родиться и когда-нибудь случится умереть. Это тоже было своего рода смертью или, если хотите, своего рода рождением. Во всяком случае столь же безусловным и непредотвратимым, как рождение и смерть. И без больших разумных оснований, чем рождение и смерть.

Старик и Аарон пристально взглянули друг на друга.

— Явление природы?

— Явление природы.

— А не то, что вы полюбили какую-нибудь другую женщину?

— Упаси меня Бог!..

— Вы просто разлюбили?

— Даже не то. Попросту — я бежал.

— От чего?

— От всего вместе.

— Но главным образом от женщины?

— О да, это несомненно!

— И вы не могли бы вернуться?

Аарон покачал головой.

— И все же не можете указать причин?

— Тут не было причин, которые бы что-нибудь объяснили. Дело было вовсе не в причинах. Дело было в ней, во мне и в том, что должно было случиться. Какие причины заставляют ребенка появиться на свет из утробы матери, невзирая на страдания и муки обоих? Я не знаю.

— Но ведь это — естественный процесс.

— И это — тоже естественный процесс.

— Нет, — вмешался майор, — это неверно: рождение — явление всеобщее, а ваш случай специфичен и индивидуален.

— Индивидуален он или нет, — он случился. Я даже не переставал ее любить, насколько могу в этом разобраться. Я покинул ее так, как покину землю, когда умру — только потому, что это неизбежно.

— Знаете, что я думаю, мистер Сиссон, — сказала леди Фрэнкс. — Я думаю, что вы находитесь в болезненном состоянии духа, так же, как мистер Лилли. И вы должны быть очень осторожны, иначе с вами случится большое несчастье.

— Пусть, — сказал Аарон.

— И случится, помяните мое слово — случится.

— Вы как будто почти желаете этого, в виде достойной кары мне, — улыбнулся Аарон.

— О, нет. Я была бы очень огорчена. Но я чувствую, что, если только вы не будете очень осторожны, — случится несчастье.

— Вы меня пугаете, миледи.

— Я хотела бы вас напугать настолько, чтобы вы смиренно вернулись к вашей жене и детям.

— О, для этого я действительно должен быть сильно напуган!

— Ах, вы совершенно бессердечны. Это меня сердит. — И она с раздражением отвернулась от него.

— Ну, что ж, ну, что ж! Жизнь идет! Молодые люди — совсем новая вещь для меня, — сказал сэр Уильям, качая головой. — Так, так! Ну, а что вы скажете о виски с содовой, полковник? Не попробовать ли нам его?

— С наслаждением, сэр Уильям, — сказал полковник, вскакивая.

Аарон сидел и думал. Он знал, что нравится сэру Уильяму и не нравится его жене. В один прекрасный день, может быть, придется обратиться за помощью к сэру Уильяму, — на этот случай лучше уж предварительно умилостивить миледи.

Вызвав на своем лице тонкую, чуть насмешливую улыбку и пустив в ход все свое обаяние, он обратился к хозяйке дома:

— Вы ничего бы не возразили, леди Фрэнкс, если бы я рассказал вам какие-нибудь гадости про мою жену и предъявил ей целую кучу обвинений. Вас сердит именно то, что я сознаю, что в нашем расхождении она виновата ничуть не более, чем я. Что поделаешь! Я хочу быть правдивым.

— Да, да. Я осуждаю в основном вашу точку зрения. Она кажется мне холодной, недостойной мужчины и бесчеловечной. В моей жизни я, слава Богу, встретилась с мужчиной другого склада.

— Нельзя, чтобы все мы были одинаковы, не правда ли? И если я при вас не позволю себе плакать, то это еще не значит, что я никогда не переживал тяжелых минут. В моей жизни таких минут было много, ах, как много.

— Почему же вы так неправильно, так чудовищно неправильно поступаете?

— Вероятно, во мне есть определенный заряд, который должен разрядиться. После этого я, может быть, и переменюсь.

— Лучшее, что вы можете сделать, это — сейчас же вернуться в Англию к жене.

— А не лучше ли сначала справиться, захочет ли она меня принять? — сказал он с горечью.

— Да, пожалуй, вам следует это сделать, — и леди Фрэнкс почувствовала высокое удовлетворение от того, что ей удалось довести до конца дело исправления Аарона и, кроме того, вернуть женщине ее царственное место. — Лучше не слишком торопиться.

— Вы уезжаете завтра, мистер Сиссон? — спросила она немного спустя.

— Нельзя ли мне остаться до утра понедельника? — попросил Аарон. Разговор происходил в субботу вечером.

— Разумеется. Вам принесут утренний завтрак в вашу комнату, — у нас так заведено. В котором часу вам удобно? Ничего не имеете против половины девятого?

— Очень вам благодарен.

— Итак, в половине девятого лакей принесет вам кофе. Покойной ночи.

Очутившись опять в своей голубой шелковой спальне, Аарон остановился посреди комнаты и не смог удержать гримасы отвращения. Увещания леди Фрэнкс действовали на него, как скрежет ножа по тарелке. Он высунулся в окно. Сквозь густые деревья ему были видны там, внизу, городские огни. Италия! В воздухе веяло холодом. Он вернулся в свою уютную и теплую постель.