Дым поднимался вверх, угрожая заполнить комнату.

Он доковылял до входной двери и открыл её. Затем протёр глаза и несколько раз моргнул, чтобы убедиться, что ему не привиделось. Джилл стояла прямо за его дверью, с бледным лицом и округлившимися большими глазами, наполненными беспокойством.

— Джилл? Что происходит?

Она схватила его за руку и потянула в сторону своей квартиры.

— Райан. У него жар уже несколько часов, и он плачет не так, как обычно. Нэйт не перезванивает, и я не знаю, что делать.

Оставив свою дверь открытой, Деррек пошёл за ней в её квартиру, а затем в комнату Райана. Глаза Райана были широко раскрыты. Он пнулся ножкой, и уголки его губ приподнялись вверх.

— Посмотри на это, — произнёс Деррек, — он мне улыбается.

Она протянула руку через край кроватки и коснулась лба Райана.

— Он не улыбается тебе. У него газы.

Деррек на мгновение не поверил в это, но не собирался спорить. Он наклонил голову, чтобы получше рассмотреть своего сына. Маленький мальчик выглядел практически так же, как и всегда. Он потянулся в кроватку и дотронулся до лба Райана, как сделала Джилл.

— Ты права. Он тёплый. Как долго он так себя чувствует?

— Он был тёплым ещё утром. Хотя я не придавала этому особое значение, пока он не проспал свой поздний обед. Тогда я решила измерить ему температуру. В четыре часа было сто градусов (прим.пер.: 37.8 °С), и недавно я изменила ещё раз, и было чуть больше ста. Тогда я решила позвонить Нэйту.

— Ты читала что—нибудь о детской температуре в этой своей детской книге?

Она кивнула.

— Там сказано, что нужно убедиться, чтобы ребёнок не был одет слишком тепло, не должно быть слишком много одеял или слишком много слоёв одежды.

— Твой компьютер ещё включён?

Она снова кивнула.

— Не против, если я посмотрю пару вещей?

— Он на кофейном столике в другой комнате.

Деррек направился в ту сторону, и вскоре следом зашла Джилл с Райаном на руках.

— Что—нибудь нашёл?

— Тут сказано, что лучше всего измерять температуру ректально.

— Я использовала ушной термометр.

— Рекомендуют подождать двадцать минут, если ребёнок принимал ванну.

— Правда? Там так написано?

— А что, ты его купала?

— Да, и у меня нет ректального термометра.

— У меня в квартире есть.

— Ты всё продумал, да?

— Люди в магазине очень помогли, — он пошёл к двери, сказав, что сейчас вернётся, что и сделал в рекордное время. Он достал термометр из пластикового футляра и поднял его в воздух. — Ты делала это раньше?

— Нет, — сказала Джилл. — Ушной термометр казался лучшим вариантом.

— Я тебя понимаю, но мы должны попробовать, прежде чем паниковать, — он указал жестом в сторону комнаты Райана. — Пойдём?

Она пошла за ним в детскую комнату и положила Райана на пеленальный столик.

— Мы должны снять подгузник и затем быть осторожными, чтобы не ввести термометр слишком далеко.

— Вперёд, сделай это, — сказала Джилл. — Я его отвлеку.

Джилл начала целовать личико Райана и рассказывать ему о замечательных вещах, которые они когда—нибудь сделают вместе.

Дерреку не нравились мысли о том, что он не будет частью всего этого веселья. Он расстегнул подгузник и минуту исследовал ситуацию, прежде чем пытаться делать что—либо с термометром.

— Ты закончил?

— Я даже не начал. Дай мне минуту.

— Не удивляйся, если он...

— Слишком поздно. Отвратительно.

Он проигнорировал улыбку на лице Джилл. Термометр пискнул, и он быстро достал его.

— Девяносто девять градусов по Фаренгейту (прим.пер.: 37.2 °С), это нормально.

— Разве не должно быть девяносто восемь и шесть (прим.пер.: 36.6 °С)? — она протянула ему детскую салфетку.

— Если ректальная температура выше, чем сто и четыре (прим.пер.: 37.7 °С), тогда нужно переживать. Почему бы не подождать и не посмотреть, что скажет доктор?

Минуты шли, пока они тихо сидели в гостиной и ждали звонка телефона. Держа Райана в руках, он смотрел, как малыш сосёт бутылочку со смесью. Джилл сидела в кресле напротив него. Её лицо было бледным.

— Постарайся не переживать, — сказал он ей. — Мы ничего не можем сделать, пока не узнаем, что не так. У меня есть идея. Почему бы нам не сделать то, что делает моя семья, когда мы стараемся не переживать о чём—то?

— Что делает твоя семья?

— Мы говорим о других вещах, — он наблюдал, как она играет большими пальцами на своих коленях, прикусив нижнюю губу. — Расскажи мне, каково было расти в Нью—Йорк Сити.

— Я не знаю, с чего начать.

— Какой ты была в детстве?

— Думаю, можно сказать, что я была людской угодницей.

Он вопросительно изогнул бровь.

— Я сделала бы что угодно, чтобы заставить родителей гордиться. Не самое лёгкое занятие. Было легче заполучить их внимание неправильными поступками, например, оставить отпечатки пальцев на их стеклянном столе.

Деррек хотел отвести её мысли от Райана, но видел, что её волнуют воспоминания. Его сердце сочувствовало ей.

— Расскажи мне побольше о своей сестре, — сказал он.

— Мой отец называл Лору своей Моной Лизой, идеальной во всех смыслах. Ей всегда удавалось делать всё правильно, что угождало моему отцу до бесконечности. Та Лора, с которой ты познакомился на прошлой неделе, это не та сестра, с которой я выросла. Она сказала, что присоединяется к группе, и что она певица.

— Она хороша в этом?

— Понятия не имею. Я никогда в жизни не слышала, чтобы моя сестра пела. Но я и никогда не видела её такой счастливой, — она задумалась на мгновение, прежде чем продолжить. — Хотя мои родители, люди, с которыми ты познакомился, определённо были реальными, — она поджала ноги под себя.

— Думаешь, они когда—нибудь примут тебя и твою сестру такими, какие вы есть?

— По—своему, думаю, они пытаются, — вздохнула Джилл. — В ореховой скорлупе мои родители богатые, утончённые, влиятельные и с хорошими связями — сливки сливок Нью—Йорка. Моя мама любит всё, что блестит. И она также любит деньги, дорогие сумочки и финансовые скандалы.

— А твой отец?

— Как ты, возможно, заметил, он очень серьёзный мужчина, который любит свою юридическую фирму в первую очередь, а мою сестру во вторую.

— Мне жаль.

— Не стоит. Я люблю их, и каждый из них по—своему любит меня. Если бы не любовь моей мамы к невероятным блюдам, я бы никогда не открыла для себя вкус лакированной курицы кара-кара с арбузной редиской или охлаждённого морковного супа с оливковым маслом.

— Звучит восхитительно.

Она улыбнулась его сарказму.

— Для кого—то, кто говорит о любви к еде так, как ты, — добавил он, — ты определённо мало ешь.

— Я ем лучшее. Очень придирчивая.

Райан перестал сосать бутылочку, побуждая Деррека поднять его к своему плечу, которое уже было накрыто чистым полотенцем. Он похлопал Райана по спинке.

— Ты становишься всё лучше в этом.

— Я стараюсь.

— Спасибо, что помог мне сегодня, особенно после того, как я относилась к тебе.

— Я понимаю, почему ты была расстроена. Мэгги не следовало приносить те документы на вечеринку.

— Говоря об этом... что между вами с Мэгги?

— Как я говорил раньше, мы долгое время были друзьями.

— Я не могу быть другом того, кто со мной нечестен.

— Это правда, — сказал он.

Она наклонила голову на бок.

— Ты отрицаешь свои чувства к Мэгги или думаешь, что все вокруг тебя слепы?

— Что ты имеешь в виду?

— Аарон поставил тебе фингал, очевидно, это имеет отношение к Мэгги. И уже дважды я видела, как ты смотришь на неё с желанием и страстью. Твои чувства к Мэгги объясняют и то, почему такой дружелюбный, привлекательный парень, как ты, до сих пор одинок.

— Значит, ты считаешь меня дружелюбным и привлекательным?

Она решила, что он определённо всё отрицает.

— Я считаю, что твоё эго размером с гору Эверест. Вот что я думаю.

***